По рентгенам, когда ветер дает со стороны Праги? По стабилизационным карточкам на продовольствие? Я оглядывалась на дни Стеф Клочек и видела только одно.
Письма. Письма. Письма. Письма.
"Я читала, что у вас все хорошо, мама".
Нет. Ты читала не то, Стефани.
Память спокойной девочки кровоточила: перед уроком естествознания, после обеда, во время занятий физкультуры. Боже, нескончаемые месячные памяти. Письма из дома приходили регулярно, они были правильными, над ними работали лучшие психологи. Психологи честно отрабатывали свой хлеб, отогревая застывшую в крови девочку. Они честно старались. Очень.
"-Стеф, ты прекратишь плакать во сне?
– Прости, я больше не буду.
– По-моему, тебе стоит сходить к психологу.
Она может написать это плакате и поднимать его над головой. Как на чертовой голодной демонстрации.
– Я хочу домой, Слава. Просто домой.
– Стеф, не тупи.
Ей сегодня привезли новую электронную книгу – пятая часть стипендии, которую больше не на что тратить. Она всем довольна. Слава. Если бы не ее жизнелюбие, мне бы здесь не выжить.
– Стеф, ты уже готова на завтра?
– Что?.. А, нет…
– Ну и дура. Я обещала парням из 1304, что мы к ним зайдем. Одна я не пойду!.."
Поддельные письма, поддельная радость, поддельная жизнь лицеистки.
То, что память пропускала, – это были коридоры лицея, старые стрельчатые окна в никуда. Я брела по ним – я, Стефани Клочек, и отовсюду сочилась медленная густая кровь. Кажется, венозная.
* * *
Передо мной из мглы сгущался коридор, поблескивал из-за очков взгляд Мари, а мне хотелось под душ.
Головная боль мстительно молчала. Боль была непозволительной роскошью.
Я безнаказанно искупалась в чужой тоске, безнаказанно прошлась чужими коридорами. Я читала поддельные письма, искренне им радовалась. Потом снова была комната – и еще одни коридоры еще одного здания. Я целовалась в туалете. По-моему, в первый раз в жизни, и это было так отвратительно: скользкий чужой язык, щекотное тепло от объятий, разочарование, когда ожидание наслаждения расплющилось между моими и его губами.
Как же мне плохо. Мне – Славе, Стеф. Рей.
– Рей? Ты в порядке?
Я – Рей, Рей Аянами. Я – это я, и никто больше.
Кивок. Кивок легкой и приятно пустой головы.
Илластриэс всплеснула руками, да так и оставила ладони сложенными перед грудью. Даже облизнулась, кажется.
– Ну что там, Рей?
– Пусто. Девочки просто устали.
– Никакой голубизны?
Она разочарована. Заинтригована, возбуждена и разочарована.
Это краткое описание обычного настроения Мари Илластриэс.
"Молодые люди, ваша контрольная меня разочаровала. Особо я хотела бы отметить работу Дингане. Это восхитительное употребление инфинитива to be везде, где только можно…"
"Хи-хик, просто чудненькое disappointment, Майя. Она отпрашивалась с урока под предлогом ну-у, ЭТИХ дней, и тут вдруг я вижу ее на физкультуре!"
Я не увлекаюсь. Просто слегка расслабилась.
– А без тебя было страшно, – сказала Мари, когда я кивком предложила ей идти дальше. – Все казалось, что я вот-вот очнусь в коме. Это было бы так, так!.. Dramatic!
Она понизила голос до шепота. Это звучало так фальшиво, и, темнее менее, было абсолютной искренней правдой. Мари действительно так думала.
Я снова кивнула. Большего, полагаю, не требовалось.
– Я даже удивилась, когда ты пошла. Тебе не опасно вот так запросто проводить по две персонаинтрузии?
Опасно? Пока нет. Вот неприятно – да. Я уже почти забыла, каково это, я так привыкла к раскрытым микрокосмам Ангелов, что люди… В людях мне тесно и гадко, как в старой кладовке, над которой прорвало канализацию.
– Почему ты так спешно вернулась? Я справилась, и вот, май диэ, ты представляешь?..
– Представляю. Меня никто не отряжал на дежурство.
Приглушенные шаги. Прибитый тенью коридор – и пятно света впереди.
– Так почему же? Рей, ты можешь мне довериться, я знаю, что все не просто так!..
У нее горячая рука. И эта рука на моем плече, дыхание – на моей щеке. Оказывается, меня слегка морозит. А она пила капуччино после ужина.
