Все-о при допросе выяснится, – сказал экс-почтальон, и в его мрачном, хриплом голосе Керекеш уловил затаенную угрозу.
– Вы полагаете? – спросил он.
– Я знаю, – отрезал экс-почтальон.
Оба умолкли под неодобрительным взглядом старшего сержанта милиции. Острый луч милицейского фонарика прошелся по дымящейся закопченной поленнице, по обгоревшим санкам, потом выхватил из подвального сумрака обуглившуюся, совсем черную чурку и на ней расплавленную металлическую тарелку.
– Ага! – обронил старший сержант и многозначительно оглянулся.
Младший сержант, шаривший по полу, тоже нашел кое-что и, подняв пинцетом находку, подошел к старшему. В пинцете был грязный от копоти носовой платок.
– На полу валялся, – таинственным шепотом сообщил младший сержант.
Мельком взглянув на платок, Керекеш вздрогнул. Скомканный, грязный, он, однако, был страшно знаком.
– Свечные огарки, – сказал старший сержант.
– И промасленная тряпица, – словно продолжая стихотворную строфу, подхватил младший.
– Вы чувствуете запах пороха в дыме?
– И как еще, товарищ старший сержант!
– Ребячья работа.
– Вот именно. Ребячья.
– Давайте, товарищ младший сержант, собаку!
Из подвала Керекеш не выходил, а пятился задом. И, спотыкаясь, поднимался в свою квартиру. На лестнице он остановился и посмотрел в сад. Все – трава, сирень, одуванчики, ели – изменило цвет, стало серым, как камень.
– Это не может быть явью, это сон, – бормотал он почти в отчаянии. – Сейчас я проснусь.
Но он не просыпался, в ушах его, перекатываясь, гремел грозный, низкий голос сержанта:«Ведите собаку наверх!» — «Почему наверх? – вдруг со злостью спросил себя Керекеш. – Почемуне вниз? Собаку следует вести вниз, ведь поджог совершен не на чердаке, а в подвале».
Он неторопливо шагал по последнему лестничному пролету и ругал себя страшным образом. «Я думаю о самых пустячных вещах, как узник в камере смертников, – говорил он себе. – Не все ли равно, куда поведут собаку? Вверх или вниз – разницы никакой. Вопрос лишь в том…» Но мысль, «в чем вопрос», он не решился додумать до конца и испуганно оглянулся, будто услышал за собой мерный, негромкий стук собачьих лап. «Они действительно поведут собакунаверх, и собака приведет их к нашим дверям!.. Ужас! Кошмар!»
В дверях он столкнулся с женой. Ничего не подозревавшая Магда безмятежно улыбалась, и Керекешу показалось, что мягкий, ласковый свет ее карих глаз находится в чудовищном противоречии с жестокой действительностью.
– Добрый день! – тихо поздоровался Керекеш, едва сдерживая волнение.
– Что с тобой? – спросила Магда.
Керекеша всего передернуло.
– Где Жолт? – спросил он вместо ответа.
– В Тёрёкмезё, – сказала с удивлением Магда.
– Ты уверена, что он в Тёрёкмезё?
– Абсолютно. А где же еще? Ты же сам его отпустил.
– Войдем в квартиру. Зачем стоять здесь!
Магда устремила на мужа долгий, испытующий взгляд. Керекеш был бледен до синевы, и лицо его странно подергивалось.
– Что-то там внизу загорелось, сгорела какая-то ерунда… – сказала Магда.
– Кто знает, что там сгорело, – пробормотал Керекеш и вошел торопливо в ванную. – Почему ты дома? – наконец спросил он более спокойно.
Магда засмеялась.
– Мне позвонили, что горит дом.
– Хм! Звонил я.
– И забыл. Ну, неважно. Какие-то санки. Стена закоптилась. Сущие пустяки.
– Пустяки?
Он вышел из ванной, подошел к входной двери и прислушался к звукам на лестнице: шум голосов словно бы приближался…
Керекеш глубоко вздохнул, отвернулся и закурил; ему было стыдно, что страх перекрасил лицо его так, будто его покрыли густым слоем косметики.
Вдруг он схватился за голову:
– Тибор! Что сейчас делает Тибор?
– То же, что и всегда, – сказала Магда.
– А ты, как всегда, совершенно спокойна, – обиженно сказал Керекеш.