- Не такие уж они и выдающиеся, всего девяносто пять сантиметров в окружности! Совсем немного для моего роста. Сто семьдесят босиком, сто восемьдесят на этих каблуках. Просто у меня совершенно осиная талия: сорок восемь сантиметров, и это при том, что вешу я пятьдесят девять кило.
- И зубы у вас не вставные, и перхоти у вас нет. Успокойтесь, Ди-Ди, я вовсе не хотел поколебать вашу уверенность в себе.
Что я не отказался бы поколебать, так это ее выпуклости, действительно выдающиеся во всех отношениях. К этим предметам у меня пристрастие с младенчества, мне еще шести не было, а я уже это осознал - шести месяцев, разумеется.
- Но символ "дочь", - продолжал я, - предполагает не одно, а два утверждения. Одно, насчет пола, объективно верифицируемое, а другое субъективное, даже если его высказывает судебно-медицинский генетогематолог.
- Бог ты мой, ну и словечки же вы знаете, мистер. То есть, простите, доктор.
- Именно мистер. В этом университете нет никакого смысла титуловать человека доктором, тут у каждого докторская степень. Даже у меня: Д.Ф. Знаете, что это значит?
- Кто же этого не знает. Я тоже доктор философии. "Доработался, фанатик".
Я быстренько переоценил ее возраст, приняв в качестве второго приближения двадцать шесть.
- В какой же области вы заработали степень? Физвоспитание, что ли?
- Мистер доктор, вы мне все подпускаете шпильки. Так вот, уймитесь. Студенткой я специализировалась по двум предметам: один был действительно физвоспитание, и я получила право его преподавать - на тот случай, если понадобится работа. Но по-настоящему я занималась математикой, что и продолжала делать в аспирантуре.
- А я-то думал, что Ди-Ди означает Doctor of divinity.
- Доктор богословия?
- Или божественный доктор, если хотите.
- Да ну вас к черту! Мое прозвище - это попросту мои инициалы: Д.Т., Ди-Ти. Или Дити. Официально я именуюсь доктор Д.Т.Берроуз - доктор, потому что мистером я быть не могу, а миз или мисс - не желаю. Вот что, мистер: считается, что я должна поразить вас своей ослепительной красотой, а затем околдовать обаянием женственности, но, я смотрю, это не очень получается. Попробуем с другого конца. Расскажите-ка мне, до чего вы там "доработались, фанатик".
- Дайте припомнить. Чем же я занимался-то? Отливкой блесен? Или плетением корзинок? Знаете, это была одна из тех междисциплинарных тем, в которых ни один ученый совет ничего не понимает, так что в конце концов диссертацию просто взвешивают на весах, и все. Кажется, у меня где-то завалялся экземпляр, надо будет посмотреть, что там написано на титульном листе.
- Не трудитесь. Ваша диссертация называется "Некоторые импликации шестимерного неньютонова континуума". Папа хочет ее с вами обсудить.
Я остановился, перестав вальсировать.
- Вот это да! Может, ему все-таки лучше поговорить не со мной, а с тем, кто действительно это написал?
- Не врите. Я видела, вы моргнули. Все, попались ко мне на крючок. Папа хочет побеседовать с вами о нашей диссертации, а потом предложить вам работу.
- Работу? Ну уж нет! Считайте, что я сорвался с крючка.
- Ах ты, боже мой! Папа действительно обезумеет от досады. Ну пожалуйста, а? Умоляю вас, сэр!
- Вы сказали, что имели в виду различные смыслы слова "сумасшедший". Я что-то не совсем понял…
- А… Папа у меня слегка обезумевший, в смысле сердитый, потому что коллеги не принимают его всерьез. А также обезумевший в смысле полоумный - то есть это коллеги так считают. Они говорят, что его работы - сплошная бессмыслица.
- А они не бессмыслица?
- Я не настолько сильный математик, сэр. Я по большей части вожусь с программами. Куда мне до n-мерных пространств!
Высказывать свое мнение на этот счет мне, к счастью, не пришлось: зазвучало "Голубое танго". Если вы умеете танцевать танго, то вам не до разговоров.
Дити умела. Прошла целая вечность чувственного блаженства, пока, строго с последним аккордом, я наконец не вернул ее в исходную позицию. На мой неловкий поклон она ответила глубоким реверансом.
- Благодарю вас, сэр.
- Уф! После такого танго партнерам полагается пожениться.
- Давайте. Я сейчас найду хозяйку дома и скажу папе. Встречаемся через пять минут. Где? У главного входа или у бокового?
