Много вопросов, слишком много. И посоветоваться не с кем. Не пойдёшь же с этим к настоятелю Савве? А то ещё и в связи с дьяволом обвинит. Нет, не пойду к настоятелю, хотя он мне ничего плохого не сделал. Мудрый совет – вот что я хотел бы сейчас услышать. Занятно, существует ли какой‑либо план подземелья? И почему я не заглянул в другие свитки? Может быть, ответ на все вопросы рядом был, лежал, свёрнутый в трубочку, а я его своими же руками в монастырь отдал.
Чем больше я думал о подземелье, тем сильнее мне хотелось спуститься туда вновь. Я почувствовал в себе азарт исследователя. Только утром ещё был рад, что не придётся спускаться туда вновь, и вот – здравствуйте, я ваша тётя. Сам, по своему желанию хочу туда вернуться. Воистину, неисповедимы пути Господни, а человек – переменчив. Нет, прочь мысли о подземелье, пусть всё пока останется так, как есть – время терпит.
Прошёл месяц, заполненный заботами о доме и деревне, вернее – уже селе: никак не могу привыкнуть к новому статусу своего имения.
После одной из служб в церкви, аккурат на Усекновения главы Иоанна Предтечи, Дня поминовения всех православных воинов, за веру и отечество на поле брани убиенных, ко мне подошёл отец Питирим.
– Здравствуй, Георгий!
Я поклонился.
– Давненько ты в монастыре не был, настоятель свидеться хочет.
– Раз хочет, значит – свидимся.
Я возвращался из церкви и размышлял – зачем я понадобился. Лена опиралась на мою руку и всю дорогу к дому о чём‑то говорила, только слова её пролетали мимо моих ушей. Вдруг какое‑то слово задело сознание.
– Ты что сейчас сказала?
– Новости городские пересказывала – после службы разговаривала со знакомыми.
– О чём говорили?
– Вот те на! Я тебе всю дорогу рассказывала.
– Извини, задумался немного. Повтори, что ты говорила в последнюю очередь?
– О страже.
– Не слышал ничего ни о какой страже.
– Ну как же, указ государев вышел, для того, значит, чтобы с пожарами бороться. В каждом городе стража пожарная будет.
Хм, интересно! Ну и ладно, давно пора, а то, как ни год – особенно засушливый, так целые кварталы или даже улицы выгорают.
На следующий день я выехал в монастырь.
Настоятель встретил меня ласково, как лепшего друга. Ой, хитёр настоятель. Мягко стелет, да жёстко спать. Неуж ещё какую‑то тяготу придумал?
Мы поговорили о погоде, о ценах на урожай. Репу, брюкву и капусту я уже продал на торгу – не сам, конечно, – управляющий Андрей. Пшеница росла на моих землях плохо, поэтому я сеял рожь да ячмень, и зерно продавать не собирался – своя мельница была да постоялый двор.
– Как книжицы да манускрипты, что нашёл я по твоему поручению, настоятель? Те ли, что сыскать надобно было?
– Какие книжицы, Георгий? Ты о чём?
Я замолк, как язык проглотил. Намёк я понял – о книгах ни слова, как будто их не существовало никогда. Тогда зачем вызвал настоятель?
– Верно служишь – на поле брани не трусишь, но и голову зазря не подставляешь. Язык опять же не распускаешь, разумом не обделён. Всё время, как тебя вижу, думаю – и что ты от Разбойного приказа отказался?
Я только рот открыл – ответить, как настоятель вынул из шкатулки пергамент:
– Читай!
Я взял пергамент в руки.
– Боярин Михайлов… высочайшим соизволением… землёю.
Я тряхнул головой, начал читать снова и медленно.
– Это что?
Настоятель засмеялся.
– Ты что – грамот жалованных не видел никогда?
– Откуда же?
– Государь тебя из прочих выделил за службу верную и жалует тебя землёю. Немного землицы, верно, так тебе удобно – по соседству с твоим наделом, на полдень.
– Погоди маленько, настоятель. Сколько земли?
– Тут же писано – пять сотен чатей. Конечно, невелика дача, зато от самого государя.
Настоятель хитро улыбнулся, и я понял, что без отца Саввы тут не обошлось. Чем больше я его узнавал, тем яснее мне становилось – есть у него наверху, среди придворных, свои люди. С чего бы государь о рядовом, незнатном боярине Михайлове вспомнил? У него таких, как я, – не одна сотня, а может, и тысяча.
– Ты что, боярин, недоволен?
– Нет, просто удивлён и обрадован: надо же, сам государь грамотку подписал.
– Ну это ты подрастерялся маленько – бери, владей.
Настоятель протянул мне грамоту.
Я встал и поклонился. Я прекрасно понял, откуда дует ветер и кому я обязан дачей. К слову: "дача" – это не садовый участок в современном его понимании. Это земля или поместье, жалованное, данное государем дворянину. Потому и "дача".
– Служи ревностно и верно, и государь о тебе не забудет. – Настоятель улыбнулся, подмигнул и добавил: – И я не забуду.
Мы попрощались. Я сложил грамотку, сунул её за пазуху и поехал домой. Земля – это, с одной стороны, хорошо, так ведь её снова обустраивать надо: о крепостных же на земле в дарственной грамоте ни слова нет. К тому же боевых холопов снова искать придётся.
