Она схватилась обеими руками за ручки кресла, потому что ей стало страшно, она не хотела… "Не надо", - сказала она себе мужским голосом - голосом того мужчины, который был ею в мире, где в комнате, ярко освещенной не свечами и не газовыми рожками, а каким-то, подобным солнцу, светильником, она говорила с собой о любви и понимала себя, а теперь требовала остаться, не надо, ты погибнешь, если пересечешь эту границу, уходи, немедленно уходи…
Голова стала такой тяжелой, что Алиса уронила ее на грудь, а руки ослабели, и хорошо, что день сегодня был прохладным, и облака стлались по земле, и можно было вдохнуть их влажную силу…
"Тед", - позвала она, как звала всегда, если ей становилось трудно справиться самой, он никогда не заставлял себя ждать, думал вместе с ней и, возможно, сам был лишь какой-то ее мыслью, выбиравшейся на свет Божий, чтобы помочь другим ее мыслям, не таким резвым и иногда ей самой непонятным.
"Чего тебе?" - сказал грубый Тед, которого она всегда представляла немытым, неуклюжим мальчишкой с вечной грязью под ногтями и спутанными волосами. "Кажется, я влюбилась", - подумала она, и Тед сразу отозвался с присущей ему прямотой. "Эти девчонки, - заявил он, - вечно втрескиваются в кого ни попадя".
"Не говори так, - подумала она, - он самый лучший, но почему он убил себя, он тает, как лед в Темзе, когда наступает весеннее равноденствие".
"Ах, этот", - пренебрежительно сказал Тед, отодвигаясь в ее сознании и уступая место старому профессору, приходившему к ней не очень часто, но всякий раз со своими лекциями об устройстве мироздания, которые ее вовсе не интересовали, но для него составляли, похоже, единственный смысл существования.
"Ах, этот", - вместо ушедшего Теда продолжил профессор Бернал, удобно устраиваясь в ее сознании, хотя она его не звала и даже сесть не предложила, и он, будучи все-таки джентльменом, должен был бы немедленно удалиться, но он не ушел, а развалившись где-то в затылке, так что голова ее стала еще тяжелее, чем была только что, заявил с присущей ему уверенностью: "Девочка моя, тебе действительно понравился этот человек? Он, конечно, неплохой врач, психиатр, да и человек хороший, мы ведь все ветви одного ствола, ты, я, Тед, этот вот Йонатан, в которого ты влюбилась, как влюбляются в собственное тело девушки твоего возраста. Но его больше нет, он убил себя, чтобы спасти нас и спастись самому. Парадокс, верно? Но ты ведь знакома с парадоксами, твой дядя Доджсон (когда ты меня с ним наконец познакомишь?) пичкает тебя парадоксальными историями всякий раз, когда вы отправляетесь на прогулку. Парадокс. Если бы Йонатан не убил эту женщину, Пенроуз, которую ты называла окошком… Женщина-окошко, тоже парадокс, не находишь? Так вот, если бы он ее не убил, то погибли бы мы все - ты, я, Тед и, конечно, Йонатан тоже, потому что он с нами одного корня. Я бы даже сказал, что я - это ты, ты - это Тед, а Тед - это Йонатан, потому что родились мы от одних и тех же предков, просто кто-то из них когда-то сделал свой выбор в своем мире, и миры разошлись, вот мы и оказались такими разными, а теперь Йонатану пришлось решать за всех нас - жить нам или нет, и если бы он решил иначе, мы бы все погибли, понимаешь"…
"Нет, не понимаю", - подумала она, хотя все уже давно поняла. Она все поняла еще в тот момент, когда Йонатан смотрел ей в глаза и говорил: "Мы всегда будем вместе". Или он говорил как-то иначе?
"Глупая девчонка", - пробормотал Тед.
"Ну, - усмехнулся профессор Бернал, - ты поймешь это потом, девочка"…
"Я не девочка, - возмутилась Алиса, - мне уже восемнадцать!"
"Какие это годы", - рассмеялся профессор.
"Как все сложно", - подумала Алиса.
"Как все просто", - насмешливо сказал Тед.
"Как все красиво устроено в природе, упорядоченно и стройно", - сказал профессор Бернал.
"Когда я вырасту, - сказал Тед, - то стану писателем и напишу об этом роман".
"А я уже написал свою книгу, - отозвался профессор Бернал, - она называется "Миры, которые мы выбираем"."
"А я, - подумала Алиса, - хочу быть с Йонатаном, и мне все равно, убили его где-то в его мире или нет. Я найду его, понимаете? В другой ветви, где он живой. Если он - это я, то я найду его".
Тед и профессор промолчали, а может, уже ушли из ее сознания, оставив наедине с собственными мыслями.
