Круппендорф - в качестве южноамериканского населённого пункта - был образован в 1949-ом году на территории Аргентины, в двухстах пятидесяти километрах от Буэнос-Айреса. После завершения Второй мировой войны в Южную Америку хлынул нескончаемый поток немецких иммигрантов - и фашистских недобитков с семьями, и представителей торгово-промышленной элиты, опасавшихся преследований и репрессий со стороны победивших союзников. Диктатор Хуан Перрон, правящий тогда в Аргентине, относился к идеям национал-социализма вполне лояльно и никому из немецких беженцев в убежище не отказывал. Как грибы после дождя - в западных и центральных провинциях Аргентины - начали возникать немецкие поселения. Возникать, обустраиваться, обзаводиться крепкими хозяйствами и жить по классическим немецким законам-понятиям. Не вступая, как правило, в тесные взаимоотношения с местными жителями.
Но в 1955-ом году лояльный Хуан Перрон был свергнут.
"Что же будет дальше?", - заволновались немецкие колонисты. - "Чего ждать от новых властей?".
Наиболее хладнокровные остались на месте. Мол: - "Аргентинцам - по большому счёту - до нас нет никакого дела. Им, беспокойным и непостоянным, между собой разобраться бы…".
Но многие - чисто на всякий случай - перебрались в соседний Парагвай. Вот, и Круппендорф, неохотно подчиняясь общей тенденции, стал парагвайским посёлком.
Вскоре, как назло, отстранили от власти и милейшего парагвайского диктатора Стресснера. Опять начался период мутной и сволочной неопределённости…
Ганс Мюллер (в прошлом - штандартенфюрер СС), бывший тогда бургомистром Круппендорфа, принял очередное судьбоносное решение - срочно переезжать в Чили.
Продали всё, что можно было продать, собрали нехитрые манатки и перебазировались в голубые чилийские долины - льяносы. По дороге к ним прибилось много других немецко-парагвайских колонистов, так сказать, неорганизованных.
Народу набралось много, порядка двух тысяч человек. Выбрали подходящее местечко на высоком берегу полноводной горной реки, отстроились, наладили бизнес, начали активно рожать детишек. В 1970-ом году Круппендорфу даже был официально присвоен статус "города". Чилийского города, понятное дело…
За время долгих вынужденных странствий переселенцы (ради пущей безопасности), обзавелись дополнительными южноамериканскими паспортами. "Мюллеры" - официально - стали "Родригесами". "Вагнеры" - "Сервантесами". "Моргенштерны" - "Гонсалесами". Ну, и так далее.
Жили себе. Работали. Не ленились. Неуклонно повышали благосостояние. Размножались. Верили в свою арийскую исключительность. Истово соблюдали "чистоту крови". Ждали, что когда-нибудь - непременно - вернётся время "Великого Рейха"…
Для Хосе Родригеса (Томаса Мюллера), те спокойны Времена были лишь красивой легендой. Когда ему исполнилось четыре с половиной года, в Андах произошло сильнейшее землетрясение. Круппендорф (тот, чилийский), был буквально-таки стёрт с лица земли. Стёрт до самого основания. Погибла целая куча народа. В живых осталось чуть более двухсот человек.
Прибыли чилийские спасатели. Потом подтянулись и представители различных международных благотворительных организаций, стали делать всякие заманчивые предложения, связанные с переездом в другие, более спокойные и безопасные страны. О немецких корнях пострадавших никто, естественно, и не вспоминал. По крайне мере, официально.
- Пора заканчивать с "южно-американским периодом", - решил Рауль Родригес (Отто Мюллер), отец Хосе. - Беспокойно здесь. Никакой определённости и стабильности. То революции гремят, то землетрясения…. Предлагают перебраться в тишайшую Австралию? Почему бы и нет? Круппендорф разрушен, но "общинные" деньги, лежащие на банковских счетах, уцелели. Ладно, попробуем - ещё раз - начать новую жизнь…
И они попробовали. Перебрались в Австралию и купили ферму - "Форт Томпсон". Естественно, вместе с энным количеством тысяч гектаров плодородной австралийской земли.
Купили, построили крепкий жилой посёлок, который - чуть позже - огородили высоченным забором с колючей проволокой. Ею же обнесли и всё землевладение в целом.
Впрочем, в проволочном заграждении имелась узкая прореха, возле которой Аль и оставила лошадку. Лошадку оставила, а сама отправилась на свиданье с Хосе. То есть, с Томасом…
Кто такая - Аль? Откуда она взялась?
Это отдельная история.
Когда Хосе вошёл в беспокойный юношеский возраст, то, как и полагается, начал засматриваться на поселковых девчонок.
Рауль Родригес это заметил и, залучив отпрыска на приватный серьёзный разговор, объяснил:
- Эти девицы, сынок, являются твоими дальними родственницами. Так что, извини, но ничего не получится. Нельзя. Природные ограничения…
- Что же мне теперь делать? - не на шутку огорчился Хосе. - Как быть? Ухаживать за посторонними особами женского пола? Где же их взять? Я за пределы Круппендорфа редко выхожу. "Чистота крови", опять же…. Значит, я никогда не женюсь?
