Этцвейн задумался: не связался ли он, действительно, с богатым наследником, рехнувшимся, когда на него свалилось состояние? Такие случаи бывали. Сосредоточенная безмятежность. прерывавшаяся назидательными монологами на отвлеченные темы, полное безразличие к окружающим, сменявшееся пристальным интересом к их мнениям и к деталям биографии - все указывало на психическое расстройство. Тем не менее, Ифнесс умел держать себя в руках лучше кого бы то ни было. Его строгое моложаво-пожилое лицо сохраняло спокойствие и внушало спокойствие, а в его внешности не было ничего необычного, кроме аккуратной шапки белых волос. Он рассуждал на неожиданные темы, но рассуждал логично, со знанием дела. Его безукоризненная вежливость и практический здравый смысл казались олицетворением нормальности. Этцвейн потерял интерес к спутнику: были заботы поважнее.
Они проехали километров пятнадцать в одиночестве, то поднимаясь, то спускаясь по пологим холмам Шемюса. Наконец показался встречный экипаж - вцепившись в руль и навалившись грудью на наклонное ложе циклопеда, бородатый человек в красном колпаке-невидимке лихорадочно жал на педали поршней. Он явно выбивался из сил, работая ногами с яростным рвением вора, удирающего от погони. За ним, однако, никто не гнался.
Натянув вожжи, Ифнесс остановил быстроходцев и наблюдал за приближением встречного. "Любопытное пренебрежение к обычаям", - подумал Этцвейн. Не зря же человек надел красный колпак! Циклопедист повернул, чтобы объехать двуколку, но Ифнесс позвал его, чем вызвал немедленный приступ гнева: "Не приставайте, имейте совесть! - резко тормозя, закричал бородач. - Вы что, слепой, или красный от зеленого не отличаете?"
Ифнесс проигнорировал вопрос: "Что слышно в Бастерне?"
"Не задерживайте меня - дело плохо! Добраться бы до Собола, пока не стемнело - чем дальше, тем лучше!" Стеклянные пневмоцилиндры шипели; бородач поставил ногу на педаль, чтобы уехать. Ифнесс вежливо поднял руку: "Будьте добры, один момент. Я не вижу опасности. Что происходит, почему вы так спешите?"
"Рогушкои! Сожгли Салюбру - все селение! Другая банда напала на хилитов. Они близко! Здесь нельзя оставаться ни минуты. Если вам дорога шкура, поворачивайте оглобли! Как хотите - я поехал". Циклопед сорвался с места и скоро исчез за холмом, оставив шлейф оседающей пыли.
Ифнесс повернулся к Этцвейну: "Ну, что будем делать?"
"Я должен быть в Башоне!"
Ифнесс кивнул и без дальнейших замечаний прошелся кнутом по спинам быстроходцев.
Тяжело дыша, Этцвейн наклонился вперед. Видения маячили у него перед глазами. Он думал о флоринах, выброшенных на выпивку, на подарки случайным подружкам, на лишнюю одежду, на дорогой древорог с серебряными кольцами и клапанами. Фролитц считал его виртуозом и скрягой. Этцвейн считал себя ничтожным прожигателем жизни. Тщетные сожаления! Деньги потрачены, время потеряно.
Породистые быстроходцы бежали без устали - подскакивая на камнях, двуколка быстро катилась по пустынной дороге. Они въехали в Бастерн; впереди показались кроны рододендронов. Из-за холма поднимался столб дыма. Проезжая по Аллее, Ифнесс заставил быстроходцев идти осторожным шагом, всматриваясь в тени под деревьями, в заросли ягодных кустов, изучая склоны с бдительностью, поразительной для рассеянного столичного интеллектуала. В Башоне все было, как обычно - все, кроме полной тишины. Сиренево-белый солнечный свет струился неровными оттененными гребешками вдоль изъезженной щебенчатой дороги. В саду у первой хижины пурпурные и лиловые герани цвели среди распустившихся лимонно-зелеными веерами копьелистов. Полусорванная открытая дверь висела набекрень - на порог, головой наружу, вывалился труп мужчины с окровавленным лицом, будто вдавленным ударом кувалды. Женщины, жившей в хижине, нигде не было.
Между деревьями показался храм. На верхних террасах можно было различить фигуры нескольких хилитов, двигавшиеся медленно, неуверенно, подобно умирающим старикам на солнечном дворе больницы. Ифнесс подстегнул быстроходцев - двуколка быстро преодолела крутой извилистый подъем. Столб дыма, замеченный издалека, поднимался от тлеющего пожарища на месте сыромятни и женских бараков. Храм и его пристройки казались неповрежденными. Встав на ноги в двуколке, Этцвейн смотрел во все стороны. Вокруг не было ни одной женщины - ни молодой, ни старой.
Ифнесс остановил двуколку у парадной лестницы между портиками храма. С террасы на крыше портика выглядывали изможденные, бледные лица нескольких хилитов.
Подняв голову, Ифнесс громко спросил: "Что случилось?"
Хилиты молча стояли, как призраки в белых рясах. "Эй, там! - голос Ифнесса стал жестким, даже грубым. - Вы меня слышите?"
Головы и плечи хилитов на террасе медленно исчезли - Этцвейну, смотревшему вверх, показалось, что они задумчиво упали навзничь.
