Но вне узкого издательского мирка, за пределами важных кабинетов, в которых решались судьбы советских писателей, произведения Стругацких жили собственной жизнью. Здесь спадов не было. Читатели с упрямством продолжали поклоняться своим любимцам, заграничные издатели с удовольствием печатали их книги. Стругацкие были признаны "самым известным тандемом мировой фантастики" - на нынешний день больше трехсот изданий за рубежом. Вот цифры: в США вышли 18 произведений в 29 изданиях; ФРГ - тоже 18 произведений, 32 издания. Рекорд установила Чехо-Словакия: соответственно 23 и 35.
Настало время и у нас собрать воедино все произведения - то, что до сих пор читатель мог соединить на своих полках, лишь затратив массу времени и усилий. Мы гордимся своим участием в издании этого первого советского собрания братьев Стругацких.
Писатели и книги
Писатели Стругацкие начинали, как почти все дебютанты, - с повторения уже пройденного литературой. Сейчас трудно в это поверить, но их первая повесть "Страна багровых туч" была вещью заурядной, на тему тоже более чем заурядную в научной фантастике: путешествие на Венеру. Рецензент "Юности" со вкусом прошелся по этой книге - и за дело. Однако же - я помню свое первое впечатление - в "Стране..." было нечто свежее, как запах молодой хвои; она решительно отличалась от ужасающе скучной фантастики пятидесятых годов. А затем удивленные наблюдатели - таких было порядочно, фантастика входила в моду - увидели, как молодые писатели стали с бешеной энергией выдираться из пеленок. За три года опубликовали пять - пять! - повестей, как бы торопясь миновать тренировочный плац космической НФ. Их темп поражал воображение. Они искали свой голос и свою тему и в этих поисках успели детально разработать целый мир - земной и космический, населить его людьми, поначалу несколько схематичными, но оживающими буквально с каждой страницей. Стругацкие пытались преодолеть каноны технической фантастики, не выходя за пределы этих же канонов, - писатели-братья фонтанировали: рождались фантастические изобретения, придумывались звездолеты и породы скота, системы подвоза продуктов и школьного образования и Бог знает что еще. А может быть, они ничего не преодолевали, прекрасная ведь игра - создание собственного мира! Позже стало понятно, что эта игра-работа не пропала втуне: Стругацкие действительно создали свою державу, фантастический вариант фолкнеровского округа Йокнапатофы - суперсюжет, охвативший тринадцать романов и повестей.
С такой же поразительной быстротой они нарабатывали свое мастерство прозаиков. Их третья по счету повесть, "Путь на Амальтею", написана уже свободным, летящим пером; знатоки помнят и цитируют ее до сих пор. В ней чувствуется "коготь льва" - обаяние таланта, нечто, едва поддающееся объяснению. Слово Стругацких звенит, словно вдоль строк протянута тончайшая нить радости.
В том же начальном, разгонном периоде их работы произошел первый поворот: персонажи Стругацких перестали штурмовать иные планеты и вздымать целину XXII века; они взглянули назад: из нашего будущего в наше прошлое. Появилась повесть "Попытка к бегству", написанная как бы не совсем уверенно: писатели еще изобретают глайдеры, скорчеры, квазиживые механизмы; весь реквизит взят из бравурного, полуденного Будущего. Повесть поначалу развивается как юмористическая - даже с оттенком клоунады: "Закрой-ка люк! Сквозняк!" - это в момент старта космического корабля, события, которому надлежит быть серьезным и торжественным... Но на другом конце космического прыжка - резко, безжалостно - кровь, погибель, хруст костей. Страшное, черное средневековье.
"Дверь с визгливым скрипом открылась ему навстречу, и из нее выпал совершенно голый, длинный, как палка, человек. Он повалился на обледенелый сугроб и мертво стукнулся о стену хижины". Вот так - потешный люк звездолета и дверь туда, где погибают лютой смертью...
Позволю себе литературоведческий комментарий. Дверь, люк, порог - вообще перелом пространства, вход куда-то - в литературе имеют особый смысл. Наш великий литературовед М. М. Бахтин ввел в научный оборот понятие хронотопа - единого времени-места действия. Он писал, что у Достоевского в хронотопе порога "совершаются события кризисов... прозрений, решений, определяющих всю жизнь человека". То, что молодые писатели, и слыхом не слыхавшие о безвестном тогда Бахтине, открыли для себя этот прием - факт, воистину поразительный. Открыли - не было это случайностью, ибо через год после "Попытки..." Стругацкие закончили роман "Трудно быть богом", композиционно построенный на символах порога, дверей, за которыми - события, ломающие всю жизнь человека. Во вступлении к роману фигурирует дорожный знак, запрещающий проезд дальше; в финале - запретная дверь; если ее миновать, герой перестанет быть человеком - превратится в убийцу.
