– Это Кэт Новак, 3-С. Ее нашла уборщица под западной лестницей, – Акаги задумчиво покрутила сигарету, потерла ее, но все же спрятала в карман. – Ммм… Ее крепко помяло, но она ничего не помнит.
Кэт, вспомнила я. Она писала плохонькие эссе, но у нее всегда была впечатляющая пространственная и зрительная память. И она любила свои французские замки.
То есть, любит, как я понимаю.
– "Помяло"? На нее напали?
Это Икари-кун.
– Да. Но не в том смысле, о котором ты подумал, – кивнула доктор. – Персонапрессивный удар, степень этак вторая – третья.
Я спиной чувствовала растущее недоумение и поспешила ускорить неизбежное.
– Он не читал "Специальные процедуры содержания".
Акаги посмотрела на Икари-куна поверх очков и рассеянно заправила локон за ухо.
– Это правда?
– Э, да, – быстро и с явным вызовом в голосе ответил Синдзи.
Он обиделся. Глупо.
– Понятно. Не выйдешь отсюда, пока не прочитаешь параграфы безопасности и терминологии. И учти, это не инструкции по ТБ, подписью не отделаешься.
Голосом доктора сейчас можно было до блеска отскрести даже самую грязную тарелку. Женщина повернулась ко мне, а я по-прежнему ничего не понимала.
И, как это ни ужасно, до сих пор хотела спать.
– Рей, это Ангел. Я ни бельмеса не соображаю, что происходит, но это Ангел.
Она устала. Возбуждена и устала.
Акаги села на стол и, тряхнув головой, закурила.
– Ее надкусили и бросили, ребята. Причем надкусили с умом, я даже по сомнографии едва поняла, что произошло. Чуть на эпилепсию не списала, дура старая.
"Так не бывает", – была первая мысль.
– Почему вы решили, что это Ангел?
– Остаточное синее излучение, – сказала доктор, внимательно следя за связкой дымных нитей. – Едва заметное. Но я его увидела.
Ангел, который не поглощает всех и вся на своем пути. Не растет, не развивается в свою нечеловеческую форму. Это как "я научился бегать, но делаю по шагу в день". Или: "у меня после "мыльницы" появилась зеркальная камера, но я пока работаю "мыльницей"."
Нет, и еще раз нет. Это слишком не по-ангельски. Слишком по-человечески.
– "Помяли", "укусили"… – вдруг сказал Икари-кун. – А можно по-японски?.. Я, конечно, понимаю, что я не читал…
– Персонапрессивный удар – это вторжение в микрокосм, – холодно сказала Акаги. – Уничтожение грани между твоим "я" и "я" агрессора.
– Вторжение в душу?
Доктор Акаги вздохнула и не глядя опустила сигарету в пепельницу. Глава научного отдела лицея очень не любила слово "душа". Икари-кун только что или заработал себе развернутую лекцию, или попал в список неприятных доктору людей.
Впрочем, ни первое, ни второе меня не волновало: Акаги снова забыла, что при мне курить не стоит. Я старательно дышала носом, ощущая, как внутри становится все меньше места для воздуха, будто бы я вдыхала его в шагреневую кожу.
Бум. Бум. Бум.
Если бы мне не хотелось спать, я бы сообразила раньше. Если бы Икари-кун не пришел ко мне ночью, я бы не хотела спать. Все просто, решила я: во всем виноват Икари-кун. Колени стали наконец ватными, сердце толкалось между ушей, и я облегченно полетела куда-то вниз.
"Хотя бы высплюсь".
* * *
Я очнулась на тахте. Под переносицей взрывался льдом нашатырь, в боку кололо. Было еще какое-то странное ощущение, но сознание возвращалось толчками, мысли путались, а плечи еще помнили, как меня поднимали, несли.
Мир был серым в красную прожилку. А потом пришло сияние.
– Рей, детка, скажи, что ты видишь свет.
А, да. Я выдохнула, ощутив новый удар боли в боку, и зрачок заработал как надо.
– Вижу, доктор Акаги.
– И что ты меня простила.
– Я вас простила.
Сейчас речь пойдет о футболке с надписью "Не курить", а я тем временем припомню, что курение убивает, и в моем случае это не гипербола. Уже пятая ошибка доктора, и три раза до того я успевала выйти из никотинового облака.
– Аянами?
Еще одно лицо. Это он перенес меня на тахту, поняла я. Я откуда-то знала, что Икари-кун чуть не уронил меня от волнения, а пока Акаги колола мне антигистамины, он почти отгрыз себе большой палец.
– Икари.
– Вы… С вами?..
– Я в порядке.
Мне удалось сесть – хотя и не без помощи стены. Медкабинет светился своим странным светом – точно каждый белый предмет здесь был источником теплого сияния. Акаги убирала в корзину шприц, ампулы и комки ваты – тоже светящиеся, – и в глаза мне старалась не смотреть. А в паре метров от меня по-прежнему спала маленькая Кэт Новак.
– Надо найти слепок Ангела, – сказала я вслух, глядя на девочку. У нее тонкие губы, и она удивительно тихо спит.
– Обязательно, – оживилась доктор. – И ознакомить медиумов с профилем АТ-поля.
– Я готова.
