Юноша направился в гостиную. Он вошел в зал Зеркал - зал, откуда надлежащим образом были убраны все зеркала, отчего на панельных стенах остались пустые рамы. И там, предполагая, что находится в одиночестве, погрузился в размышления.
- Вот, именно то, о чем я говорил. Случись нечто такое в одной из моих сказок - а подобные вещи происходят постоянно, - неужели я стал бы немилосердно глумиться над этим? - Он ударил кулаком по стене, где некогда висело шестиугольное зеркало. - Что не так со мной? В чем причина? Что дало трещину?
Странное и суетливое нечто бормотало и шныряло под черными занавесями в противоположном конце комнаты, наверху, среди дубовых перекладин, под стенными панелями. Это нечто так и не ответило на его вопрос. А он и не ожидал ответа.
Юноша поднялся по главной лестнице, пересек полумрак залы и оказался у себя в кабинете. Кто-то, как показалось, рылся в его бумагах. Ему даже пришло в голову, что это определенно выяснится позднее вечером, сразу после собрания. Он сел за стол, снова окунул перо в чернильницу и продолжил писать.
VI
Упыри, воющие от голода и разочарования, набросились на дверь со звериной свирепостью. Но замки были прочные - оставалось надеяться, что петли не подведут. Что там ей говорил дровосек? Слова всплыли в памяти, и ей показалось, будто он сейчас совсем рядом: широкая мужская грудь буквально в нескольких дюймах от ее округлостей, запах мужского тела окутал ее, словно пьянящий аромат духов, и Амелия услышала его слова так ясно, как будто он только что прошептал ей на ухо: "Я не всегда был таким, каким ты видишь меня сейчас, девочка. В былые времена я носил иное имя и связывал свою судьбу с другим занятием, не то что ныне - собирать хворост вязанками. Так вот, в столе есть тайник, по крайней мере, об этом говорил мой дорогой дядюшка, когда ему случалось оказаться навеселе…"
Письменный стол! Ну конечно!
Она бросилась к старинному письменному столу. Поначалу никаких следов тайника обнаружить не удалось. Она стала открывать ящики - первый, второй, третий, наконец заметила, что один значительно короче всех остальных, вытащила его наружу, попыталась достать своей нежной белокожей рукой до задней стенки стола, нащупала кнопку, с горя нажала ее, что-то там открылось, и она почувствовала, что в руках у нее оказался тугой бумажный свиток. Амелия вытащила руку. Свиток был обвязан грязной черной тесьмой. Негнущимися пальцами она распутана узел и развернула свиток перед собой. Прочла, пытаясь пробраться к сути через частокол уже старомодного почерка и устаревших слов, - прекрасное лицо Амелии покрылось мертвенной бледностью, даже ее фиалковые глаза затуманились.
Стучали и скреблись уже с удвоенной силой. Недолго осталось, скоро они окажутся внутри, тут у нее не было никаких сомнений. Ни одна дверь не смогла бы сдерживать их вечно. Они проникнут внутрь, и она станет их добычей. Если, если… если только…
- Стойте! - закричала она, голос ее дрожал. - Я заклинаю вас, каждого из вас, и в первую очередь тебя, Князь Падали. Я заклинаю тебя договором, заключенным в былые времена между моим народом и твоим!
Звуки стихли. Девушка почувствовала, что все замерло в глубине этой тишины. Наконец раздался трескучий голос: "Договор?" - и дюжина жутких голосов, словно эхо, принялась повторять замогильным шепотом: "Договор…"
- Да! - ответила Амелия Ирншоу уже твердым голосом. - Договор. - Ибо свиток, давным-давно запрятанный свиток был нерушимым договором, заключенным в былые времена между хозяевами дома и обитателями подземелья. В этом документе описывались кошмарные обряды, связывавшие их друг с другом на протяжении столетий, - ритуалы крови, соли и того хлеще.
- Если ты читала договор, - произнес таинственный голос по ту сторону двери, - то знаешь, зачем мы пришли, дочь Губерта Ирншоу.
- Невесты, - просто сказала она.
- Невесты! - Шепот проник сквозь дверь, пополз по стенам, казалось, захватил весь дом и заставил его затрепетать от каждого слога. "Не" - было наполнено неосуществленным желанием, "вес" - тяжестью любви, "ты" - голодом.
Амелия прикусила губу:
- Так. Невесты. Я достану вам невест. На всех хватит! Она говорила тихо, но они слышат ее, ибо по ту сторону
стояла полная тишина, нерушимая и печальная тишина, прижавшаяся к двери своим огромным ухом.
