Одежды красные, как кровь, и серебряные волосы!
Эмбер прислушалась, но о присутствии Кассандры ничего больше не услышала из верхней комнаты. Вздохнув, она скользнула в воду.
Придет ли ко мне теперь Дункан? Признается ли наконец, что я нужна ему так же, как он нужен мне?
Лишь тишина была ответом на эти мысли Эмбер, окрашенные страхом и тоской.
Когда-то такая тишина была ей привычна, но тогда она этого не замечала. Тогда она еще не знала, что значит просыпаться в объятиях Дункана. Тогда она еще не знала, что значит чувствовать его тепло, его смех, его желание, его покой, его силу — все то, что составляло существо Дункана, окружавшее ее таким богатством чувств, какое ей и не снилось.
Узнав тогда, что значит вместе чувствовать, Эмбер знала теперь, что такое настоящее одиночество. Она измеряла его протяженность в гулкой пустоте, которая была у нее внутри.
Нет, Дункан не придет ко мне.
Тем лучше. Мне снится, будто меня бьют черные крылья, будто я слышу шепот невообразимой ярости, невыразимой скорби.
Я страшусь того, что случится, если я прикоснусь к нему сейчас.
За нас обоих.
Я боюсь.
И все же тоскую…
Вода в лохани остыла, и Эмбер поняла, что потратила слишком много времени на бесполезные сожаления. Несмотря на близость ярко пылавшего в очаге огня, она почувствовала, что ей холодно.
Эмбер протянула руку за горшочком с мылом и стала торопливо мыться, почти не замечая смешанного аромата вечной зелени и пряностей, поднимавшегося от мыла. Скоро этот душистый запах наполнил комнату вместе со звуками негромких всплесков воды, сопровождавшими ее купание.
— Миледи, — раздался голос Эгберта из передней.
— Опять он, — пробормотала про себя Эмбер. Потом вслух спросила: — Чего тебе?
— Можно мне войти?
Хотя лохань была окружена деревянными ширмами, которые и охраняли от чужих глаз, и не давали рассеиваться теплу от очага, у Эмбер не было желания разговаривать с Эгбертом.
— Как я сказала тебе всего несколько минут назад, я купаюсь. — Нотка недовольства прозвучала в ее голосе.
Наступила странная тишина, потом послышалось шарканье ног по деревянному полу.
— Лорд Дункан желает твоего присутствия в его личных покоях, — сказал Эгберт.
— Хорошо, я скоро спущусь.
Ничто в голосе Эмбер не выдало ее волнения из-за того, что ее вынужденное заточение кончилось.
Ничто не дало повода заподозрить, что она жаждет увидеть супруга.
— Лорд был очень… э… настойчив в своем желании.
— Тогда иди и спроси, не угодно ли ему, чтобы я пришла в большой зал в одежде из воды, что останется на мне после купания?
Ответом Эгберта был звук его быстро удаляющихся шагов.
Почти сразу после этого пламя свечей метнулось и задрожало от пронесшегося по комнате сквозняка. Эмбер этого не заметила, потому что как раз ополаскивала лицо. В следующее мгновение она подняла глаза и замерла. Дрожь предчувствия пронзила ее.
В комнате кроме нее был еще кто-то, и этот кто-то стоял близко, сразу за деревянными ширмами. Наблюдал за ней.
Дункан.
Она не сомневалась, что это он.
— Да, лорд?
Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал, но ей это не вполне удалось. Слишком уж быстро колотилось сердце от сознания того, что Дункан так близко.
Несколько мгновений все было тихо. В душе у Дункана ярость боролась с желанием. С каждым своим вдохом он впивал аромат вечной зелени и пряностей. Тишина вздрагивала от едва различимых звуков воды, омывающей кожу. Каждое мгновение по-своему напоминало, что Эмбер рядом, душистая, теплая.
Обнаженная.
Желание ударило Дункана, словно молотом, отдалось во всем теле, заставив покачнуться.
— Кассандра спрашивала о тебе, — наконец выдавил он из себя.