Пока шли к дому и поднимались в квартиру, Государь успел рассказать, что подобрал мои пиджак, электрошокер и линзу времени в тот же вечер. В линзе скопилось еще три года, чему я несказанно удивилась. Не думала, что Энни Чепмен могла протянуть в девятнадцатом веке так долго с ее-то здоровьем. Государь только пожал плечами на мою реплику. Велел не беспокоиться о порванных и испорченных вещах. Я могу найти по Интернету замену для них, курьер привезет, я все померю, выберу, а Государь оплатит. Я хотела возразить, но не рискнула, вспомнив его безапелляционный тон:
"Пока вы работаете на меня и не делаете глупостей, я несу все расходы и забочусь о вашем физическом и психическом здоровье".
С удивлением поняла, что Государь теперь обращается ко мне на ты, а не на вы. Надо же, а раньше не заметила: не до того было.
Зашли в квартиру, разделись, я засунула ноги в тапочки и поспешила на кухню включать чайник. Когда мы сели за стол с чашками, наполненными свежезаваренным чаем, я наконец решилась.
– Горан Владиславович.
– Да?
– Это… это вы их?
Он даже не спросил, откуда я знаю о гибели. Бросил на меня холодный взгляд, помолчал, отпил глоток чая, чашка стукнула о блюдце.
– Да.
Я силилась сказать, что собиралась, но никак не могла отважиться. Молчание затягивалось. Тишина начинала мешать, тяготила, ощущалась почти физически.
Ее прервал Государь.
– Неосторожно было убивать у дома: наверняка крик слышал не я один. Пришлось поставить им программу. Программу на смерть через три дня.
– Спасибо, – с чувством сказала я, вложив в интонации столько страсти и благодарности, сколько была способна.
– Ты действительно благодарна мне? – казалось, он очень удивлен.
– Да, – я уставилась в стол. И продолжала скороговоркой, боясь что-нибудь забыть или сбиться:
– Понимаете… я почувствовала… или нет, уловила по вашему поведению тогда, что я не первая и не последняя. Словом, это не из-за моего портала они стали такими агрессивными. Они действительно развлекаются так, безнаказанно… Но меня волнуют не другие, не справедливость, меня волную я сама. Сегодня, включив телевизор, я осознала, что больше не надо бояться. Такой эгоизм… это плохо, да?
– Нет, – ответил Государь. Глянул на меня исподлобья, и его губы чуть дрогнули в улыбке. – Это нормально. Это совершенно нормально, Эля. Признаться себе в таком – вот это дар и невероятная редкость.
Звучало, как похвала. Я подняла глаза, покраснела и опустила взгляд в чашку.
В мозгу словно что-то щелкнуло, перед глазами побежали картинки: я начала вспоминать, осознавать и принимать все произошедшее тогда, в полубеспамятстве трое суток назад. Я посмотрела на себя, на свое тело там, в снегу, со стороны, глазами Государя и ужаснулась. Он видел меня со спущенными брюками, беспомощную, униженную, избитую, когда тот толстяк уже достал из ширинки свой…
Я кинулась в туалет. Услышала, как за спиной упал мой стул. Заперлась в уборной.
Меня бы вырвало. Обязательно. Если бы было чем. Желудок наотрез отказался отдавать те капли чая, что я успела выпить. Рот переполнился густой вязкой слюной, которую я сплюнула в унитаз. Снова переполнился – я снова сплюнула.
Наверное, Государь ничего, кроме жалости и отвращения, ко мне не испытывает. "Дура! Нашла о чем волноваться!" – возопила моя рациональная половина.
Я прошмыгнула из туалета в ванную, а из ванной сразу попала в сильные руки Государя.
– Элька, ты вся горишь! Почему не сказала?
Я изумленно поглядела на него, перед глазами поплыло, поняла, что ноги подкосились. Я падаю. Государь успел подхватить меня под плечи.
С его помощью я доковыляла до кровати. Легла. Меня начало трясти и знобить. Нервы запоздало отреагировали на нападение. Температура взлетела, и я тут же потеряла силы. Но в сравнении с беспросветной депрессией это было победой.
Прошло еще три дня. Я валялась в кровати, глотала жаропонижающее и успокоительное, пить могла только лимонад и апельсиновый сок, о еде даже думать было тошно.
Государь все это время продолжал работать в моей комнате, но теперь отлучался хотя бы по ночам.
Стоп! Когда я погибала от депрессии, он же… он же не уходил… Не спал три дня и три ночи?! Вообще?!
Я резко села на постели.
– Что случилось? Нехорошо? – спокойно спросил Государь, не отрываясь от документов.
– Нет-нет, нормально все. Так, вспомнилось…
***
Как только я поправилась, произошло еще кое-что неординарное.
