Ангел. Он будет переделан… точнее, он уже переделан. И я пересмотрел состав соединений. Вы можете включить в свой амфибийный флот два тяжелых крейсера и распоряжаться ими, как хотите.
Стратиотик. Какие?
Ангел. Думаю, "Набла" и "Юпитер".
Музалон. Черт побери!
Акрополит. Господин адмирал?
Музалон. Я прошу зафиксировать мое особое мнение… Да какое оно особое! Кто–нибудь вообще согласен с планом, который нам предложили?
Ангел. Это не предложение. Это приказ. Сразу после того, как группа флотов "Юг" начнет наступление на Архипелаг, наш флот линейных крейсеров ударит по Укурмии. Удар по Архипелагу отвлекающий, удар по Укурмии главный - так, скорее всего, решит противник…
Акрополит. Мы не знаем точно планов группы "Юг". Что, если они начнут позже нас?
Ангел. Тогда противник решит, что удар по Укурмии отвлекающий, а по Архипелагу главный. Это ничего не изменит.
Акрополит. И когда оба эти удара произойдут…
Ангел. Тогда, и только тогда, мы ударим по Токугаве. Это очевидно.
Акрополит. Почему ты не сказал мне про этот план раньше?
Ангел. Извини, Григорий. Это… личное. Мой план выглядит слишком рискованным, чтобы я с кем–то делил ответственность за него. Но при любом другом варианте - риск еще больше.
Акрополит. Понимаю… Ты рассчитываешь, что они клюнут на отвлекающий удар и направят на Укурмию часть сил с Токугавы?
Стратиотик. Ну, это все–таки маловероятно…
Ангел. Почему? Если Укурмия будет нами захвачена, такое станет достаточно вероятным.
(Молчание.)
Музалон. Ангел, вы можете арестовать меня за нарушение субординации, но я скажу при всех: вы сошли с ума. Вы - второразрядный офицер. У вас нет ни одной серьезной победы. Если не считать героической атаки Мегалополя, конечно. На что вы замахиваетесь? Я поверить не могу, что вы хотите перед решающей операцией так разделить силы.
Ангел. Можете считать меня кем хотите. Но я - ваш командующий. У меня есть полномочия.
Музалон. Ваши полномочия не позволяют менять план штаба Объединенного флота!
Ангел. Позволяют. В чрезвычайной ситуации.
Музалон. Как, интересно, вы определяете ее границы?
Ангел. Любая война - уже чрезвычайная ситуация.
Музалон. Я подам рапорт императору.
Ангел. Пожалуйста, но только после завершения операции… Господа, я вынужден сказать неприятную вещь. В отношении любого офицера, который осмелится в боевой обстановке саботировать мои приказы, я буду действовать строго по уставу. Вы меня понимаете?
Стратиотик. Вы грозите нам расстрелом.
Музалон. Если ваш план приведет к разгрому…
Ангел. Я знаю, что тогда будет. И вы знаете.
(Молчание.)
Ангел. Адмирал Музалон! Лично для вас я сделаю уступку. Если вы категорически против моего плана, я готов пойти на нарушение устава и освободить вас от командования. В этом случае я поведу линкоры к Токугаве сам.
Музалон. Мне надо подумать.
Ангел. У вас есть на это полчаса. Теперь вы, адмирал Макензен. Укурмию защищают три или, если не повезет, четыре линкора из группы флотов "Е". Ваш козырь - естественно, маневренность. С четырьмя линейными крейсерами вы должны сбить их все в первые минуты боя. А идеальный вариант - это чтобы боя, как такового, вообще не было. Займитесь сейчас трассами подхода к цели… там есть "черные зоны", идите по ним - лоцию я уже скинул на ваш комм. Вопросы?
Макензен. Какие линейные крейсера вы у меня забираете?
Ангел. Какие назовете.
Макензен. Берите "Тирпица" и "Шпее".
Ангел. Принято. Еще вопросы?
Фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, командир ЛКР "Райнхард Шеер". Вопрос у меня.
