Когда-нибудь, когда кончится этот кошмар, майор Бржестовски успокоит свое служебное честолюбие и выполнит свой долг перед страной, и когда Эндрю Пенроуз, даст бог, выпустят отсюда - должны же в нашей благословенной стране соблюдаться права человека, даже если человек этот предатель, преступник, террорист и негодяй, каких мало - когда все это случится, он обязательно позовет Алису назад, она может не прийти, и тогда он потеряет ее навсегда, но останется надежда, все равно останется…
Нет.
Никакой надежды, и Штейнбок это прекрасно знал. Два "если" стояли между ним и надеждой. Первое: если к полудню ему удастся выловить личность Эндрю Пенроуз из ее нынешнего небытия. Второе: если эта женщина согласится, наконец, сотрудничать с майором и расскажет не только о том, что успела сделать и какие штаммы сконструировать, но и о том, где все это находится, и кто там работает еще, и какая там охрана, и каковы точные координаты базы, и еще на сотни вопросов майора она должна ответить прежде, чем ее оставят в покое. Если оставят.
- Спи, - повторял он монотонно, смотрел Алисе в глаза и думал о том, что же делать, что делать, если ничего не получится, а то, что не получится ничего, он мог почти гарантировать, и только это "почти" удерживало его сейчас от того, чтобы пойти в кабинет Джейдена, слышавшего каждое сказанное здесь слово, и размозжить ему голову тупым предметом.
Глаза Алисы закрылись, но она не спала, Штейнбок видел, как под веками двигались глазные яблоки, веки чуть подрагивали, и на лице то появлялась, то исчезала легкая улыбка. Он искал в этом лице признаки изменения, ямочка на подбородке - это все еще Алиса, у Эндрю Пенроуз не было такой ямочки, у женщины-микробиолога был твердый волевой подбородок, и нос чуть более острый, как сейчас, неужели получилось, он хотел, чтобы все получилось, как надо - но это только первый этап, надо еще убедить эту женщину… вот и ямочка сгладилась, отчего лицо стало очень… Штейнбок не любил таких женщин - волевых, готовых ради своих целей пройти по… ну, может быть, не по трупам, но по сломанным судьбам - это точно.
Уши опять оттопырились, но это все-таки был не мальчишка Диккенс, у того уши вообще стояли торчком, как два локатора, - наверно, парень хвастал перед приятелями своим умением двигать ушами, наверняка он это умел делать, только здесь это ни к чему, майору совершенно неважно, умеет ли двигать ушами подследственная Эндрю Пенроуз, в каком бы из своих состояний она ни находилась.
Она открыла глаза - не Алиса, слава богу, карие глаза, взгляд еще затуманенный - рассеянно посмотрела на доктора, потом вокруг и сказала низким глубоким контральто:
- Что здесь происходит, черт бы вас всех побрал?
Если это не доктор Пенроуз… Если это кто-то, с кем он еще не имел чести познакомиться…
- Я доктор Йонатан Штейнбок, - самым радушным тоном, на какой был способен, сказал он и посмотрел на часы: пять тридцать восемь, до срока больше шести часов, слава богу, есть еще время… - А вы, если не ошибаюсь, доктор Эндрю Пенроуз?
- Доктор, да… - пробормотала она. - Странно, что - после всех ваших гнусных манипуляций я еще помню собственное имя.
- Я не…
- Да я вижу, что вы не, доктор Штейнбок, - сказала она с неуловимым оттенком презрения и собственного превосходства. - Вы-то что делаете в этой компании сволочей из военной разведки?
- Я… - она что, узнала его? Странно. С доктором Пенроуз Штейнбок наверняка никогда не встречался, она микробиолог, он психиатр, она работала в Пенсильвании, он в Хьюстоне, они даже не могли бывать на одних и тех же конференциях. Может, это опять не та, кто ему нужен, а…
Кто теперь?
- Не узнаете? - спросила она. Взгляд ее стал ясным, чуть насмешливым и строгим, как у его учительницы американской литературы из последнего класса школы: только она могла одним своим взглядом заставить Йонатана прочитать до завтра длинный и нудный отрывок из Драйзера, а потом еще и пересказать своими словами, что было вообще бессмысленно, о чем они с ней спорили уже после того, как она поставила ему низкую, какую только могла, оценку на экзамене.
Карие глаза с зеленоватыми точечками. Как у кошки.
- Вы ведь доктор Пенроуз? - сказал он неуверенно.
- А кого еще вы собирались встретить в одиночной камере армейской тюрьмы в Гуантариво? - насмешливо спросила она. - И поскольку вы здесь, из этого с неизбежностью следует вывод о том, что они решили, будто что-то не в порядке с моей психикой, потому что, по их мнению, которое представляется им единственно возможным, ни один нормальный американец не станет в наши дни - особенно после одиннадцатого сентября - сотрудничать с террористическими организациями.
