* * *
Мне приснилось, что раскрылся дом.
Я плыла среди алых длинных нитей, что-то распирало голову изнутри, и тело казалось таким маленьким, таким исчезающим. Я ощущала себя EVA.
Я была ею – маленькой опухолью, концентрированной болью.
Наверное, так.
Потом начался обычный сонный бред. Кажется, это был лес. Я бродила между деревьев, смотрела на тела, полускрытые низовым туманом. Деревья потеют тягучей влагой – обычные, в сущности, деревья. Среди них – обычные, в сущности, люди с угольями в груди.
"Снова".
Мне приснилась незнакомая девушка, привязанная к дереву. Слизь омывала ее, стекая с ветвей, затекала в разорванный от крика рот. Девушку становилось видно все хуже.
Пошел серый снег. Он повисал в воздухе, он, казалось, вообще не двигался, но под ногами становилось противно-холодно. Снег перемалывал этот лес, замешанный на жути.
Я стояла и смотрела, как работает мое подсознание.
"Кто ты?" – на пробу спросила я. Снег шел и шел – ни криков, ни раскаленных угольев – он становился все белее, все чище, и я, не дождавшись ответа, проснулась.
Было утро, за окном сеялся мой сон – белый, крупный, первый.
А у меня онемели ноги.
Опять, подумала я, вспоминая, где моя трость.
* * *
– А черт! Смотрите, куда!..
Я успела взяться за поручень. Позади был лестничный пролет, в животе – пусто, а в горле застыл комком воздух. Окрик еще звенел перед глазами.
"Глупо", – подумала я. Я держалась за перила, за трость, а кейс лежал между мной и рыжей девушкой, которая чуть не сбила меня вниз по лестнице. Желтая блуза, песочная брючная двойка – сплошное пятно, мазнувшее по глазам.
– Простите, мисс, – сказала рыжая и наклонилась, поднимая мой кейс. – Я вас не заметила.
Я кивнула. У нее на затылке был собран хвост – длинный и непослушный. Рыжий.
Мне не нравились рыжие, и я ее не знала.
– Аска Лэнгли. Доктор Лэнгли, – сказала она, прислушалась и тряхнула головой: – Можно Аска.
– Доктор?
"Аска". Она внимательно рассматривала меня. Огромные голубые глаза, затонированные веснушки под ними. И она не накрасила губы. Или "съела" помаду. Губы были красивые, но что-то с ними было не так.
– "Доктор" в смысле ученой степени, – наконец произнесла Лэнгли. – Я физик, ваш новый заведующий лабораториями.
"Ваш новый", – выделила я.
Третий проводник.
– А вы?..
Это раздражение. Легкое, умело скрываемое.
– Аянами Рей. Учитель литературы.
– Мисс Аянами, – кивнула она. – Очень приятно.
Она красиво соврала – насчет "приятно" – и она меня заочно знала. В Аске было что-то от доктора Акаги в ее худшем воплощении.
От звонка у меня потемнело в глазах. Боль, досада (я остановилась как раз около динамика), снова боль. Лестница полыхала, подсвеченная резким алым звуком, и сквозь дрожь красноты я видела внимательный прищур Аски.
– Не ослепли? – тихо спросила Лэнгли. – Держите. До встречи, Аянами.
Я держала свой кейс, смотрела вслед Аске и понимала, что губы – это еще совсем не странно, а вот такая осанка у спускающейся по лестнице молодой женщины…
Аске не подходило слово "доктор".
Оперативник Лэнгли. Капитан Лэнгли.
Я повернулась и пошла по коридору. Я постаралась, чтобы странное столкновение осталось на площадке. Оно мне не нужно, оно лишнее в моих… Осложнениях. Трость мягко упиралась в паркет, в нее упирались взгляды лицеистов, так много взглядов. Ноги немели, в коленях покалывало. До кабинета оставалось тридцать с лишним метров.
А за урок мне предстояло пройти еще метров сто.
В конце концов, не на ходунках, подумала я, открывая дверь класса. Это была главная мысль последних метров – удивительный оптимизм.
