Глава II
Тучи то и дело закрывали бледную луну, и тогда вокругвнезапно наступала темнота, такая непроглядная, что Льюберт не мог различитьдаже ушей собственной лошади.
Уклоняться от веток, нависавших над тропой, Дарнторнуудавалось через раз. Но, как ни странно, за все эти несколько часов Льюбрертотделался всего лишь полудюжиной царапин на лице и порванной рубашкой. Ехатьрысью в незнакомом месте и в такую темень мог только помешанный. Но, еслиправду говорят, что пьяным море по колено, то и сумасшедших неприятности,наверное, обходят стороной. Конь Дарнторна не споткнулся, узкая тропа непривела к обрыву, а очередная незамеченная ветка не вышибла Льюса из седла.Когда под копытами у его вороного жеребца захлюпала вода, Льюберт шепотомвозблагодарил Пресветлых Альдов и остановил коня. Сейчас ему было плевать, чтодаже дикий зверь побрезговал бы пить из этой лужи. В горле у Дарнторна страшнопересохло. Он присел на корточки и начал торопливо черпать воду горстью.
Катастрофа разразилась в третий день их пребыванияв походном лазарете, когда Льюберт уже мог ходить без посторонней помощи, а ополученном в сражении ударе напоминало только небольшое головокружение ираздражавшая Дарнторна слабость во всем теле. Крикс шел на поправку медленнее,но он тоже начал выходить из лазарета и даже пытался разрабатывать больнуюруку, морщась от каждого резкого движения. Потом неуемный Рикс нашел на заднемдворе госпиталя позабытый кем-то самострел и поделился с Льюбертом своимнамерением починить сломанный спусковой механизм. "Дурная голова рукампокоя не дает" - буркнул в ответ Дарнторн. А Крикс, будто не слыша,попросил - "Подержи здесь, я сейчас вправлю спусковой крючок. Будетстрелять, как новенький". И Льюберт, как дурак, держал громоздкий арбалет,слушая болтовню "дан-Энрикса" и сам не понимая, как ввязался в этуглупость. Пастух говорил с Дарнторном так, как будто бы они были обычнымиприятелями по Лакону. Льюберта это обескураживало - почти так же сильно, как иощущение, что эта новая манера Рикса почему-то не вызывает в нем никакогораздражения или протеста.
Всадников, ехавших от леса, местные заметили ещеиздалека. Бывший в то время на дворе Дарнторн мельком взглянул на бледное ибудто помертвевшее лицо сельского старосты, и сразу понял - дело дрянь.
Рикс, все еще возившийся в углу двора со своимидиотским самострелом, встал и подошел поближе. Льюберт ухватил его за локоть.
- Там такийцы! Надо сваливать.
- Что?.. - Пастух недоуменно распахнул зеленоватыеглаза.
- Уходим, говорю! - Дарнторн уже тащил его с собой.Ограда у деревни, хвала Высшим, была невысокой, а местами просто обвалившейся.- Ты их накидки видел?.. Это "Горностаи". Они всех тут перережут.
Рикс остановился.
- Подожди! А как же раненые? И… все остальные?!
Дарнторн почувствовал неодолимое желание, не сходяс места, придушить своего старого врага.
- Что "остальные"? Чем ты им поможешь -тем, что дашь себя убить?.. Такийцев больше сотни.
Тут Дарнторн слегка преувеличил, но это былоневажно. Для южанина с его нелепым арбалетом было бы достаточно и двух. А то иодного.
Но Рикс как будто бы не понимал таких простыхвещей. Неудивительно - Льюс помнил, как глаза у его старого врага все времяразгорались от любой возвышенной и патетичной дури. Например, от перспективыбесполезной смерти не пойми за что.
Глаза Дарнторна застилало странной пеленой. Льюбертсмогргнул и ощутил, что с ресниц что-то капнуло. А потом еще раз. Только послетретьей прокатившейся по носу капли Дарнторн наконец сообразил, что плачет.
Он уже не помнил, когда плакал в прошлый раз - но,кажется, ему тогда было лет десять.
…Брошенный первым такийцем факел прочертилширокую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.
Скулы у "дан-Энрикса" побелели. Онпопытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.
- Помоги мне!.. - прошипел Пастух. И, не услышавникакого ответа, обернулся.
Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почтидюжина шагов, "дан-Энрикс" растерялся.
- Ты куда? - спросил он совсем тихо. - Ты… Ты жене трус, Дарнторн!
Пастух смотрел на него с таким выражением, какбудто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернется - принимать участие вбездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала.Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицу - ипосмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не моготделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, нупочему с ним всегда так сложно?..
- Пропади ты пропадом, Пастух! - процедил Льюберт сненавистью. - Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.
Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился кспасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.
- Стой! - с бессильной злостью крикнул ему вследПастух. - Вернись назад, или я сам тебя убью.
Дарнторн посмотрел через плечо, и обнаружил, что"дан-Эриксу" каким-то чудом все же удалось взвести проклятыйсамострел.
Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Рикс -это еще вопрос, а вот вернуться - это уже несомненное самоубийство.
Льюберт отвернулся побежал дальше, ожидая, что еговот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленноспросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, илипросто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?
Его так и тянуло обернуться и проверить, собираетсяли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежавдо леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.
…Воспоминания были такими яркими, что Льюбертзаскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахлаболотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавыйвкус преследовал его весь вечер и всю ночь - с того момента, как он наблюдалпогром деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазаретабросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особоготруда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себеоружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щекипотекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.
А потом он еще раз увидел Рикса. Встрепанного, ввыпачканной копотью рубашке, со сбившейся повязкой на руке. Пастух обогнулполыхающий, будто костер, амбар, и вылетел из-за него как раз наперерез такийцув островерхом шлеме с белым гребнем. Тот только что поджег свой факел отгорящих досок ветхого амабара, и намеревался бросить его на все еще незанявшуюся крышу соседнего дома. Увидев мальчишку, выскочившего буквально подкопыта его лошади, такиец бросил факел и рванул из ножен меч. Клинок он обнажилбыстрее, чем Дарнторн успел моргнуть - наверное, и в самом деле был хорошимвоином.
Заметив взведенный самострел, такийец попыталсяподнять лошадь на дыбы и заслониться от выстрела, но Рикс опередил его.
Должно быть, Пастуху нечасто приходилось стрелять изарбалета. С непривычки рука энонийца дернулась и, вместо того, чтобы пробитьнагрудник шэддера, стрела вошла под полукружья шлема нагорийского вельможи.
Когда такиец конвульсивно дернулся и запрокинулсяназад, уздечка, которую он продолжал по инерции сжимать в руке, наверное, едване порвала рот его лошади. Тяжелые копыта поднятого на дыбы коня мелькнулипрямо у "дан-Энрикса" над головой. С такого расстояния Дарнторн неразличил, куда пришелся сам удар, но видел, что южанин вскинул руки к голове,нелепо пошатнулся и упал, словно подрубленный.
А конь размашистой рысью помчался прочь от деревни,бросаясь из стороны в сторону и взбрыкивая, как любая лошадь, которая хочетизбавиться от наездника. Убитый Риксом шэддер еще некоторое время болтался вседле, пока после очередного дикого прыжка черного жеребца не рухнул на траву.Льюберт следил за всем происходящим с каким-то тупым и мрачным безразличием,пока не осознал, что конь бежит в сторону леса, и, вне всякого сомнения, долженбудет остановиться у опушки. Дарнторн еще никогда не видел лошади, которая подоброй воле стала бы ломиться через заросли барсучьей ягоды и тысячедорожника.
В голове Льюберта мгновенно возник план - пойматьконя, повернуть в лес и ехать в сторону Сокаты, где должны были встать лагеремимперские войска. Изловить лошадь оказалось даже проще, чем он думал, но забытьувиденное не помогли даже несколько часов в седле. Дарнторн уже в который разспросил себя, жив ли сейчас "дан-Энрикс". А если все-таки жив, то смог ли онспастись или угодил в плен к такийцам. Вспоминая то, что рассказывали о"Горностаях", впору было пожелать Пастуху легкой смерти в схватке за деревню. "Llex elvien donv mes val’-enor are" - пробормоталЛьюберт старую молитву Всеблагим. Ллекс элвиен донв… если "дан-Энрикс"непременно должен умереть – пусть он, по крайней мере, умрет быстро.