- Я никогда не думал над тем, как устроен мир, - продолжал Мейсон. Слова возникали в его сознании будто под чью-то диктовку, оказывались на языке, выпрыгивая, как резвые дельфины из воды, и сразу произносились, не дожидаясь момента, когда Мейсон поймет собственную мысль или чужую, вложенную ему в голову, как вкладывается в голову изобретателя неожиданная идея новой конструкции, а в голову ученого - гениальная мысль о новом законе природы. - Я был уверен, что мир прост. А потом понял… Знаешь, как это бывает: смотришь на картину, висящую на стене, и видишь простой деревенский пейзаж, а потом бросаешь мимолетный взгляд и вдруг понимаешь всю ее глубину… и то, что люди смертны… и то, что изображенный мир - это другой мир, тоже реальный, но где-то там, куда нам никогда не попасть… А когда человек… когда мы умираем, мы, наверно, действительно становимся бесплотными существами и можем возвращаться на место своей смерти, если эта смерть произошла не от естественных причин…
- Значит, она действительно… - проговорила Катарина, и во взгляде ее засветилось беспокойство.
- Нет, подожди… Конечно, есть мир призраков, но, понимаешь, и наш мир - не один, их множество, как много ветвей на стволе дерева. Каждой ветви реальности соответствует свой призрачный мир. И если ветви перепутались… Может случиться так, что призрак попадет не туда, где он… она… погибла, а в другой мир, тот, где осталась жива, потому что… Ну, не знаю, любое событие может произойти, а может не произойти, верно? Я мог успеть схватить тебя за руку, а мог не успеть… Я успел в этом мире, а в другом - нет. Она… она пришла на то место, где погибла… там, а оказалась здесь, где… Прости, я не очень понятно говорю, да? Я и сам плохо понимаю, но мне кажется, нет, я почему-то уверен, что так и есть на самом деле.
- Значит, действительно она…
- И время в разных мирах тоже переплетается, в одном уже наступила зима, а в другом еще продолжается лето… Господи, я представляю, что ты чувствовала, когда оказалась совсем не там и не тогда… И ничего не могла понять… А я тоже… Я знал, что это судьба, такое понимаешь сразу, но понятия не имел, как это…
- Джош, - сказала Катарина, прерывая его монолог, в котором каждое слово было понятно, а смысл ускользал. - Джош, о ком ты говоришь?
- Прости, - пробормотал Мейсон. - Не обращай внимания. Я… Я люблю тебя, Кэтти.
- Меня? - спросила Катарина. - А может, ее? Ту, о которой все говорят? Ту, для которой ты построил замок? Ради которой развелся? С которой проводил… проводишь все ночи?
- Я сделал это для тебя!
- Джош! Эта женщина… Ты любишь ее!
- Тебя! Это ведь ты! Как ты не понимаешь… Твоя душа, твоя суть. Это… Это настоящее, то, что внутри нас. Я полюбил твою душу, твою…
- Ты полюбил призрака, привидение!
- Тебя, Кэтти. Она… Ты, только другая. Из того мира, в котором ты… она…
- Я хочу ее видеть, - сказала Катарина.
- Кэтти… Я знаю: она не придет больше.
- Я должна ее увидеть, - упрямо повторила Катарина. - Я скажу ей…
- Самой себе? - спросил Мейсон. - Не нужно, Кэтти.
- Уходи, - сказала Катарина, отвернувшись к стене. - Я не хочу тебя видеть.
Она лежала, закрыв глаза, до тех пор, пока Мейсон не покинул палату.
* * *
Вечером он позвонил в больницу справиться о здоровье Катарины Хатчингс. "Ей намного лучше, - сказал низкий голос, Мейсон даже не смог определить - мужской или женский. - Завтра, вероятно, ее выпишут".
В полночь Мейсон стоял у подножия лестницы, ведущей на чердак, крепко держался за перила и ждал. Он хотел, чтобы Кэтти пришла. Он хотел сказать ей, что многое понял за этот долгий день. Кое до чего додумался сам, кое-что пришло ему, как озарение, а кое-что подсказала Кэтти… Катарина. Он хотел сказать, что теперь их ночные встречи приобретут совершенно другой - правильный - смысл. И если уж так получилось, что душа Кэтти… погибшей Кэтти… оказалась из-за какого сбоя в законах мироздания не в своей, а в чужой реальности, то это не случайно, это потому, что человек… мужчина… должен сначала полюбить душу, не оболочку, а суть, и тогда это - настоящее.
Он ждал, а Кэтти не приходила. Часы пробили полночь, потом час, потом еще сколько-то… Потом Мейсон обнаружил, что сидит на нижней ступеньке лестницы, положив голову на руки. Должно быть, он спал. В коридоре стоял странный запах - то ли ладана, то ли какой-то болотной плесени, то ли еще чего-то, что невозможно описать словами: чего-то ушедшего, былого, неосуществленного, забытого, но тем не менее вечного и неистребимого.