* * *
– Привет, Рей!
Это Хикари – значит, достаточно просто пойти медленнее.
– Привет.
– Снова?
Я кивнула. Подразумевалось, что такой простой вопрос – это участие.
– Может, тебя подменить?
"Подменить" – самое отвратительное слово из ряда синонимов. Легкое. Игривое. "Что-мне-стоит". Да, "подменить" – это значит "заменить", значит "помочь". Я все понимаю, но мне не нравится это слово. Должно быть, все дело в трости.
– Рей?
– Не стоит.
– Но ты же только вернулась, тебе трудно, и ты…
Трудно – слушать. Не охота даже представлять, откуда такое рвение. Больно думать.
– Я. Я же не мертва.
Дальше я пошла одна. Где-то позади осталось немного меньше симпатии ко мне, немного больше недоумения.
"Трость, – думала я, – это все трость". А еще это – сон, который так и не переварил пока суматошную поездку. Это – ватная боль в непослушных коленях, колючая боль между висками.
Это… Это я.
В классе еще было тихо: ученики только-только сходились на урок после физкультуры. Те немногие, кто уже вернулись, замолчали и встали. "Я пришла до звонка. Задолго до звонка".
– Добрый день. Садитесь, пожалуйста.
Они смотрели на мою трость: удивленно, в открытую, исподтишка – и все неподдельно, по-взрослому. Раздражающе. Я не хотела думать дальше, я просто хотела урок, чтобы прозвенел звонок и – чтобы все получилось.
А еще я знала, что нужно сказать что-то. Какая-то новая странная потребность, застрявшее в груди желание заполнить неучтенные минуты. Я дышала, стараясь не тревожить это желание. Оно болело между ребрами при каждом вдохе – больной метастаз.
"Да, – решила я, – именно так". Метастаз боя с Ангелом. Метастаз контакта с личностью Икари-куна. Я знала это ощущение – пускай оно всегда было другим. Но всегда был класс, был урок, и всегда немного иная я.
Я осмотрела кабинет. Монохромные тени были разбавлены слегка звенящими оттенками, и это было интересно. Нюансы лиц, цвета кожи, глаз, след помады в уголке рта Кирилла, паста на воротничке Мари – я видела это все, не выпуская из поля зрения рисунок светотени.
Боль колотилась, где положено, пульсировала болезненная жилка на виске, а я уже точно знала, что хочу этот урок, что трость не помеха, я уже знала, как сковать ассоциациями тему урока, мою подпорку и учеников – в одну цепь, в одну сеть, воедино.
Детей становилось все больше, и когда перед глазами кульминацией распустился яркий взрыв звонка, я ощущала себя струной.
Я встала и оперлась на трость обеими руками – перед собой, точно в узле игры света.
– Здравствуйте. Это – медицинская трость. То, что вы видите, – символ. Боль, замедление, трудность, травма… Что еще?
– Вы упали, Аянами-сенсей?
– Падение. Тоже верная ассоциация. Очень хорошо, Барбара.
Похвалить, не позволять им свести к личному, не обращать внимания на болезненный интерес, на боль, на колючую вату в коленях…
– Еще?
– Старость…
Фол. И, как следствие, смешки. И это я тоже пропущу.
– Тоже верно. А еще – стук, страх, вежливость. И… Насмешки.
Я ушла в тень – влево – и немного громче, чем нужно, поставила трость на пол. Класс затих.
– Символ бесконечен. Мы никогда не можем быть уверены, что понимаем его правильно. И рассмеяться – не худший вариант понимания. Прежде, чем мы пойдем дальше, расскажите, как понимал символ Малларме?
Тишина. Пауза – всего лишь пара секунд, пока они поймут: это простая проверка домашнего задания.
– Понимал ли он его правильно? Или даже так: понимал ли Малларме, что он выпускает в мир?
Они разочарованы – как обычно. Всегда есть разрыв в ткани урока, но сегодняшний мне ни капли не интересен. Я знаю еще много способов использовать свою трость. Свой метастаз. Свою яркость восприятия.
Это… Это тоже я. Не по учебнику.