Тишина получилась громкая и хрупкая.
– Рей, деточка… – растерянно сказала Акаги. – Ты уверена, что можешь?..
Я прислушалась к себе: могу, конечно. Могу, хотя и многовато "но". Ответный взгляд у Акаги получился мягким, но изучающим. И она не хуже, чем я понимала, что действовать надо быстро.
Хотя бы потому, что девочка проспит еще только час или два. Акаги кивнула, и я взрезала те два шага, что отделяли меня от ученицы.
Дрожащие веки Кэт были бабочками. Их ритм вколачивался в мой мозг, и там, где болезнь выжрала себе гнездо, что-то шевельнулось. Что-то любопытное и жадное. Я вздохнула, вбирая последний глоток воздуха этого мира – и очнулась на полу.
Снова пол.
Снова боль в груди.
Проклятая сигарета.
– Рей, смотри на меня! Смотри сюда! – пульсировал голос. – Не отвлекайся, просто смотри!
Какой-то блестящий предмет, какая-то рука. Белая манжета халата. Внутри все воет, обернутое в боль-боль-боль. Боль выкручивает суставы, боль ломится во все уголки тела, ее трясет, как… Как.
Моя EVA мстит мне за неудовлетворенное любопытство.
– Дайте мне обезболивающего.
Резь в груди – та, что сорвала вход в личность Кэт, – это ерунда. Это безделица: я слишком привыкла к боли. Но на грани двух "я" я становлюсь капризной неженкой: меня все отвлекает, все раздражает, все уводит в сторону.
Это неприятно. Особенно ответная реакция обманутой опухоли.
– Подождите, доктор Акаги.
Икари-кун прекратил жевать губу и отлип от стены.
"Он не пытался мне помочь, когда я упала". Почему? И почему я об этом думаю?
– Что конкретно надо… Сделать? – спросил он. Его взгляд застыл где-то между мной и Акаги. Взгляд впился в пустоту.
– Надо найти в ее личности отпечаток АТ-поля Ангела.
– Как?
– Проникнуть в ее личность, разумеется.
– Как Ангел?
– В некотором роде.
Словно шуршала-скрипела сухая галька. Икари-младший и Акаги обменивались репликами, которые много значили для них обоих. Доктору он не понравился.
"Как Ангел", – вдруг поняла я. Икари-кун видел, как я изменяюсь, подходя к Кэт. Он видел – и даже не понял, что я упала: для него во всем мире осталось только откровение.
– Икари, проводник – не Ангел.
В глазах Синдзи стоял туман. Туман человека, который на примерах разучивал параграфы "Специальных процедур". И потому вдогонку словам я отправила взгляд. "Мы слабее, чем они, – пыталась сказать я. – Мы никогда не станем сверхлюдьми. Ты же помнишь, что EVA – это болезнь? Помнишь, Икари-кун?".
Я много чего пыталась сказать, а он просто кивнул, и я поняла, что зря старалась.
– Что именно я должен сделать?
– Ты помнишь, как убил Ангела? – спросила доктор Акаги.
Он замер, а потом коротко мотнул головой.
– Ладно, несущественно. Тогда просто подойди к ней и смотри, пока не почувствуешь… – Акаги запнулась. – Ну, в общем, тебе будет понятно. А что именно ты чувствуешь, ты потом прочитаешь в "СПС".
– Я не понял, но пусть будет так, – глухо сказал Икари-кун и посмотрел на меня. – Что мне там искать?
– Цвет. Яркий синий цвет – это след Ангела.
– Значит, я сделаю то, о чем потом прочитаю, – спокойно сказал Икари-кун, – окажусь неизвестно где, и мне там придется искать синий цвет. Верно?
– Поиронизируешь потом, – скрипнула Акаги. – Быстрее, если не хочешь оказаться в просыпающейся вселенной.
Я пыталась представить этот набор слов со стороны, и получалось все плохо. Для меня это были образы – яркие, пережитые уже образы, полные ощущений.
Например, синий цвет – это когда анфилада серых комнат заканчивается пронзительным осенним небом. Когда ты всем естеством чувствуешь, что это конец, что это след чужого, такой же явный, как отпечатки обуви у разбитого окна, как отпечаток пальца в пятне крови. Икари, тебе повезло. Тебе не надо пробиваться сквозь синеву, чтобы найти оставившего этот след, найти цепь между поглощенным человеком и пробуждающимся нечеловеком. Не в этот раз. Сегодня хватит просто запомнить цвет – его переливы, оттенки, образные рисунки.
Персонапрессивный удар – это когда ты ввинчиваешь себя под веко другого, когда стена чужого разума бросается тебе навстречу. Разум торопится создать бездну ассоциаций, чтобы передать тебе непонятное: струи песка, колонны упругого дыма, всплески пламени… А ты идешь сквозь это все, и все тяжелее давит в голове EVA – ключ и наездник, защита и погонщик.
Пробуждающаяся вселенная – это когда ты застреваешь между шестеренками чужой сущности. Личность идет пластами, рушится и ломается, строится заново. Там водовороты и целые течения из острых игл. Там самый настоящий ужас, в сравнении с которым убить ребенка – это сущая безделица.
Это – мои образы, и они никак не помогут Икари-куну.