- Да, да! - поспешил я ухватиться за спасительные слова. - Именно там. За синими морями, в очень далекой стране я видел что-то похожее. Только у них, помнится, за этой рощей большое пастбище.
- И у нас тоже, - рассмеялся мальчик. - Идем!
Я пошел, стараясь ничему не удивляться. За березовой рощей и в самом деле распахнулись просторы, от которых перехватило дыхание и вновь закружилась голова. Все знакомо! Луга, перелески, холмы, овраги - все знакомое, все родное. На дне оврагов журчали студеные ключи, на холмах качались травы и шумели как волны морского прибоя. В цветущих клеверах гудели пчелы, а из-под ног вспархивали испуганные птицы.
- Вот и кони! - воскликнул мальчик. - Ну что, родные? Потеряли меня? Соскучились? - И, обернувшись ко мне, пояснил: - Это я пасу их. Они меня слушаются. Стоит только заиграть - и они за мной.
Мы подошли к одиноко стоявшему дереву - старому, кряжистому, в буграх и наростах тополю. Мальчик запустил руку в его дупло и вытащил какую-то трубочку.
- Пастушья свирель? - спросил я.
Пастушок с недоумением посмотрел на меня. Слово "свирель" было ему незнакомо.
- Поиграй. Видишь, кони так и смотрят на тебя. Ждут, - пошутил я.
Мальчик приставил дудочку к губам, пальцы его забегали по дырочкам, то закрывая их, то открывая.
Силы небесные! Я был потрясен, захвачен волшебством звуков, их пленительными ритмами и напевами. Казалось, пела и грустила сама природа. Здесь было все: тихие рассветы с шорохом падающей росы, журавлиные крики и гул волнующихся трав. Лошади и в самом деле подняли головы и прислушались. А над ними, замирая в небесной выси, лились то голоса далекой старины - жалобные и протяжные, то песни юные, как весенние ветры.
- Да ты играешь как царь степей! - воскликнул я. - Научи.
Пастушок охотно согласился. Получалось у меня сначала неважно, прямо скажем - коряво, что смешило моего учителя. Он хохотал, глядя, как мои непослушные пальцы срываются с дырочек. А что за звуки! То пронзительно визгливые, то тихие и сиплые.
Но потом случилось со мной что-то непонятное. Я заиграл с легкостью, удивившей меня самого. Пальцы словно вспомнили давно забытое, обрели гибкость, ловко заскользили, завибрировали и начали извлекать из свирели волнующие задумчивые звуки. Заговорила ли та самая моя извечная метафизическая печаль? Не знаю. Но звуки уводили в запредельные, зазвездные страны, в такие тоскующие космические дали, что на глазах мальчика выступили слезы.
- Ты обманщик, дяденька! - обернулся он и вскочил на ноги. - Играешь ты здорово. Лучше всех. Ты… ты учитель музыки?
- Нет, малыш. Просто оказался способным учеником. Не играл я до этого. Не подаришь ли мне свою удивительную дудочку?
- Подарю, конечно. Но обманщик ты. Играл ты раньше. Играл.
Я засунул дудочку, эту волшебную пастушью флейту в карман кителя, встал и вдруг почувствовал что-то неладное. Холодком ли повеяло, тень ли мелькнула, но стрекочущие кузнечики, сонно гудевшие шмели и пчелы попрятались в травах и затихли. В картине, созданной мной, затаилась какая-то фальшь, разрушающая гармонию этого замкнутого живого мира. И я уже знал какая - присутствие в ней самого автора, инородного космического гостя. Я лишний!
- Что случилось? - забеспокоился мальчик.
- Нам пора прощаться.
- Уходишь?
- Это ты уходишь, милый пастушок.
Да, картина "уходила", таяла на глазах. Сначала потускнело солнце, потом истончился клочок голубого неба и образовалась рваная дыра. Оттуда пугающе глянула физическая реальность - черная космическая бездна и светящиеся пятнышки далеких галактик.
- Что это?! - в ужасе вскрикнул мальчик.
Бедный пастушок. Желая успокоить малыша, я попытался погладить его по голове. Но рука моя коснулась пустоты. Мальчик исчез. Вслед за ним рассеялись облака, рощи, травы, и сгинула вся мнимая твердь под ногами. Планета-мираж пропала, ни в малейшей степени не нарушив во Вселенной баланс вещества и энергии. Ведь она - ничто.
И опять я один во Вселенной. Опять одиночество, полнее которого не будет нигде. И полное бессилие - эта вечная трагедия внетелесной мысли. В мире идеальном я всемогущ, как Бог (планету я все-таки создал), но в мире физическом беспомощнее комара. Не могу сдвинуть ни одной пылинки.
Я присел на скалистый выступ астероида и задумался о картине. Было в моем творении что-то знакомое, даже родное и давно забытое. А что, если картина - не вымысел и не мираж, а затерявшаяся в глубинах времени реальность? Моя реальность? Было в моей телесной жизни что-то похожее. Было! Тогда понятно, почему картина вырвалась из-под моей власти. Это непроизвольно, сама собой развертывалась моя память - хранилище моих прежних, затянутых туманом забвения земных жизней. Понятно и то, почему я так быстро и ловко научился играть на свирели. Прав мальчик: играл я раньше. Миллиарды лет назад, но играл.
