Я должен сказать тебе об этом. И не потому, что виню тебя, я никогда не смог бы тебя в чем-либо обвинить, но потому, что это все тебе объяснит. Ты поймешь, почему это случилось.
Фрэнсис с тревогой спросила:
– Что объяснит? Что стряслось? О чем ты говоришь?
Уильям высвободил свои руки, высморкался и выпрямился в кресле.
– Твоя мать…
– Ну же! – вскрикнула Фрэнсис.
– Твоя мать хочет, чтобы мы продали этот дом, разделили деньги, и тогда она смогла бы жить одна в Бате, в небольшой квартире.
Фрэнсис непонимающе уставилась на него.
– Она собирается уйти от тебя?
– Да. Именно к этому она и стремится.
– О, папа!
– По-моему, у нее уже в течение тридцати лет была причина, чтобы сделать это…
– Но ведь она по-своему любит тебя, ты нужен ей. Она…
– Нет; – ответил Уильям. Он, казалось, немного успокоился. Ему даже удалось выдавить из себя слабую улыбку. – Нет. В этом мы все как раз и ошибались. Все сошлись на том мнении, что я никогда не любил ее по-настоящему, почему и влюбился в Джулиет, а она любила меня какой-то странной любовью, почему и не бросила, несмотря на Джулиет. Но, дорогая моя Фрэнсис, оказывается, все на самом деле было наоборот. Это я любил, а она лишь позволяла любить себя. Хотя, может быть, любовь здесь вообще ни при чем, и это была просто привычка, и мы с этим так свыклись, что уже не могли отличить это от любви. Она сказала… сказала, что была несправедлива по отношению ко мне, позволяя мне жить так все эти годы… Она сказала еще, что ей всегда нужна была моя любовь, хотя сама она и не любила меня. Она очень честная, очень.
Фрэнсис, ошеломленная, поднялась с колен.
– Но я не понимаю, какое отношение к этому имеет мой ребенок?
Уильям откинулся на спинку кресла и, махнув рукой, произнес:
– Иди и спроси ее сама.
– Папа?
– Что еще?..
– Папа, ты хочешь, чтобы я осталась здесь, потому что мама в таком случае тоже останется?
– Нет, – ответил Уильям.
Фрэнсис посмотрела на него, но он отвел глаза в сторону.
– Понятно, – сказала она.
– Моя эмоциональная жизнь не удалась, – говорила Барбара, нарезая огурец. – Я растратила понапрасну всю свою энергию, никак себя не проявив. Вместо чувств у меня были одни прихоти. Да ты и сама все это знаешь.
Фрэнсис ничего не ответила. Она сидела за кухонным столом и намазывала масло на хлеб. Барбара продолжала:
– Мне кажется, что я – довольно-таки неприятная женщина. Я часто говорю ужасные вещи, и иногда это доставляет мне удовольствие. Я вообще выпадаю из своего поколения. Слишком молодой не могла смириться с ролью послушной жены, потом – слишком старая, чтобы быть независимой от брака. Но теперь я все же собираюсь уйти.
– А тебе не кажется, что уже… немного… поздновато? – спросила Фрэнсис. Она разложила на столе намазанные маслом куски хлеба. – Я хочу сказать, какой смысл придумывать себе такие приключения после всех этих долгих лет?
– В этом всегда есть смысл! И никогда не поздно это сделать! Почему ты решила, что тебе, в тридцать девять, жизнь дороже, чем мне? Потому что жить мне осталось меньше, чем тебе? – Она посмотрела на Фрэнсис. – Я беспокоилась за тебя всю свою жизнь.
Фрэнсис вздохнула.
– Я знаю. Ты всегда считала меня ни на что не способной и слабой…
– Нет, – сказала Барбара, – не совсем так. Я просто думала, что ты не создана для роли близнеца. Точно тан же, как я не создана для роли жены.
– Но мама!..
Барбара начала раскладывать на хлеб кусочки огурца.
– Тебе действительно нужен этот мужчина, да?
– Да.
– Ты счастливая. Я вот на самом деле никогда ни в ном не нуждалась. Ты уедешь жить в Испанию?
Фрэнсис подняла на нее глаза.
– Может быть…
– Я не могу давать тебе советы, я никому не могу давать советы, я для этого не гожусь. Но я поддержу тебя.