"Я найду тебя", - думала она, глядя, как белый кролик, живший в норе под камнем, высовывает из своего убежища любопытный нос и соображает, видимо: вылезать ли под неожиданно начавшийся весенний ливень или спрятаться, притаиться…
"Я найду тебя"…
* * *
- Зачем он это сделал? - с недоумением спросил Амистад, ни к кому конкретно не обращаясь.
Майор Бржестовски и вернувшийся на выстрелы полковник Гардинер стояли над телом Йонатана Штейнбока и смотрели в его широко раскрытые глаза, в которых застыло выражение удивительной уверенности. Той веры в собственную правду, с какой, наверно, нес свой крест по улицам Иерусалима бородатый мужчина с таким же убежденным взглядом.
- Черт, - пробормотал майор, - не нужно было разрешать ему…
- Бросьте, - сказал полковник. - Вы что, не понимаете, что он решил это заранее? Он просто рехнулся от любви, вы что, не помните, как он говорил этой Пенроуз… Я всегда думал, что психиатры немного не в себе, не о вас будь сказано, Амистад.
Показалось им или в застывшем взгляде доктора Штейнбока мелькнуло выражение презрения? Будто он смотрел откуда-то сверху и хотел сказать: ничего-то вы не поняли, господа… У каждого из вас тоже есть своя Алиса, и свой Тед, и свой профессор Бернал… Себя-то вы понимаете?
- Приготовьте отчет и все бумаги, я подпишу, - сказал полковник и вышел из комнаты.
Ветви
- Басс, - сказала Памела, заглянув в комнату, где муж смотрел, как на экране компьютера бьются созданные им полчаса назад рыцари неизвестной страны.
Басс, - повторила Памела, потому что Себастьян не отрывал взгляда от не очень удачной компьютерной анимации, - ты можешь меня выслушать?
Себастьян Флетчер повернулся к жене:
- Я тебя всегда внимательно слушаю, моя милая, - сказал он, улыбаясь, но улыбка не обманула Памелу. Муж вторую неделю бился над пятиминутным клипом, придумывая положения, движения, выражения лиц персонажей - он был недоволен собой, и шеф его тоже был недоволен, а то, что заказчика показанные отрывки вполне устроили, ничего не значило: и Себастьян, и Мэтью Грин, его начальник, прекрасно понимали, что работа только начинается, и потребуется еще не одна неделя, прежде чем, глядя на движения персонажей, можно будет сказать сакраментальное: "И вот хорошо весьма".
- Я нашла синяк на спине Элен, чуть ниже левой лопатки, - сказала Памела.
Себастьян нажатием клавиши остановил изображение, битва превратилась в неподвижную картинку, батальное полотно, нарисованное торопливой рукой не очень старательного художника.
- А… другие? - спросил Себастьян.
- Тот, что появился в понедельник, совсем исчез, - сказала Памела, - а позавчерашний еще виден, но, когда я нажимаю, уже почти не болит - во всяком случае, Элен не жалуется. Но этот, новый…
- Я тебе говорил, Пам, нужно было сразу обратиться к врачу, - сердито сказал Себастьян. - Может, это какая-то болезнь крови, и мы теряем время…
- А если нет? - устало проговорила Памела. Разговор этот происходил не впервые, и новых аргументов у нее не было, она сама ужасно боялась, и непонятно - чего больше: того, что у девочки может оказаться редкая болезнь крови (конечно, редкая, разве у многих детей вдруг обнаруживаются на теле кровоподтеки?), или того, что Элен кто-то бьет в детском саду, а миссис Бакли может подумать… О Господи!
- Пам, - сказал Себастьян, - завтра я сам отвезу Элен в детский сад и поговорю с…
- Нет! - вскричала Памела. - Помнишь, что она сказала, когда у Элен пропал пакет с завтраком? "У нас этого произойти не могло, вы должны, миссис Флетчер, лучше следить за девочкой…"
- Я прекрасно помню, что сказала эта дура, - с досадой отозвался Себастьян. - У них в саду никогда не бывает происшествий. Но если кто-то бьет нашу Элен, то только там, других вариантов нет.
- А если это болезнь?
- Пам, - решительно сказал Себастьян, - давай все-таки покажем Элен миссис Балмонт. Она пошлет девочку на анализ крови…
- И если это не болезнь, Басс, ты можешь себе представить, что начнут говорить о нас в городе?
- Существует врачебная тайна… - начал Себастьян и замолчал под свирепым взглядом жены.
Так, - сказал он. - Давай что-то решать, Пам. Или - или. Или мы показываем Элен врачу, или я разговариваю с миссис Бакли.
Оба решения были плохими.
- А если… - проговорила Памела, глядя мужу в глаза и заставляя его не отводить взгляд. - Если ты поговоришь с Фионой? Она могла бы проделать все анализы так, что никто…
- Пам! - воскликнул пораженный Себастьян. - Ты хочешь, чтобы я…
- Другого выхода нет, не правда ли, дорогой?
Памела сказала это со странной интонацией - одновременного осуждения, прощения, необходимости и единственности предложенного выхода.