Неужели Кэтти приходила, пока он спал? Невозможно, решил он. Просто чудится.
Мейсон прошел в спальню и, не раздеваясь, повалился на кровать. Ему казалось, что, когда он заснул, в комнату сквозь закрытую дверь вошла Кэтти. Не прозрачный призрак, а настоящая, из плоти и крови. Постояла над ним, погладила по голове… И никуда не ушла. Осталась. Навсегда.
Он проснулся с ощущением, что рядом с ним в постели лежит женщина, подушка сохраняла запах ее духов, она с головой накрылась одеялом и…
Мейсон вскочил - конечно, он был в спальне один. И в то же время…
"Мы с тобой муж и жена перед Богом".
Это было написано красным фломастером на белой стене.
Кэтти?
Мейсон покачал головой. Почерк был его, фломастер лежал на полу, ящик тумбочки открыт, там - Мейсон знал - лежала коробка фломастеров, купленных на прошлой неделе, и в ней не хватало красного.
Он сам написал это. Когда? Он не помнил.
В больницу он поехал, не дожидаясь, когда появятся Коллинз и миссис Турнейл. Катарины в палате не было, грузная женщина в белом перестилала постель.
- Мисс Хатчингс… - начал Мейсон.
Женщина подняла на него полный любопытства взгляд.
- Вы Мейсон? - спросила она. - Тот, который построил дом… Мисс Хатчингс выписали, она уехала домой с родителями.
По дороге в Нью-Милл Мейсон нарушил столько правил дорожного движения, что первый же патрульный отобрал бы у него права на всю оставшуюся жизнь. Но ему не попались патрульные. Он позвонил, и на звонок вышла высокая женщина с неприступным выражением некрасивого лица, совсем не похожего на нежное лицо Кэтти. Но родинка на левой щеке…
- Я люблю вашу дочь, - сказал Мейсон. - И я прошу у вас ее руки.
Лицо женщины смягчилось.
- Войдите, мистер Мейсон, - сказала она.
* * *
Пастор Шарплесс обвенчал Джошуа Мейсона и Катарину Хатчингс в маленькой церкви Нью-Милла в присутствии самых близких родственников невесты и знакомых жениха. Событие это отметили в "Шервудском лесу" - единственном в деревне заведении, где можно было собрать под одной крышей полсотни гостей. Потом молодых проводили домой. В замок. Катарина впервые за несколько последних недель поднялась с мужем на второй этаж и подошла к чердачной лестнице, с которой когда-то так неудачно упала.
Они долго стояли и смотрели друг на друга. Катарина пыталась представить себе, как ее муж ходил здесь долгими ночами, мерз и воображал себе невесть что, ведь на самом деле это были его фантазии, от которых он теперь избавился наконец навсегда. Мейсон смотрел в глаза жены и видел ее такой, какой она была той теплой августовской ночью, под яркими звездами, освещавшими ее бессмертную душу.
- Я люблю тебя, Кэтти, - сказал Мейсон.
- Я люблю тебя, Джош, - сказала Катарина.
Мейсону показалось, что кто-то невидимый тяжело вздохнул в двух шагах от них. И едва слышные шаги удалились в сторону спальни.
Конечно, это было игрой воображения.
- Я не хочу, Джош, чтобы в нашем доме был музей и здесь весь день топтались чужие люди, - сказала Кэтти, когда они остались одни.
- Конечно, родная, - согласился Мейсон. - Это наш дом. Только наш.
Когда пробило полночь, Катарина подняла голову с подушки и внимательно прислушалась. В доме было тихо, так тихо, что слышно было, как на первом этаже капает в кухне вода из не до конца закрученного крана.
- Что? - сонно спросил Мейсон.
- Нет, ничего, - пробормотала Катарина, опускаясь на подушку.
Если бы Джош не успел подхватить меня, подумала она, засыпая, разве не стали бы мы все равно мужем и женой?
Где-то, в каком-то из миров я не успел подхватить Кэтти, сонно думал Мейсон, и сейчас она вернулась ко мне. Наверно, она рассказала, как попала не в тот мир, где осталась жива… странно все устроено…
Он тихо встал, чтобы не разбудить жену, набросил халат и вышел в коридор, бесшумно прикрыв дверь спальни.
В торцовое окно светила ущербная луна, стоявшие в коридоре рыцари отбрасывали длинные тени, и он увидел…
Белесая фигурка скользнула в лунном свете. "Кэтти", - прошептал Мейсон.
Показалось.
Бесшумно открылась дверь спальни, и темная фигурка остановилась на пороге.
- Джош, - сказала Кэтти, - ты звал меня?
- Да, - сказал Мейсон.
- Я пришла.