- Я дико извиняюсь, но откуда он у вас? - Мах, похоже, начинал трезветь. - Если вы пишете фокстроты, вы сами пойдете к Гайсинскому. Значит, фокстрот не ваш. Но кто сказал, что его никто не услышал кроме вас?
- Какое вам дело? Я не пошел к Гайсинскому, чтобы он не задавал мне лишних вопросов. Это усложнит сделку. Но если вы отказываетесь, поищем другого.
- Кто сказал, что я отказываюсь? Покажите мне его. Ноты у вас с собой?
- Ноты вы запишете. Вы в состоянии идти?
- Когда Мах слышит про гешефт, он в состоянии бегать, как центрфорвард Поприщенко. Идемте ко мне на квартиру, там никого.
Идти пришлось недолго. Мах обретался на первом этаже деревянного дома, обложенного кирпичом и стоявшего торцом к Ливенской. Канализации в доме не было, как и электричества (особенности местного коммунхоза интересовали Виктора даже больше предстоящей сделки), зато средство производства творческой интеллигенции блестело черным лаком у стены.
- Так что, теперь нет черты оседлости? - спросил Виктор.
- Вы давно были в Брянске? - ответил Мах вопросом на вопрос.
- В таком, который вижу - можно сказать, что никогда.
- О, вы еще многому будете удивляться. С одной стороны, когда была черта оседлости, в Черниговской губернии можно было жить, а в Орловской - нельзя. Но если нельзя, но очень хочется, то можно. Можно считать, что евреи здесь жили еще во времена литовского нашествия. Когда я родился, в Брянске было двести семей, и мы жили на Судках, Судки такое место, где никто больше не хочет селиться, там же и синагога. Если вы были в Париже, вы ведь слышали про Наума Габо? В Париже все слышали про Габо.
- Слышал, - ответил Виктор совершенно искренне. Точнее, он видел в нашей реальности афиши фестивали Рославца и Габо, но понятия не имел, кто они и чем прославились.
- Еще бы! Так ведь это наш Нехемия Певзнер, сын заводчика Абрама, и у него брат Натан, он тоже в Париже. Так вот за черту оседлости. Ее ликвидировали вместе с евреями. Спросите меня, как же я и все остальные. А вот так, мы есть, а евреев нет. Если раньше, извиняюсь, "Союз русского народа" устраивал в Стародубе погромы, но иногда, то теперь погромов нет, но черносотенцы везде, они отрезают пейсы, отбирают кипы и доносят в полицию на тех, кто ходит в синагогу и даже отмечает пурим. Я не говорю про Бунд, про Бунд вообще нельзя говорить даже наедине с собой. И что поразительно, в черную сотню идут евреи. Но об этом можно говорить без конца. Давайте закончим с фокстротом. Я не спрашиваю, можете ли вы наиграть, я уже понял, попробуйте напеть.
"А если он запишет и кинет?" - внезапно подумал Виктор. "Ладно, это не часы. Хотите фокстротов, их есть у меня."
И он напел первое, что пришло в голову, то - есть "Ландыши".
- Феноменально, - воскликнул Мах, прослушав мелодию, и тут же пробежался пальцами по клавишам: музыку от ухватывал на лету. - Феноменально. Но это же не фокстрот.
- Почему не фокстрот? - удивился Виктор столь неожиданной оценкой хита Оскара Фельцмана и Ольги Фадеевой.
- Вы спрашиваете меня, почему? Вы когда‑нибудь фокстротировали? Это слишком быстро, то, что вы изобразили. Ландыши, пара - рам… Это не подойдет. Другое имеется?
Виктор напел кусок из "До чего ж ты хороша, сероглазая", еще одной песни, знакомой чуть ли не с колыбели, надеясь, что Бабаев и Регистан окажутся больше в теме.
- Феноменально, - повторил Мах. - Слушайте, вы знаете много такого, о чем я не имею никакого понятия. Но это обратно не фокстрот. Я вас умоляю, может вы еще чего‑нибудь вспомните.
"И это не фокстрот? А может, он просто кидает? Вот так вот споешь, а он потом запишет и загонит?"
- Вы не могли бы тогда объяснить, что у нас здесь называют фокстротом?
- Я не могу объяснить, это сложно. Я изображу. Вещь называется "Играя с кошкой". Чарльз Лесли Джонсон.
То, что изобразил Мах, Виктор всегда называл регтаймом. Регтаймы Виктор слышал, но они у него никогда не запоминались - вроде как уцепиться мысли было не за что. В голове, как назло, вертелись советские довоенные марши.
- Слушайте, а может, кому‑нибудь марш нужен?
- Вы шутите. Я вообще от марша не откажусь, но господину Гайсинскому нужен фокстрот.
И Мах нервно забарабанил пальцами по крышке фортепиано.