Моей земли было три тысячи чатей, да государь пожаловал пятьсот. По нынешнему – приблизительно полторы тысячи гектар. В целом – вполне прилично. Одно не радует – осень уже, новый год пошёл, землёю заняться будет не с руки. Новый год на Руси наступал первого сентября, и никто его не считал праздничным днём – так, день как день.
Дома я похвастался перед Еленой – а перед кем еще, не перед холопами же – жалованной мне самим государем землёю, и в подтверждение предъявил грамотку. Жена по‑бабьи всплеснула руками, принялась читать. Прибежал Васятка, тоже прочитал – удивился больше, чем обрадовался.
– Неужто сам государь, правитель земли русской, о тебе знает?
– Как видишь. Вот грамотка, им самолично подписанная, с сургучной печатью.
– Здорово!
Лена по такому поводу решила устроить пир. Пока она занималась хлопотами по его подготовке, я съездил в своё село. Сели с Андреем за стол в его избе – он уж с семьёй перебрался в село из Вологды, и я выложил ему неожиданную новость. Поздравил меня управляющий, однако как‑то приуныл.
– Что за кручина, Андрюша?
– Мыслю – новые земли поднимать будешь, боярин.
– Правильно, за тем к тебе и приехал.
– На новые земли управляющий нужен, а я куда?
– О том и говорить хочу. Можешь стать главным над обеими землями, волен тут остаться. Есть ли человек на примете?
Андрей призадумался было, потом тряхнул копной волос:
– Боярин, сын у меня уже вырос. Как посмотришь, ежели я попрошу тебя здесь, в Смоляниново его оставить – пусть сядет на моё место. Я же новой землицей займусь. Здесь всё отлажено, а случись, что‑то не заладится – я рядом, всегда помогу. У меня опыт уже кое‑какой имеется – присмотрюсь к даче, за зиму людей подберу. Ты меня уж два года знаешь, не подводил я тебя.
– Андрей, скоро все земли мои твоей роднёй заселены будут, – засмеялся я. – Сколько же лет сыну?
– Восемнадцать нонешней зимой исполнится.
– Молодоват. А справится ли?
– Должен, он мне здесь помогал, всё знает.
– Ладно, быть посему, с завтрашнего дня он – управляющий. Только условие одно: не справится, хиреть хозяйство станет али доход упадёт – извини, найду другого.
– Вот и сговорились.
Мы ударили по рукам. Андрей кликнул жену, сына Павлушу, быстро накрыли стол, обмыли сделку.
Каждую неделю я старался бывать в селе, контролировать – справляется ли новый управляющий со своими обязанностями? Ведь многие смерды и холопы ему в отцы или даже в деды годятся – будут ли его слушать? Пока всё у Павла получалось. Я видел, что он горд назначением и ревностно относится к своим обязанностям. Конечно, какие‑то ошибки по молодости да малому опыту будут, только умный выводы сделает.
Андрей целыми днями занимался новой землёй. Объездил её – даже план составил, обдумывая, с чего начать. Я намеренно дал ему свободу действий, было интересно поглядеть, насколько вырос человек, превратившись из мелкого торговца‑лоточника в управляющего боярским уделом.
Снег в этом году лёг рано – аккурат на Покрова Пресвятой Богородицы. Тонким слоем укрыл он землю, а вскоре ударили жестокие морозы.
В один из таких дней я попал в передрягу, из которой чудом выбрался живым. А дело было так.
Возвращался я ранним вечером – часов около пяти – из села своего в Вологду. Плотные сумерки накрыли землю, в крестьянских избах зажглись светильники. Я выехал из деревни в надежде вскорости попасть домой. Полушубок тёплый, конь сытый, застоявшийся, воздух бодрящий – одно удовольствие проскакать по белой от снега дороге.
Конь с места взял в галоп, от набегающего ветра холодило щёки, слезились глаза.
Мы уже одолели на одном дыхании третью часть пути, как конь всхрапнул раз, другой, запрядал ушами и наддал хода. Такого с ним ранее не бывало. Я обернулся. Твою мать! Нас догоняли серые тени, в сумерках лишь светились зелёные огоньки глаз.
Подгонять коня не пришлось, он и так летел, как стрела. Вестимо – конь слышит лучше человека, а видит почти кругом вокруг себя. Однако и серые тени не отставали.
Я вытянул кистень из рукава. "Расслабился от мирной жизни, – выругал я себя, – даже саблю в последнее время брать перестал. На поясе – боевой нож да обеденный, и пистолет с одним зарядом". Насколько я помнил дорогу, на пять вёрст вперёд жилья нет, и помощи ожидать не от кого. Влип!
Конь подустал, стал сбавлять темп. Волки догоняли, и самый резвый из них подпрыгнул и вцепился зубами в попону, укрывавшую круп коня от мороза. Я, полуобернувшись, врезал ему грузиком кистеня в лоб. Хрястнула кость, и волк упал, но другие только поддали хода, и крупный волчара вонзился зубами в лошадиную ляжку. Я выстрелил ему в голову, и ещё одним серым стало меньше.