- Почему бы вам не войти в дом? - Он держал дверь открытой, и ШТУКА проследовала вовнутрь, исчезнув из поля зрения. Дверь захлопнулась, освещенное крыльцо опустело.
- Ну и что ты скажешь? - обратился я к Мори. После чего мы последовали вослед, благо дверь оказалась незапертой.
В гостиной на софе восседал Стентон, держа руки на коленях, и беседовал с папой, в то время как Честер и мама продолжали смотреть телевизор.
- Папа, - проговорил я, - ты зря тратишь время на разговоры со ШТУКОЙ. Ты знаешь, что ЭТО такое? Просто-напросто машина, вроде кофемолки. Мори собрал ее наспех, и обошлась она ему в шесть тонн баксов.
Отец со Стентоном замолчали и уставились на меня.
- Этот очаровательный пожилой джентльмен?! - произнес мой отец, разражаясь праведным гневом. Нахмурив брови, он громко отчеканил: - Запомни, Льюис, этот человек - хрупкий тростник, самая малая и ничтожная вещь в природе, но, черт возьми, mein Sohn, это - мыслящий тростник! Вселенной нет смысла ополчаться на него: достаточно капли воды, чтобы убить его. - Раздраженно тыча в меня пальцем, папа проревел: - Но если даже вся Вселенная замыслит сокрушить его, то знаешь, что тогда будет? Слушай, и я скажу тебе: все равно человек будет величествен и прекрасен! - Он в сердцах стукнул по подлокотнику кресла. - А знаешь почему, mein Kind? - Потому, что он сознает свою бренность, и вот что я скажу тебе еще: у него есть преимущество перед проклятой Вселенной - она-то ни капельки не соображает. И, - немного успокоившись, завершил папа, - в этом состоит все наше величие. Я имею в виду то, что человек мал и слаб, он не может наполнить собой время и пространство, но он наверняка может найти применение своему разуму, данному Богом.
Так же, как это может сделать вот эта, как ты назвал ее, ШТУКА. Это - не ШТУКА. Это - ein Mensch, человек. Я должен рассказать тебе одну смешную вещь. - После этого он разразился шуткой, наполовину на идише, наполовину по-английски.
После окончания мы все рассмеялись, несмотря на то, что, как мне показалось, улыбка Стентона несколько принужденная, если не сказать - вымученная.
Пытаясь воскресить в памяти все, что читал о Стентоне, я вспомнил, как на протяжении Гражданской войны и во времена реконструкции Юга его считали крепким орешком. Особенно когда он сцепился с Эндрю Джонсоном, пытаясь предъявить ему обвинение в преступлении против государства. Папина шутка была очень человеколюбивой - вероятно, он не оценил ее, ведь так же имел обыкновение вести себя Линкольн. Но папу прорвало: его собственный отец был широко известным специалистом по Спинозе, настоящим ученым, а папа мой, хоть и окончил семь классов, прочел все книги и документы, какие только есть на свете, и вел переписку с литераторами всего земного шара.
- Простите, Джером, - после некоторой заминки обратился к папе Мори, - но вам сказали чистую правду. - Он подошел к Стентону, протянул руку и что-то там переключил у него за ухом.
- Глоп! - выдавил Стентон и сразу стал неподвижным и безжизненным, как утюг. В глазах померк свет, упали и застыли неподвижно руки. В общем, зрелище прямо-таки картинное. С мелкой дрожью в коленях, я уставился на папу. Мне хотелось видеть, как он это воспримет. Честер же и мама лишь на миг оторвали взгляды от телеэкрана. Наступила пауза, полная якобы задумчивости. И даже если б в этот вечер атмосфера не была столь насыщена выспренней болтовней, то именно сейчас наступил момент, который мог положить начало такому состоянию: мы все вдруг резко сделались серьезными.
Папа даже встал и отправился изучать ШТУКУ собственноручно.
- Ой, гевалт! - покачал он головой.
- Я могу снова ЕГО включить, - предложил Мори.
- Nein, das gent mir nicht. - Папа вновь устроился в своем уютном кресле, после чего спросил спокойно, однако в голосе его явственно сквозило отчаяние: - Итак, как идут торговые дела в Валлехо, мальчики? - Пока мы готовились к ответу, он взял сигару "Антоний и Клеопатра", развернул и закурил. Это гаванская сигара превосходного качества, и комната сразу наполнилась душистым ароматом. - Ну так что - хорошо продаются органы и спинеты "Амадей Глюк"? - довольно хохотнул отец.
- Джером, - сказал Мори, - спинеты еще как-то продаются, но не ушел ни один орган…
Отец насупился. Мори продолжил:
- У нас произошел на эту тему честный, откровенный дружеский разговор, в котором выяснился целый ряд фактов. Дело в том, что электроорган Роузена…
- Подожди, - прервал его папа, - не торопись, Морис. - По эту сторону железного занавеса орган Роузена не имеет себе равных. - Он взял с журнального столика один из тех мейсонитовых щитков, на которых мы монтировали схемы для дисплея. - Вот тебе наглядная демонстрация действия истинного электрооргана Роузена, - начал папа. - Вот это - замедляющий контур, и…
- Джером, мне прекрасно известно, как работает инструмент. Позволь закончить.