- Впрочем, если вы не можете напеть фокстрот… - добавил он после минутного размышления, - попробуйте напеть марш - вдруг из этого выйдет какая‑то идея.
- Счас. Кхм… "Все выше, выше и выше…"
- Вы большой шутник, господин, простите, память…
- Еремин.
- Так вы с меня смеетесь. Это есть настоящий фокстрот, я вам говорю. "Тарь - япам, япам, тарьяпам…" - и он пробежался пальцами по клавишам, моментально превратив пафосную мелодию в весьма игривую.
- Вам виднее. Но это чужое. Это Хайт написал. Проблем с копирайтом не будет?
- Какой Хайт? Миша из Киева? И кто такой Копирайт? Хайт для него пишет?
- Юлий Абрамович Хайт.
- Так это брат Миши из Киева. Он сменил фамилию и учится на юриста, а Миша цыганские романсы сочиняет. И не было у Хайтов такого фокстрота. Вообще здесь я композитор, за плагиат думаю я, после нашей честной сделки я ничего от вас не слышал, вы мне ничего не пели. И это наши дела с братом Миши, если что. И… и что, вы будете спорить за наши с ним дела или мы пришли с вами за фокстрот говорить?
- Не буду спорить, - согласился Виктор, - только это еще не фокстрот.
- А что же, позвольте узнать?
- Это трейлер. Часть фокстрота. Если берете, договариваемся о доле.
- Странный вопрос. Все по - честному: берите любую половину.
- Половину чего?
- Любую половину гонорара. Мы же партнеры.
- Вы знаете, - произнес Виктор, у которого от неопределенности быта проснулось чувство стяжательства, - за вами только нотная запись или аранжировка. При всем моем уважении, вы все‑таки не единственный музыкант в Брянске.
- И кто у вас возьмет, если вы сами говорите, что чужое?
- Но вы же берете.
Виктор с грустью подумал, что это уже третья реальность, где в первые же дни приходится торговаться, и причем, по его понятиям, не совсем справедливо. А что делать?
- Так сколько же вы хотите? - спросив Мах, удивленно вскинув брови.
- По - честному. Вам целую треть.
- Только?
- Вам обещали тридцатку за сочинение музыки с нуля, а вы хотите половину за нотную запись.
- И обработку.
- Можете потом с Гайсинского отдельно брать за обработку.
- Ну, вы, как культурный человек, уступите хоть для приличия.
- Кто в наше время уступает для приличия?
- Но это же целых двадцать рублей! Послушайте, зачем вам двадцать рублей? Зачем? - Мах от волнения соскочил с вращающейся табуретки и начал нервно ломать пальцы.
- Из принципа.
- Но вы же можете уступить?
- Зачем?
- Я вас познакомлю с приличными и полезными людьми в этом поселении.
- Они могут дать за меня поручительство в благонадежности?
- Хоть десять. Но кто поверит поручительству еврея?
- Тогда о чем мы говорим? Мне еще на ночлег устроиться надо.
- Послушайте, я вам напишу записку к мадам Безносюк, она сдает жилье недорого. Вы спите тихо и не буяните по ночам?
- Нет.
- Тогда я устраиваю вас к Безносюк, а вы уступаете мне три рубля.
- Два.
- Два с полтиной.
- С полтиной, и устраиваете к Безносюк.
- По рукам!
11. "Они сами вас найдут"
Вечерело. Солнце закатывалось в облака, и Виктор, меряя шагами булыжник Церковной, думал, что же он будет делать без зонта, если завтра пойдет дождь. Впрочем, абсолютное большинство здешних мещан, похоже, обходились без зонтов.
До Гайсинского, который, как выяснилось, жил во втором подъезде того самого доходного дома в стиле барокко, Мах его так и не допустил, но честно вынес договоренные семнадцать с полтиной и записку к домовладелице.
- Вот, - произнес он, сияя, - кредитными десять, пять и два по рублю и полтина монетой.
Пересчитывая гонорар, Виктор поймал себя на том, что здешние деньги выглядят как‑то непривычно и даже немного подозрительно. Красный помятый рубль смотрелся каким‑то деревянным, пятерик почему‑то был нарисован вертикально, "портретом", а червонец казался подозрительно новым. Виктор повертел его в руках…
На обратной стороне в глаза сразу бросилась свастика. Точь - в-точь, как фашистская, только красная, она парила над надписью "Кредитные билеты размениваются государством". В остальном червонец был более всего похож на привычные хрущевские деньги.
- Не видели такой? - спросил Мах. - В этом году пустили в оборот. Я вам скажу, Миша сегодня в прекрасном настроении. Несравненная Стелла Суон будет сегодня тангировать в "Русском Версале". Подписала контракт. Кажется, она совершенно разругалась с Чандаровым. Вы ведь слышали о мадемуазель Суон?