– Это опасный Ангел, и он должен быть найден.
Мари отодвинулась и фыркнула:
– Ты очень недоверчивая, но все равно ты мне нравишься!
Ей так нравится работать на камеру – пускай это всего лишь камеры СБ. Порой мне кажется, Мари попала в свою мечту: вечное реалити-шоу с гарантированной аудиторией и стабильным рейтингом.
Низким, зато стабильным.
– Сюда.
За углом был заблокированный выход на внешнюю незадымляемую лестницу, и здесь курили. Всегда, невзирая на запреты и дымовую сигнализацию. Вот и сейчас на детекторе оказался натянут презерватив.
– So nice, – промурлыкала Мари, воткнув луч фонаря в потолок. – Бедняжка Майя будет недовольна ммм… Нецелевым использованием ее материалов.
Она чаще дышит. Возбуждение?
Нет, стоп. Никотин. Остатки яда, разлитого в воздухе – слабые, безопасные для меня, всего лишь запах, от которого все равно хочется бежать. А Мари он нравится. "Кажется, она курила. А потом бросала. А потом снова курила". Судя по поведению Илластриэс, она сейчас пребывала в стадии "бросаю, все, в последний раз".
СБ передаст, конечно, в медицинскую часть данные о том, кто и во сколько курил здесь, что именно курил, с кем разговаривал. У доктора Акаги наверняка образовалось солидное досье на вредные привычки лицеистов. Досье, которое кураторы пускают в ход только в крайних случаях.
– Есть какие-то подозреваемые, Мари?
– Оу, да, есть, – улыбнулась англичанка, опуская голову. – Я прямо-таки чувствую подозрительность некоторых учеников.
Я ждала. Мы обе понимали, что речь сейчас не о презервативе, не о неготовых уроках, не о глупых курильщиках. С другой стороны, Мари просто жизненно необходимы подмостки.
– Как ты думаешь, как бы поступил наш новенький cutie boy? – хитро улыбаясь полюбопытствовала Мари.
Пожать плечами. Илластриэс думала о чем угодно, только не о работе. Вернее, думать она могла обо всем и сразу, а вот в разговор мешала быт, длинный нос, театральное искусство и еще много чего.
Ее очки так похожи на зеркала, в которых отражается фальшивка этого мира…
"Меня развозит, – поняла я. – Проклятый симеотонин".
– Идем.
– Это ведь ты из-за него, да? Чтобы снять подозрения с Икари?
– Идем.
Мари слегка отстала. Я ее удивила.
Фонарь Илластриэс вырывал из меня длинную тень и клал ее на пол передо мной.
Лекарство лекарством, но я и сама себя удивила. Уже хотя бы тем, что приняла это лекарство.
7: Не кончается пытка
Пальцы сами начали, сами и остановились. Мне было легко это писать, было совсем не страшно, мне – было. В кухонном окне занимался серый рассвет, тот, который скорее чувствуешь, угадываешь по движению крови в голове, который ты беззастенчиво подсматриваешь на часах.
Тугая серость сочилась будущим днем, а я нажала "сохранить", закрыла редактор и пошла в кровать. О сне думать не хотелось даже после вторжения в четыре личности, поэтому я завернулась в одеяло и села.
Икари-кун не получил пока своего оправдания.
Я не получила новую цель.
Мари не получила от меня ответ.
Бесплодная ночь, бесплодно потраченные часы симеотонина. Да, и еще очень хочется пить. Я во всем достигла только отрицательных результатов, можно подвести итоги.
"А". Ангел не повлиял больше ни на кого из лицеистов.
"Б". Ангел затаился, выжидая. "В скобках отметим, – подумала я, зарываясь поглубже в одеяло, – что он достаточно силен, чтобы укрыться от хорошего медиума и от проводника".
От пункта "Б" веяло паникой.
"В". Меня "ведет" от лекарства. Никогда раньше такого не было.
Экран на столе погас, и в серой утренней комнате остались только несколько огоньков ожидающих приборов. Светящиеся точки подрагивали, переминаясь на месте, мне до ломоты в кистях хотелось написать еще пару строчек, и я даже знала, о чем.
Уроки, Рей. Думай лучше о том, что сегодня уроки – после бессонной ночи, после убитой боли и убитого сна. Меня ждал шум классов, в гомоне которых можно попытаться взять реванш. Карточки с конспектами лежали на столе, я знала это так отчетливо, будто видела их, будто они светились кисловатым светом.
"Кофе, – решила я, разматывая одеяло. – Кофе и линзы".