И тут один из призрачных голосов прошипел:
- Кто-нибудь может подсказать, как будет лучше: посадить ее на булочку или положить между двух ломтиков белого хлеба?
VII
Горькие слезы наполнили глаза юного джентльмена. Решительно отодвинув листы в сторону, он запустил пером в противоположный угол комнаты, отчего беломраморный бюст прапрадедушки пошел чернильными пятнами. Большой мрачный ворон - особа, занимавшая бюст на правах собственника, - чуть не свалился, замахал крыльями и только так смог удержаться на своем законном месте. Неуклюже перебирая лапами, птица повернулась в профиль и уставилась на юношу своим черным глазом.
- Это невозможно! - Молодой человек закричал, задрожал, побледнел, словно писчая бумага. - Я так не могу, я этого делать не буду! Клянусь своим… - И тут он принялся искать в обширном семенном архиве самое что ни на есть подходящее по такому случаю проклятие. Ворон был абсолютно невозмутим.
- Перед тем как тратить слова попусту, нарушая покой находящихся на вполне заслуженном вечном отдыхе предков, попробуй дать мне ответ на один вопрос.
Голос ворона звучал так, словно камнем били о камень.
Поначалу юноша и вовсе ничего не сказал. Ну, не то чтобы воронам было несвойственно говорить, но этот раньше как-то обходился без слов, и никто не ожидал от него подобных поступков.
- Обещаю. Задавай свой вопрос. Ворон склонил голову набок.
- Тебе нравится то, что ты пишешь?
- Нравится?
- Ну да, этакое повествование про жизнь как она есть - в твоем стиле. Время от времени я заглядываю тебе через плечо, прочту там, погляжу сям. И что, тебе нравится это?
Юноша посмотрел на птицу свысока и произнес с видом умника, поучающего ребенка:
- Это - литература! Подлинная литература. Настоящая жизнь. Мир как он есть. Художник должен показывать людям мир, в котором они живут, - вот его подлинное призвание. Мы держим перед ними зеркало.
За стеклом молния расколола надвое небо, молодой человек посмотрел в окно: хищные языки пламени лизали костлявые силуэты деревьев, в страхе перед огненным оскалом разрушенное аббатство на холме поползло прочь, притворившись зловещей корявой тенью.
Ворон прочистил горло.
- Так что, тебе нравится это?
Юноша посмотрел на птицу, потом отвел взгляд в сторону и безмолвно покачал головой.
- Вот почему ты все время пытаешься это забросить. Дело вовсе не в том, что где-то там внутри червь насмешника так и точит тебя опасквилить все эту обыденность и повседневность. Просто жизнь устроена слишком скучно и тоскливо - до тебя это не доходит?
Тут ворон остановился и клювом воткнул писательское перо на место, а затем снова поднял голову и заявил:
- Почему бы тебе не попробовать писать фэнтези? Юноша рассмеялся:
- Фэнтези? Слушай, я занимаюсь литературой. Фэнтези безжизненна, какие-то там эзотерические мечты, которыми одни меньшинства пичкают другие, сплошная…
- А что, на твой взгляд, тебе больше всего подходит? О чем ты по-настоящему хочешь писать?
- Классика - вот это мое! - И тут он провел рукой по полке с подлинной классикой - "Удольфо", "Замок Отранто", "Рукопись из Сарагосы", "Монах" ну и все такое. - Вот это - литература!
- Nevermore! - подытожил ворон, и больше юноше не довелось услышать от птицы ни единого слова.
Ворон спрыгнул с бюста, расправил крылья и устремился к двери, где его поджидала мрачная темнота. Молодой человек вздрогнул, в его голове завертелся целый ворох сюжетов, подходящих для фэнтези: всякие там машины, биржевые маклеры, обыватели, домохозяйки, полицейские, советы читателям, мыльные оперы, налоговые декларации, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карты, дорожные знаки и компьютеры…
- Конечно, это эскапизм, бегство от реальности, но разве человечество не нуждается больше всего в свободе, разве мы все не стремимся обрести избавление?
Само собой, он возвращается к столу, собирает страницы еще не дописанного романа и безо всяких церемоний забрасывает пачку бумаги на самую нижнюю полку шкафа, где уже покоятся пожелтевшие карты, шифрованные завещания и подписанные кровью обязательства. Потревоженная пыль мстит немедленным кашлем.
В юных руках оказалось новое перо, одно, два, три, пять ловких движений ножом - и его острый кончик окунулся в стеклянную чернильницу, чтобы начать работать. Итак, приступим.