Прошло пять минут. Три солнца величественно кружились в слепящем небе. Каменные стены дышали жаром. Ифнесс Иллинет сидел неподвижно. В душной тишине Этцвейн снова задал себе вопрос: "Почему этот странный человек так интересуется рогушкоями и причиненной ими катастрофой?" На этот раз, однако, он чувствовал, что сумасшествием тут и не пахнет - Ифнесс руководствовался важными соображениями, но тщательно скрывал их от Этцвейна.
Железные ворота над лестницей с лязгом растворились - хилиты выстроились на верхней площадке нестройной маленькой толпой. Первым вышел открывший ворота круглолицый молодой человек - полный, с крупными, тяжелыми чертами лица, редкими желтоватыми волосами и плотной желтоватой бородой. Этцвейн сразу узнал Геаклеса. За повзрослевшим Геаклесом стояла дюжина других хилитов, среди них - Оссо Хигаджу.
Ифнесс резко, отчетливо спросил: "Что здесь произошло?"
Оссо ответил хрипло - будто у него в горле застряло что-то горькое и липкое: "Нас ограбили рогушкои. Причинен непоправимый ущерб".
"Сколько их было?"
"Пятьдесят, не меньше. Они окружили храм, как стая диких зверей! Ломились в двери, грозили оружием, сожгли кожевенный завод".
"Защищая женщин и свое имущество, вы, несомненно, заставили врага отступить с тяжелыми потерями?" - сухо поинтересовался Ифнесс.
Хилиты возмущенно переглянулись. Геаклес презрительно рассмеялся. Оссо желчно произнес: "Мы отрицаем насилие. Непротивление злу - наше единственное оружие".
"Пытались ли защищаться похищенные женщины?" - невозмутимо продолжал допрос Ифнесс.
"Пытались, и многие. Это ничему не помогло. Наоборот, они отяготили душу озлоблением и непокорностью божественной воле".
"И божество наказало их вдвойне, - кивнул Ифнесс Иллинет. - Почему вы не помогли им спрятаться в храме?"
Этот вопрос хилиты встретили стоическим молчанием, укоризненно разглядывая невежду.
Ифнесс задал другой вопрос: "Каким оружием пользовались рогушкои?"
Геаклес почесал в бороде, посмотрел вдаль и огорченно ответил, будто высказывая соболезнование: "У них были палицы с железными шипами. Еще у каждого за поясом был блестящий ятаган - они ими не пользовались".
"Когда они ушли?"
"Не прошло и часа. Согнали женщин в колонну, старых и молодых. Только младенцев не взяли, выбросили в отстойник. Мы понесли огромную утрату".
Этцвейн не мог больше сдерживаться: "Где они? Куда ушли?"
Наклонив голову, Геаклес внимательно посмотрел на Этцвейна, повернулся к Оссо и что-то пробормотал тому на ухо. Оссо сделал три быстрых, коротких шага вперед.
Ифнесс холодно и вежливо повторил вопрос: "Куда они ушли?"
"Вверх по долине Сумрачной реки - туда, откуда явились", - сказал Геаклес.
Оссо указал на Этцвейна пальцем протянутой руки: "Ты - чистый отрок Фаман Бугозоний, непристойно осквернившийся и бежавший из Башона!"
"Меня зовут Гастель Этцвейн. Я сын друидийна Дайстара. Моя мать - госпожа Эатре".
Оссо угрожающе спросил: "Зачем ты приехал?"
"Выкупить свою мать из крепостного долга".
Оссо улыбнулся: "Мы не заключаем сделки с посторонними".
"У меня с собой приказ Человека Без Лица".
Оссо крякнул. Геаклес великодушно прижал руку к сердцу: "В чем затруднение? Верни нам деньги и забирай женщину".
Этцвейн не ответил - его внимание сосредоточилось на долине Сумрачной реки, куда он в детстве не отваживался заходить, опасаясь ахульфов. С тех пор, как их увели рогушкои, женщины не могли пройти больше пяти километров. Этцвейн яростно соображал. Он взглянул на сыромятню - разрушенную, сгоревшую дотла. Поодаль стояли еще нетронутые сараи, где хранились химикаты и красители. Этцвейн повернулся к Ифнессу, тихо спросил: "Могу я воспользоваться вашими быстроходцами и двуколкой? В случае их потери я возмещу расходы, у меня с собой тысяча шестьсот флоринов".
"С какой целью?"
"Я попытаюсь спасти свою мать".
"Как?"
"Это зависит от Оссо".
"Берите двуколку. В конце концов, что такое старая колымага и пара быстроходцев?"
Этцвейн обратился к Оссо: "Рогушкои испытывают страстное влечение к вину - почти такое же, как к женщинам. Дайте мне два больших бочонка вина. Я отвезу их вверх по долине и отдам рогушкоям".
Оссо моргал в замешательстве: "Ты намерен содействовать их мерзкому разгулу?"
"Я намерен их отравить".
"Что? - вскричал Геаклес. - И спровоцировать еще одно нападение?"
Этцвейн смотрел Оссо в лицо: "Так что вы скажете?"
Оссо думал: "Ты собираешься доставить вино в двуколке?"
"Да".
"Как ты заплатишь за вино? Это церемониальный бальзам для причащения - у нас другого нет".
Этцвейн колебался. Времени торговаться не было. С другой стороны, слишком щедрое предложение подтолкнуло бы Оссо к дальнейшему вымогательству: "Я могу предложить за вино не больше, чем оно стоит - тридцать флоринов за бочонок".