– Нам нужно серьезно поговорить, – начал Государь с фразы, которой побаиваются, наверное, почти все здравомыслящие люди.
В этот момент я разглядывала стограммовые упаковки с разными сортами чая. Вздрогнула, зацепила тыльной стороной ладони молочный улун. Упаковка с мягким шуршанием упала на разделочный стол.
– О чем?
– О том, что тебе лучше перестать бегать по знакомым и выяснять, кто я и сколько живу.
Ну вот, приехали. Леха сдал? Подлец. Мерзавец. Я ему еще припомню.
– На моего секретаря злишься? – некромант усмехнулся.
Молчала. Отрицать глупо.
– Не стоит. Он ничего мне не говорил. Ведь я и про твоего соседа знаю. Как думаешь откуда?
Вопрос явно риторический. И слава богу. Мне нечего возразить на обвинения.
Государь сунул руки в карманы брюк и присел на подоконник. Разговор обещал стать долгим и непростым.
Однако пауза затягивалась. Мне нечего было сказать, не было козырей на руках. Одни проклятые шестерки и семерки. И Государь сделал первый ход. Как всегда, неожиданный и непредсказуемый.
– Я расскажу тебе, кто я.
Мне осталось лишь недоверчиво покоситься в сторону профессора.
– Зачем это вам?
– Скажу честно, не для того, чтобы душу облегчить, – криво усмехнулся он. – Мне нужно, чтобы ты прекратила расспросы.
– Кто-то может узнать о них, кое-что сопоставить и выйти на вас?
– Я тебе уже говорил, как ценю в женщинах ум?
Опять от ответа ушел. Как гладко! Ладно, я на лесть не падка. То ли угадала, то ли нет – не знаю.
– А где гарантия, что вы правду расскажете, а не лапши навешаете?
Государь запрокинул голову, чтобы рассмеяться, но сдержался. Только воздух из легких с силой выпустил.
– Не гарантийная мастерская. Гарантиями не занимаюсь.
Меня почему-то покоробил этот момент. Почувствовала обиду. Отошла от разделочного стола, пристроилась за обеденным, на стуле Государя – ближе к собеседнику – скрестила руки, ноги и насупилась.
– Почему вы уверены, что я сохраню наш разговор в тайне?
– Во-первых, слишком в тебе сильны благородные порывы. Как на первом курсе на Левиц окрысилась, сама-то помнишь?
Кивнула. Еще бы. Странно, что он помнит.
Профессор продолжал:
– Во-вторых, ты мне слишком благодарна. Благодарность в связке с благородством иногда творят такие чудеса, ты бы знала.
А ведь он прав. Я буду молчать, чтобы долг вернуть за свое спасение.
– Ну, вы и циник, – пробубнила я.
– Чем безмерно горжусь.
Не выдержала:
– Да вы просто изнемогаете от чувства собственного достоинства!
– Отнюдь. Это у тебя мания моего величия. Впрочем, подобное отношение даже льстит.
– Насколько успела заметить, мания вашего величия у всех, с кем я знакома.
Он задумчиво приподнял бровь, оценил, справедливы ли мои слова, хохотнул и кивнул:
– Пожалуй.
И добавил:
– Хорошо, уговорила. Не только расскажу – покажу.
– Как это?
Государь не спеша поднялся с подоконника, подошел ко мне:
– Давай руку.
Когда моя ладошка утонула в его руке, лишь спросил:
– Помнишь последний экзамен? Как попасть в прошлое другого человека?
В памяти тут же всплыло:
– Ладно, Александрова. Опишите процесс погружения в прошлое другого человека.
– Надо, стараясь не выпускать испытуемого из поля зрения, отождествить свое сознание с его сознанием и продвинуться по индивидуальному временному коридору до нужного момента в прошлом.
– Как располагается этот коридор относительно тела испытуемого?
– От шеи – вниз, за позвоночником. Чем ниже спускаемся, тем глубже погружение в прошлое.
– Но… но я не умею, – растерялась я. – Считывать информацию с чужого сознания мне никогда не удавалось.
– Тебе и не придется. Просто делай, как я говорю – и все получится.
Нервно сглотнув, я кивнула.
– Улови сознание в голове, отрешись от постороннего, наносного, – голос Государя зазвучал по-иному, уверенный тон начинал давить, подчиняя своей воле. – А теперь представь, что порезала пальцы. Куда сместится сознание?
– В район боли, в пальцы, – мой голос утратил краски, эмоции, звучал отрешенно.
– Верно. Смещай сознание из головы в руку, затем в пальцы. Хорошо, – в речи Государя стали возникать паузы, свойственные профессиональному гипнотизеру. – Продли сознанию путь. Выведи из своей руки в мою. Молодец. А теперь – продвигайся в мою голову. Еще немного. Так. А теперь – за спину, в мое прошлое.