- Скажите, доктор Пенроуз, - произнес Штейнбок, справившись наконец с волнением, - в последнее время… месяцы, я имею в виду… вы не замечали у себя… ну, скажем так, проблем с памятью? Будто выпадают какие-то моменты жизни.
- Нет, - отрезала она. - Я знаю, на что вы намекаете. Расстройство множественной личности.
Интересно. Кто мог ей сказать об этом? Не он - он-то с этой женщиной встретился впервые. Майор? Джейден раньше не имел об этой болезни ни малейшего понятия. Неужели субличности, уживавшиеся в ее психике, имели друг с другом какие-то духовные связи? Этого нельзя было исключить, конечно; Штейнбоку были известны, по меньшей мере, три случая из истории психиатрии, когда множественные личности общались между собой, сообщая полезную для общего выживания информацию. Но это - в стандартной (если такая вообще существует) ситуации болезненного расстройства, а не в данном случае, когда…
И к тому же ни с профессором Берналом, ни с Тедом, ни тем более с Алисой он не вел никаких разговоров об умственных расстройствах, это доктор помнил точно.
- Что вы об этом знаете, доктор Пенроуз? - спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза.
- Об РМЛ? - переспросила она. - Только то, что смогла прочитать в той паре журналов, которую мне удалось достать… там, где я была.
Возможно, она думала, что он спросит теперь: "А где же вы были?", и тогда доктор Пенроуз изобразит возмущение и прочитает лекцию о национальных приоритетах, антиглобализме, борьбе с американским гегемонизмом… какие они там еще идеи исповедовали, не панисламизм же, в конце концов, в Латинской Америке исламский радикализм еще не пустил таких корней, чтобы…
- Вы искали статьи именно о расстройствах множественной личности? - демонстративно удивился Штейнбок. - Почему?
Эндрю Пенроуз посмотрела на него изучающим взглядом, будто пыталась по внешнему виду оценить умственные способности собеседника.
- Доктор, - сказала она, - давайте начистоту: сколь-ко личностей вы во мне обнаружили?
- Пока три, - не стал он отпираться. - Кроме основной личности, то есть вас.
- Три, - задумчиво сказала Эндрю Пенроуз. - Немного, верно? В тех статьях, что мне попались, я читала о двадцати шести…
- Вы имеете в виду Билли Миллигана? - кивнул Штейнбок. - Да, это была популярная история не только в медицинских кругах. К сожалению, не только в медицинских. Об этом парне даже роман написан. Если бы пресса не устроила по поводу Миллигана сенсацию, для него лично все могло закончиться куда более благоприятным образом.
- Его не упекли бы в сумасшедший дом? - осведомилась доктор Пенроуз. - Не думаю, что была бы какая-то разница…
- Как, - сказал он и немного помолчал, чтобы сформулировать вопрос. Решил, что лучше играть в открытую, и продолжил: - Как вам стало известно о том, что вы страдаете расстройством множественной личности? Насколько я понимаю, там, где вы жили в последние годы, не существовало психиатрической службы?
- О том, что со мной происходит что-то необычное, я знала с детства, - спокойно, как о чем-то обыденном, сказала она. - Сколько себя помню. Не знала, как это называется…
- И никто не обратил внимания? - поразился Штейнбок. Если так, это действительно был уникальный случай.
- Никто, - отрезала она. - Я держала их всех в узде. А некоторые мои странности окружающие объясняли моей впечатлительностью и игрой буйной фантазии.
- Вы можете заставить их появляться и прятаться по вашему желанию? - уточнил Штейнбок. Это было очень важно, никто из известных ему больных не обладал такой способностью, большая часть вообще не подозревала о собственной болезни, а оставшиеся не только не умели управлять сменой личностей, но даже и не знали, какая из них появится следующей.
- В большинстве случаев - да, - кивнула доктор Пенроуз.
- Вы можете заставить их вообще не появляться?
- Нет, - покачала она головой. - Это ощущение… Как бы его лучше описать… Будто что-то распирает изнутри. Не в голове, точнее - не только в голове, все тело будто становится надувным шариком, и воздух все поступает, терпишь какое-то время и иногда удается дотерпеть до того момента, когда шарик начал сдуваться, и тогда все проходит. Но чувствуешь себя после этого отвратительно: потеря сил, озноб, жажда… А иногда не выдерживаешь давления и позволяешь… Что происходит потом - не знаю, не помню. Будто теряешь сознание, а потом приходишь в себя - шарик уже сдулся, остается ощущение усталости, смотришь на часы и отмечаешь, что продолжалось это час… или полчаса… иногда два, но не больше. Больше никогда не было.
"Сейчас было больше, - подумал Штейнбок. - Алиса… Это продолжалось трое суток".
- И вы не знаете, кто в это время…