- Продолжай. - Отец отложил щиток, но прежде, чем Мори открыл рот, добавил: - Если ты рассчитываешь, что мы откажемся от нашего главного источника средств к существованию только лишь по причине того, что искусство продавать товар и находить покупателей - обрати внимание: я говорю это намеренно, у меня есть личный опыт в этом деле… так вот, повторяю: лишь потому, Что это искусство вырождается и нет желания заниматься торговлей…
- Джером, да послушай же меня! - вскипел Мори. - Я-то ведь предлагаю тебе перейти в наступление! - Папина бровь поехала вверх, а Мори продолжил: - Теперь вы, Роузены, можете и дальше производить всякие электронные хреновины, какие только душа пожелает, но я знаю прекрасно, что цены на них продолжают падать, и это - факт! Нам ведь что нужно? Просто-напросто взбодрить рынок, подсунуть что-нибудь новенькое. Ведь тот же Хаммерштейн не дремлет. Он шлепает свои тональные органы. Вот их-то народ и хватает, весь рынок забит ими до отказа. Эта фирма полностью контролирует его, и нам туда не протиснуться! А теперь послушай, что я хочу предложить.
Подняв руки вверх, папа включил свой слуховой аппарат.
- Спасибо, Джером, - сказал Мори. - Вот это - электронный симулакр Эдвина Стентона. Он настолько хорош, что кажется, будто живой Стентон пришел к нам на чашечку кофе поболтать о всяких разностях. У меня грандиозная идея: вы только представьте себе, как их станут раскупать для учебных целей. Школы, например! Но это еще цветочки. Сначала я только это предполагал, но настоящая-то торговля вот на чем будет стоять. Слушайте! Мы предлагаем президенту Мендосе в Капитолии упразднить статью расходов на вооружение. Взамен ее на протяжении десяти лет будет отмечаться юбилей Гражданской войны, а наша задача будет вот какой: фабрика Роузена поставляет всех участников сражений - это будут симулакры. Слово-то само латинское. Вы уловили? ВСЕХ, слышите? ВСЕХ! Линкольна, Стентона, Джефа Дэвса, Роберта Ли, Лонгстрита, а также около трех миллионов простых солдат. Вот вам и настоящая война - сделанные на заказ симулакры, рвущиеся в клочья на минах и снарядах. Вместо киношек невысокого пошиба, где ставят Шекспира на уровне любительского шалмана. Вы меня поняли? Чувствуете, какой размах?
Мы все дружно молчали. "Это точно, - думал я, - что-что, а размах присутствует…"
- Мы сможем разрастись до масштабов "Дженерал электрик" за какие-нибудь пять лет! - вопил Мори.
Папа смотрел на него пристально, попыхивая сигарой:
- Не знаю, Морис, не знаю… - качал он головой.
- Почему нет? Джером, ну, скажите мне, чем это вас не ус траивает?!
- Быть может, это времена довели тебя до крайности, - тихо, утомленно проговорил мой отец, - а может, я просто старею…
- Да, вы стареете! - покраснев, заметил Мори.
- Может быть, это и так, Морис, - папа немного помолчал, а потом поднялся и произнес: - Нет, в твоей идее слишком много… тщеславия, Морис. Мы не гиганты, и нам не следует возноситься слишком высоко, ведь оттуда можно и упасть, nicht wahr?
- Только не надо говорить со мной на этом идиотском языке! - буркнул Мори. - Если вы не одобрите… я уже слишком далеко зашел. Вы уж простите, но я продолжу. В прошлом у меня была масса прекрасных идей, которые мы использовали, и это - пока что лучшая из них. Время настало, Джером. Нам надо ПОШЕВЕЛИВАТЬСЯ.
- Тем хуже для него, - сделал вывод мой папа, покуривая сигару.
Глава 3
Все еще надеясь склонить моего отца на свою сторону, Мори оставил симулакр Стентона, так сказать, на хранение, и мы двинулись обратно в Онтарио. Было уже около полуночи. Мозги у нас расползлись в разные стороны от сегодняшней нервотрепки и напряга. Особенно расклеился Мори. Он ведь желал видеть, что его новую "игрушку" встретят с энтузиазмом первых полярников. Всю обратную дорогу мы молчали. Наконец Мори предложил мне переночевать у него. Я с удовольствием согласился. Честно, не хотелось оставаться сейчас одному.
Дома у Мори нас поджидала его дочка Прис: я думал, что она все еще томится в клинике им. Кэзэнина, что в Канзас-Сити. Ее отправили туда по распоряжению Бюро психического контроля. Мори говорил мне, что Прис находится под опекой правительства с третьего класса средней школы. Тесты, проводимые обычно в госшколах, выявили у нее, как сейчас называют это психиатры, "динамизм характеропатии" - проще говоря, шизофрению.
- Она встряхнет тебя, - убеждал меня Мори, когда я стал упираться. - Нам с тобой именно это и нужно. С тех пор, как ты видел ее в последний раз, она круто изменилась. Это уже не ребенок. Пошли! - И он затащил меня в дом.
Прис сидела на полу гостиной, на ней были надеты розовые штанишки для езды на велосипеде. Волосы коротко острижены. Она сильно похудела с последней нашей встречи. Кругом был разбросан цветной кафель, она колола его на куски неправильной формы громадными щипцами.