А что, если?.. Вторая догадка так потрясла меня, что я вскочил и начал в волнении ходить по астероиду. Мальчик! Это же я! Один из самых глухих уголков памяти вдруг озарился и высветил кусочек моей прежней и удивительно полной жизни.
Я с упоением играл на свирели, и звуки песен летали над степными просторами, замирая вдали печальным эхом. Я жил единым дыханием с травами, облаками и деревьями, окунался в луговые ароматы, в гул пастбищ. То была дивная пора моего пастушьего детства, когда птицы казались яркими, как заря, а гром, упавший на луга, моим громом.
Вот оно, счастье! Счастье, потерянное во мгле веков. До слез, до рыданий захотелось вернуть его, и я, подскочив к краю астероида, крикнул в пространство:
- Эй, вы! Боги или дьяволы! Дайте мне еще раз эту жизнь. Верните!
Но глухо и равнодушно к моим мольбам Пространство. Нет в нем ни Богов, ни дьяволов, а есть лишь самозванцы вроде моего знакомца - Мельмота Скитальца. Какие у него амбиции! Какое самомнение! Вызывался он, видите ли, сверхъестественным путем вернуть меня в земной мир, в телесную жизнь…
Нет, все идет естественным путем, все зависит от капризов вот этого дьявола - Вселенной. Раскинулась она сейчас передо мной и манит, соблазняет. Иди, дескать, ко мне, присаживайся на любую обитаемую планету и, может быть, вернешься в материальную жизнь. Но вот вопрос: в какую? А вдруг по воле случая окажусь в теле "мыслящей" черепахи или "мудрого" ползучего гада? Сыграла однажды Вселенная со мной такую злую шуточку. Давно это было, и помню смутно. Но помню. Правда, чаще всего я был в образе вполне приличного двуногого существа. Но и этот образ меня сейчас не прельщает. Не всякая жизнь мне нужна, а лишь одна, приоткрывшаяся в картине-видении. Но где этот мальчик? Где я? Где тоскующее эхо свирели?
Сгоряча сейчас ничего не отыщешь. Я успокоился, присел на скалистый выступ и попытался покопаться в своей бессмертной памяти - бесконечной, как сама Вечность. Отрешившись от окружающего мира и настоящего момента, я уходил в себя, в свои прошлые жизни. Все дальше и глубже, в исчезающие далекие века… И заколыхались тени минувшего. Образы, видения скакали, обгоняя друг друга, и разбредались по темным закоулкам, гасли… Нет, в этой толчее ничего не отыщешь.
Я решил начать воспоминания со своей последней вещественной жизни на планете Таир-3. Предстала эта жизнь сейчас со всеми подробностями, как будто это было вчера. Тут уж я ничего не упущу, ни одной мелочи. Буду обращать особое внимание на все странное и необычайное, что намекнуло бы на возможность иного, обходного пути. Я хочу обмануть Вселенную, найти лазейку в желаемую земную жизнь - в детство пастушка, в зовущие песни свирели. Начну с того момента, когда я с планеты Таир-3 отправился в злополучное плавание по звездному океану. Вот тут уж странностей было хоть отбавляй…
Часть первая
МЯТЕЖ В ЗВЕЗДНОМ ОКЕАНЕ
Странности начались еще до мятежа. Странности сначала со мной… Уверен, что каждому пришлось испытать в детстве миг, когда душу опалят вдруг вопросы: "Кто я? Откуда я? И где я был до этого?" А в том, что именно был, и был всегда, не таилось в детской душе никакого сомнения. Потом, в суете и тревогах взрослой жизни, все забывалось, считалось младенческой блажью. А напрасно. Детство гениально. В эту пору, когда сознание еще не захламленно, не придавлено земным, обыденным опытом, частенько просыпается опыт космический, изначальный. И в этих детских вопросах - "самых глубоких и страшных", как сказал один поэт, - и смятение, и удивление перед миром, и какой-то завораживающий страх. "Вселенский страх", - как сказал бы наш капитан.
Но почему нечто подобное, некое детское смятение я пережил, когда мне перевалило за тридцать лет? Было ли это предчувствием того страшного и непонятного, что случилось потом, вблизи Гиблого моря? Было ли это предвестие, чуть ли не зов иного моего бытия?..
В тот памятный день с кисточкой в руках я стоял на каменистой возвышенности. Внизу - портовый городишко с кривыми грязными улицами, чуть дальше _ уютная бухта с ветровыми парусными кораблями. Могучим красавцем выделялся наш световой звездный фрегат.
Подул слабый ветер. Рядом со мной, в роще, зашелестели листья. Оттуда вспорхнули две птицы и полетели ввысь, туда, где сквозь тонкие перистые облака светило солнце… Вдруг что-то дрогнуло в груди, мое "Я" словно растворилось в небе и вслед за птицами улетело… А там, за облаками, раскрылись засолнечные дали и распахнулась Вечность. И что-то озарилось в душе моей и перехватило дыхание: я жил всегда, я - Бесконечность…
"Что за чушь", - опомнился я, встряхнув головой.