Сказано все это было с выражением тихого счастья.
- Да вы что, Дити? - сказал я. - Вы действительно решили выйти замуж за меня? Мы же с вами совершенно незнакомы.
Ее лицо, оставаясь невозмутимым, как бы погасло - и еще у нее опустились сосочки. Она спокойно ответила:
- После этого танго уже нельзя сказать, что мы совершенно незнакомы. Я поняла ваши слова так, что вы предлагаете мне… что вы хотите на мне жениться. Я ошиблась?
Мой мозг лихорадочно заработал, перебирая прошедшие годы, как это бывает, говорят, с утопающими, перед глазами которых проходит вся прожитая жизнь (а откуда, собственно, известно, что у них там проходит перед глазами?): тот дождливый денек, когда старшая сестра моего приятеля приобщила меня к тайнам; то странное ощущение, которое я испытал, когда незнакомая девушка впервые принялась строить мне глазки; то двенадцатимесячное сожительство по контракту, когда вначале мы были без памяти, а к концу нам было без разницы; все те бесчисленные события, которые привели меня к твердому решению не жениться ни за что и никогда.
Я ответил немедленно:
- Вы поняли мои слова правильно. Я сделал вам предложение - в том самом, старомодном значении этого слова. Я действительно хотел бы стать вашим мужем. Но вам-то это зачем? Я не подарок.
Она набрала полную грудь воздуху, ткань платья натянулась, и - хвала Аллаху! - сосочки снова вздернулись.
- Сэр, вы именно подарок - тот, который мне велели доставить, и, когда вы сказали, что нам полагалось бы пожениться - ясно было, конечно, что это всего лишь красивое словцо, но я вдруг почувствовала себя такой счастливой: оказывается, этот-то способ доставить вас мне и нужен! - Она запнулась. - Впрочем, не буду ловить человека на слове и злоупотреблять его благородством. Если хотите, пойдемте в эти ваши кусты. И можете не жениться. Только вот что, - решительно заявила она, - в уплату за то, что вы меня трахнете, - вы поговорите с моим отцом и позволите ему кое-что вам показать.
- Дити, вы дура. Вы же там испортите это прелестное платье.
- Ну и подумаешь! В конце концов, я могу его снять. Возьму и сниму. Тем более что под ним ничего нет.
- Под ним ой-ой-ой что есть!
На это она улыбнулась, но тут же снова нахмурилась.
- Благодарю вас. Ну что, пошли в кусты?
- Да погодите вы! Я сейчас, кажется, поступлю как порядочный человек, а потом буду жалеть об этом всю жизнь. Дити, вы ошиблись. Ваш отец хочет говорить вовсе не со мной. Я ничего не понимаю в n-мерной геометрии. (Откуда у меня эти приступы честности? Вроде бы я ничем не заслужил такой напасти.)
- Папа считает, что понимаете, этого достаточно. Ну, пошли, пошли. Я хочу поскорее увезти папу отсюда, пока он не надавал кому-нибудь по морде.
- Не торопитесь. Я не просил вас ерзать со мной на травке, я сказал, что хочу на вас жениться - но при этом мне хотелось бы знать, почему вы хотите за меня замуж. Вы мне сказали, что от меня нужно вашему отцу. Но я не собираюсь жениться на вашем отце, он не в моем вкусе. Вы-то сами что думаете, Дити? Или тогда оставим этот разговор. (Интересно, я мазохист, да? Там за кустами есть пляжный лежак.)
С торжественным видом она оглядела меня снизу доверху, от штанин моего вечернего костюма до косо повязанного галстука и редеющего ежика на голове - всю стодевяносточетырехсантиметровую орясину.
- Мне нравится, как вы ведете даму в танце. Мне правится, как вы выглядите. Мне нравится ваш рокочущий голос. Мне нравится, как вы виртуозно играете словами: прямо какой-то диспут Уорфа с Коржибски под председательством Шеннона.
Она еще раз набрала полную грудь воздуху и закончила почти печально:
- А больше всего мне нравится, как от вас пахнет.
Ну, тут требовалось незаурядное обоняние: полтора часа назад я был чистехонек, просто скрипел весь, а чтобы вспотеть, мне одного вальса и одного танго мало. Но этот комплимент располагал к Дити необычайно - впрочем, в ней все располагало. Большинство девушек не находит ничего лучше, как пощупать ваш бицепс и воскликнуть: "Боже мой, какой вы сильный!"
Я ответил ей улыбкой:
- От вас тоже чудесно пахнет. От ваших духов мертвый и тот восстанет.