Лавка, хоть и деревянная, холодила голую спину Волчара, словно камень. Чародей непонятно отколь достал кувшин, плеснул в серебряную чашу, добавил какие-то травы. Что-то размеренно бормоча, он плавно водил рукой над чашей. Оттоль сначала пошёл пар, потом - дым, скоро вода в чаше уже клокотала, брызгая через край.
- Пей, - протянул чашу Прозор.
Чаша оказалась неожиданно холодной, а внутри вместо воды оказалось вино, настоящее кипрское. Некрас удивлённо вскинул брови, но опорожнил чашу, не раздумывая. В ноздри ударил странный запах: резкий, но приятный. Вкус тоже был странным - сквозь вино пробивался шалфей, тирлич, мяун и что-то ещё, неузнанное - не был Волчар травником, вой он был, кметь.
Что-то тяжёлое бухнулось в изголовье. Волчар скосил глаза, - Прозор пристраивал на лавке тяжёлый шар из тёмного стекла. Ты отколь всю эту справу берёшь, чародей, - хотел спросить Волчар, но язык уже не повиновался, а на глаза стремительно наваливалась тяжёлая дрёма.
Уже засыпая, он успел услышать гаснущие слова Прозора:
- Смотрите сюда, в шар. Сначала будут самые древние воспоминания. Они же и самые редкие, примерно раз в сто лет. Чем ближе к нам, тем чаще…
Навалилась тяжёлая, разноцветная темнота.
4. Некрас Волчар.
Я был - мой предок, основатель рода, оборотень Крапива.
Солнце медленно клонилось к окоёму. Зубчатый край соснового бора уже окрасился алым. Я обернулся - справа от меня стоял отец, тоже глядя на солнце. Почуяв мой взгляд, он тоже оборотил лицо ко мне и улыбнулся.
- Полнолуние ныне, - обронил он многозначительно. - Пошли.
Лес надвинулся тяжёлым полумраком, дышал в уши и затылок мягким звериным дыханием.
- А… оборачиваться только в полнолуние можно? - мой голос невольно дрогнул.
- Не только, - отверг отец, оглядываясь по сторонам. - В иное время пень надо и заговорённый нож… ну да ты знаешь. Да только опасно это.
Я непонимающе глянул на него.
- Будешь часто оборачиваться - годам к сорока станешь волком навечно. И речь людскую забудешь, зверем станешь несмысленым…
Отец вдруг прервал свою речь и бросился наземь, перекинулся через голосу. В следующий миг из вороха одежды вынырнул дородный матёрый волчище. Сел и пристально глядел на меня, чего-то ждал.
Меня вмиг охватили страх и любопытство, какое-то странное чувство, острое желание оборотиться вслед за отцом и отчаянный страх навсегда остаться волком.
Волк что-то угрожающе прорычал, и я, решась, тоже бросился оземь…
Я был - вой князя Божа, Кудим Волчий Клык.
После вчерашней битвы войско готов отступило за реку… как там она звалась? Дан, Дон… не помню. Конунг Винитар был согласен на мирное докончанье с ополчением словенских родов. На том берегу готы уже ставили огромный белополотняный шатёр, где должны были встретиться конунг Винитар с нашими старейшинами-боярами и князем Божем.
А вот и князь!
Звучно протопотали конские копыта. Народу ехало много - сам Бож, двое его сыновей и все старейшины - семь десятков человек. Шитые золотом и серебром зипуны, наборные брони и островерхие клёпаные шеломы. Шестеро конных слобожан с копьями наперевес - почётная стража-сопровождение - не для опасу, чести ради.
- Ещё б им не мириться, - пробурчал кто-то сзади. - Коль мы их подпёрли, да россы, да Баламир-хакан…
Я недовольно дёрнул плечом, неотрывно глядя на тот берег, где с лодьи уже сходил на землю последние бояре. В душе медленно нарастало чувство тревоги, какое-то чутьё, унаследованное от моего деда, предка-оборотня, что одолел заклятье и основал наш род.
В этот миг на том берегу звонко заревел рог, и на толпящихся около лодьи бояр со всех сторон ринули готы с оружием наготове. Слобожане бросились было навтречь, да куда там - вшестером против двух сотен. На том берегу восстал крик и гам, слышный даже семо. Сотники заметались было, да что там… пока лодьи снарядишь, там уж всех перебьют…
Я был - вой князя Кия, Рябко Переярок.
Каменистые увалы, поросшие полудиким виноградом, тянулись на полночь, перемежаясь жёлтыми пятнами глиняных проплешин.
Богатая страна Угол. Жалко оставлять.
- Богатая страна, - словно подслушав мои мысли, повторил кто-то рядом. - Жалко оставлять.
Я невольно скосил глаза. Ого! Сам князь Кий Жарыч!
- Гой еси, княже.
- И тебе поздорову, - кивнул князь. - Ладно, мы сюда ещё вернёмся.
- А сей час… не осилить?
- Куда… - вздохнул князь. - Ромеи ныне сильны. Аттила погиб. Сыновья его тоже…
- Как? - ахнул я. - И Денгизих?
- Месяц назад, - хмуро кивнул князь. - Аспарух его разбил. И убил. Голову отослал в Царьград. Гунны ныне слабее, чем мы, и нам не помощники. Угол придётся отдать.
- И… куда мы ныне? - у меня невольно дух захватывало. Впервой такие важные дела обсуждали со мной, обычным воем-сторонником.
- Ну как куда, - пожал плечами князь. - Домой. На Рось. Там ныне работы много будет. Город будем строить.
Я был - вой князя Воронца Великого, слобожанин Чапура Белый Волк.
Широкие раздольные угорья плавно стекали в степь к полудню и вырастали в горы к полуночи. Планины.
Империя тёплых морей. Вот она. Мы впервой пришли пощупать её мягкое подбрюшье так близко.
Я бросил взгляд на князя и невольно залюбовался. Младший внук князя Кия неподвижно высился на коне, пристально и неотрывно глядя на полдень, на готовящуюся к наступу тяжёлую конницу ромеев. Шесть тысяч кованой рати ширили строй полумесяцем, готовясь сорваться в стремительной скачке.
Мы тоже были готовы. Двенадцать сотен конных терпеливо ждали, когда ромеи ударят первыми. Тогда ударим и мы - навстречь.
Солнце висело в зените, проливая наземь щедрые потоки расплавленного огня.
Лето. Червень-месяц.
Ромейская конница медленно потекла вперёд, больно сияя на солнце начищенными латами.
Князь решительно взмахнул невесть когда обнажённым мечом и угорья рванулись навстречь…
Я был - вожак ватаги отселенцев, Беляй Волчар.
Крики доносились отколь-то спереди. Я вслушался.
- Пришли! Пришли!
Лес и впрямь расступался, открывая простор. Телеги вышли на окраину леса и заморённые кони остоялись, устало поводя впалыми боками. Отселенцы расходились в стороны, уступая мне дорогу.
Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.
- Дон? - нерешительно спросил кто-то за спиной.
- Наверное, - ответил ещё кто-то.
Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:
- Здесь, - сглотнул и добавил. - Теперь наш дом будет здесь.
Я был - вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.
Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, - я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!
Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.
Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом - добить.
Поздно - агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так - мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож - семь вершков острой буести - гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…
Я был - вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.
Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.
Царьград!
Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой секиру:
- Даёшь!..
Я был - вой великого князя Вольга Вещего, кметь Добрыня Сизый Волк.
В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.
Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сей час даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.
Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.
Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:
- Змея… змея…
И умер.
Я был - вой великого князя Игоря, кметь Жар Волколак.
Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую - тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.
Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.