И ведь не то что монографии - нет ни одной опубликованной статьи о поэтике Стругацких!
"Попытка к бегству" и "Трудно быть богом" - вещи во всех смыслах пороговые для Стругацких. Из развлекательно-поучительной фантастики они шагнули в философскую литературу. Родились новые писатели, совершенно самостоятельные и ни на кого не похожие. Период ученичества завершился.
В "Попытке..." они как будто не замахивались на многое. Еще раз сказали о средневековой сути фашизма и предупредили, что темная страсть к насилию живуча, что ее с наскока не преодолеть - должны пройти века и века, прежде чем восторжествуют разум и человечность. Не замахнулись - не намекнули, что сталинизм ничем не лучше гитлеризма и его не одолеешь разом - оттепелью или решением партийного съезда. Не посмели? Думается, просто двигались в своей последовательности, как вело сердце. Фашизм они ненавидели с детства, а сталинизм только учились ненавидеть. Они писали о старой боли, о том, что еще ныло, как старые переломы.
О сталинизме они написали в "Трудно быть богом". Тот же формальный прием, что и в "Попытке к бегству": люди из счастливого коммунистического будущего, делегаты чистой и радостной Земли, оказываются в грязном и кровавом средневековье. Но здесь под личиной средневекового королевства на сцену выведена сталинская империя. Главному пыточных дел мастеру, "министру охраны короны", дано многозначительное имя: Рэба; в оригинале его звали Рэбия, но редакторы попросили сделать намек не столь явным. Более того, Стругацкие устроили свою империю гибридной, сшитой из реалий средневековых и объединенных, сталинско-гитлеровских, реалий нашего времени. Получился немыслимый тройной ход, обнажились кровное родство двух тоталитарных режимов XX века и их чудовищная средневековая сущность.
Однако не только из-за этого роман произвел впечатление взрыва - да и сейчас поражает всех, кто читает его впервые. Это первоклассная приключенческая вещь, написанная сочно, весело, изобретательно. Средневековый антураж, все эти бои на мечах, ботфорты и кружевные манжеты послужили волшебной палочкой, магически действующей на аудиторию и заставляющей безотрывно читать философский роман, многослойный и не слишком-то легкий для восприятия. И вот, дочитав его до конца, мы - первые читатели "Трудно быть богом" - с изумлением, с оторопью даже, кидались звонить друзьям и требовать, чтобы они немедленно, сию секунду тоже начали его читать.
Напомню, это было четверть века назад; книга попала в руки читателей, приученных произносить слово "революция" с благоговейным придыханием. А Стругацкие объявили, что опасно любое вмешательство в исторический процесс, даже бережное и аккуратное - под наркозом. История должна сама прокрутить свои шестерни, в своей беспощадной последовательности. Нельзя лишать народ его истории - писатели сказали это за четверть века до того, как мы спохватились и начали восстанавливать храмы и зазывать домой эмигрантов.
О бегстве интеллигенции от тоталитарного гнета в романе также говорится, и очень много, но это как бы внешность. Стругацкие указывают на суть, на то, как, по их мнению, должно идти нормальное историческое развитие: его движители суть не революционеры, а ученые, поэты, художники, врачи, учителя.
Четверть века спустя Борис Стругацкий скажет в интервью журналу "Огонек": "Мы... защищаем интеллигенцию. Мы объявили ее для себя привилегированным классом, единственным спасителем нации, единственным гарантом будущего..." И добавит: "Идеализировали, конечно..." Но то же было сказано и в "Трудно быть богом": "Без искусств и общей культуры государство теряет способность к самокритике... начинает ежесекундно порождать лицемеров и приспособленцев, развивает в гражданах потребительство и самонадеянность... И как бы ни презирали знания эти серые люди, стоящие у власти, они ничего не могут сделать против исторического прогресса... Презирая и боясь знания, они все-таки неизбежно приходят к поощрению его для того, чтобы удержаться... Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми соперниками в борьбе за власть..."
Это было написано в 1963 году, когда оттепель явственно сворачивалась, когда Хрущев орал в Манеже на художников и до прихода нового серого властителя, Брежнева, оставались считанные месяцы.
Стругацких нельзя читать в метро - для времяпрепровождения. Их надо перечитывать, и лучше всего не единожды. При первом чтении мы как бы летим на ярком, узорчатом ковре-самолете - острая интрига, бесконечные фантастические выдумки, непременная ирония и самоирония. Мы почти неизбежно пролетаем над глубинным смыслом произведения, с этим ничего не поделаешь - встречались мне опытные читатели и даже редакторы, принимавшие "Трудно быть богом" за новую разновидность триллера, за простенький коктейль из фантастики и мушкетерского романа.