Ангел. Слушаю, фрегаттен–капитан.
Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы решим, что в этом есть военная необходимость.
(Молчание.)
Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны этого стоит.
- Я не помешаю?
Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись.
Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться.
- Черт–те что, - сказал он. - А, вот кресло… Макс, не сочтите за труд, включите кофейный аппарат.
Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее.
- Завтра, - сказал Макензен, ни на кого ни глядя.
Рейхенау пожал плечами.
- Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел…
- Мне тоже это непонятно, - проворчал Макензен. - Особенно учитывая, что об этом плане не знал даже его начальник штаба… Я уж начинаю верить слухам, что он киборг.
Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера пока что считал нужным точно блюсти форму.
- Я не верю в киборгов, - сообщил Рейхенау. - В очень странных людей верю, это да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг-Иоганн? Сказать можете?
Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову - не каждый день услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это как должное.
- Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, - сказал он.
- О, извините, - сказал Рейхенау. - Это старший лейтенант Котов. Андрей Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор.
Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку.
- Простите, - сказал он. - Устал. От нынешней операции я жду, что она кончится провалом и приведет к затягиванию войны. Ангеловский план формально правилен, но он не имеет никакого запаса прочности. Даже старый проект Объединенного флота был все–таки менее авантюрным… Где тонко, там и рвется, знаете такую пословицу? В любом случае, теперь нам теперь остается только честно выполнять этот план. И надеяться на чудо.
Он залпом допил кофе и тяжело поднялся.
- Не вставайте… Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна - почти вечность… - с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека.
Оба офицера посмотрели на пустое кресло.
- Где тонко, там и рвется, - пробормотал старший лейтенант Котов.
Рейхенау остро взглянул на него.
Котов усмехнулся и продекламировал:
- "Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка–стукалочка, полушка–четвертак…" Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене. Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции - было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет назад. Самые нежные стихи на свете… Из них я эту пословицу и знаю, собственно.
Рейхенау улыбнулся.
- Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое "полушка"?
- По–моему, это какая–то очень мелкая монета.
Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову. Грация у него была кошачья.
- Сколько вам лет, Андрей?
- Тридцать один.
- Вы женаты?
Андрей задумался.
- Это… сложная история. Короткий ответ - "нет". К сожалению. Мы… знакомы уже восемь лет. В каком–то смысле мы… одно целое. Причем она так считает тоже. Но… - он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. - Бывает так, что из–за чьей–то слабости, или из–за чьей–то ограниченности, или вообще из–за случайностей люди, которым предназначено быть вместе… не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я не знаю, как проще. Я собирался… нет, не буду говорить. Не знаю.
Рейхенау спокойно кивнул. Как будто доклад выслушал, подумал Андрей. Мудрый человек; любая другая реакция на такое, наверное, была бы нелепа. Андрей сам не знал, с чего он так разоткровенничался… Он перевел взгляд на угол отсека. Там, под самой притолокой, примостилась такая же, как во всех без исключения помещениях любого пространственного корабля, коробочка хаббл–детектора. На ней сейчас горел тревожно–пурпурный огонек - знак, что "Шеер" идет на сверхсвете. При досветовых скоростях огонек становился зеленым. Да. Может, и понятно, почему его потянуло на откровенность именно сейчас.
- Господин фрегаттен–капитан…
- Не надо так официально, Андрей. Я старше вас всего–то на пять лет. Что вы хотите спросить?
- Да-а, спросить… Вы мне, как и всем старшим офицерам, скинули на комм расшифровку совещания. Я внимательно прочитал. Так вот, там именно вы задали вопрос… про огонь по планете. Вы действительно готовы это сделать?
Рейхенау чуть–чуть поморщился.
- Андрей, я уверен, что этот вопрос пришел в голову всем присутствующим. Всем. Его же должен был кто–то задать. Я понимаю адмиралов, которые не решились… но я‑то там был самым младшим по званию. Вот я и спросил. Ничего больше.
- Ну да, ясно. Только вы не ответили. Вы действительно готовы это совершить?