- Женишься, не переживай, - успокоил отец. - Мы же сохранили прочные связи со многими немецкими фашистскими поселениями. И с чилийскими, и с парагвайскими, и с аргентинскими. Потом слетаешь в Южную Америку. Я тебе дам адреса, напишу сопроводительные письма. Подберёшь себе подходящую и достойную невесту. Привезёшь её сюда. Сыграем, как и полагается, весёлую баварскую свадебку…
- Слетаю в Южную Америку, когда мне исполнится восемнадцать лет?
- Нет, конечно же. По классическим немецким канонам, принятым в нашем Круппендорфе, девица может выходить замуж, начиная с шестнадцати лет. А мужчина - жениться, только по достижению двадцати одного года. Старинная и мудрая традиция. Не нами заведена, не нам и отменять.
- Получается, что мне надо ждать аж до середины 2013-го года?
- Это точно, математик. Считать умеешь. Ничего, подождёшь. Не ты первый, не ты последний…
В 2010-ом году Хосе-Томасу исполнилось восемнадцать лет, и эта данность в корне изменила его размеренную и спокойную жизнь.
Теперь Хосе мог подписывать финансовые и складские документы. Поэтому его частенько отправляли в Бёрнс - сдавать оптовикам собранный урожай, составлять накладные, выписывать счета, производить сверки по бухгалтерским взаиморасчётам.
В Бёрнсе Хосе однажды и встретился с Аль. Встретился, познакомился и влюбился - без памяти. А она, как водится, влюбилась в него. Бывает…
На самом деле девушку звали - "Алина Сергеевна Наумова". Она ещё в юном возрасте переехала (вместе со всей семьёй), в жаркую Австралию из далёкой и снежной России. Из города Санкт-Петербурга. "Аль" - это австралийский аналог её первоначального имени.
Молодые люди были абсолютно разные. Хосе - высокий, широкоплечий, белокурый, спокойный, рассудительный, педантичный, медлительный, любящий - во всём - чёткий порядок. Алина - низенькая, худенькая, рыжеволосая, веснушчатая, стремительная, мечтательная, безалаберная, взбалмошная, непостоянная…
Говорят, что противоположности всегда притягиваются. Ну, не знаю. Не стал бы утверждать так однозначно…. Нет, конечно, они притягиваются. Отрицать не буду. Но, только, надолго ли? Вот, в чём вопрос.
Тем не менее, случилась-приключилась любовь-морковь.
Вскоре непосредственная и нетерпеливая Аль поставила вопрос ребром, мол: - "А когда, Родригес, состоится наша свадьба?".
Хосе помялся-помялся, да и рассказал любимой девушке всё. Мол, никакой он и не "Хосе", а, наоборот, "Томас". Ну, и всё остальное.
Откровенное повествование было завершено следующей фразой:
- Ничего у нас, милая, со свадьбой не получится. В Круппендорф не принимают посторонних. Ты, тем более, русская по рождению. Скандал разгорится - до самых небес…. А зачем твоим уважаемым родителям нужен я? То бишь, неотёсанный фермер из закрытого католического поселения? Да ещё и с могучими немецкими корнями?
- Подумаешь, привереды, - тут же обидчиво надулась гордая Алина, а подумав секунд десять-пятнадцать, объявила: - Ничего страшного. Мы, просто-напросто, сбежим. Сбежим, а потом поженимся. Делов-то.
- Как сбежим-то? Куда? И на что потом будем жить?
- На моё наследство, оставленное покойным дедулей. Старикан был щедрым человеком. Я, видишь ли, являюсь богатой невестой…. Только придётся немного подождать. Вот, исполнится мне восемнадцать лет, тогда. И наследством смогу распоряжаться по собственному усмотрению, никого не спрашивая. И замуж выходить…. Дождёмся декабря. Полюбуемся - в последний раз - на Ночь богонгов. А потом рванём в Мельбурн, где и зарегистрируем супружество.
- Отец мне этого никогда не простит, - загрустил Хосе. - Обязательно, рано или поздно, найдёт. То бишь, найдёт и, не ведая жалости, пристрелит. Из серии: - "Подлые предатели интересов нации подлежат смертной казни. Собаке - собачья смерть…".
- Тогда мы перестрахуемся. Сперва выправим новые документы, естественно, на другие имена-фамилии, и только после этого поженимся.
- Как это - выправим новые документы?
- Так это, - дурашливо хмыкнула смешливая Аль. - Ты, часом, не забыл, что я родом из России? Так вот, в Мельбурне проживает много дедушкиных друзей-соотечественников. Русские же, как всем известно, ребята…э-э-э, ушлые, наглые и шустрые. Любые документы сварганят. За приличное денежное вознагражденье, понятное дело.
- Значит, заключим брак по подложным документам? Понятно. Я про такое читал в книжках…. А что дальше?
- Уедем куда-нибудь.
- Куда конкретно? - проявил природную дотошность Хосе.