- Мы так мечтали о твоем будущем чине! Все наши сбережения ради твоего образования! Что теперь приличные люди скажут? Где наш покой в старости? О нас ты подумал?
Бедные родители - отдали все, что могли собрать, чтобы заплатить назначенный штраф. Но больше ничем помочь они не могли - и Леон с чемоданом стоял на вокзальной площади, не зная, что с ним будет завтра. И тут к нему подошел один из товарищей по нес-частью - тот, кого позже будут называть Первым, и предложил идти вместе с ним; находясь в безвыходном положении, Штрих согласился - даже не представляя, на что. Их было семеро, из тридцати трех подвергшихся приговору - решивших не смириться и продолжать борьбу; остальные двадцать шесть после полученного жестокого урока предпочли стать законопослушными гражданами в провинции, на частной службе.
Так началась их Организация. План Первого был ясен и прост - чтобы свергнуть деспотизм, надо поднять и повести за собой народ, чтобы народ восстал, его надо разбудить. Значит, начать надо с издания нелегальной газеты, несущей правду всем, согбенным под ярмом. И лучшим местом для этого был Зурбаган - второй после столицы город и порт, где так легко затеряться в пестрой толпе разноязыкого народа, и откуда везут товары по самым отдаленным углам огромной страны. Здесь же, в поезде, стали придумывать название - "Пламя", "Искра", "Красный Петух", "Рабочая правда", "Труд", "Вперед", "Союз борьбы", "Освобождение пролетариата"; за эти годы и газета, и организация успели сменить несколько из этих имен. Однако, хотя Первый был пламенной душой, горячим сердцем и железной волей организации - его короткие, рубленные фразы, похожие на военный приказ, мало подходили для бумаги. Так Штрих стал Вторым - неожиданно обнаружив у себя талант, память и усидчивость; когда начали приходить письма от агентов, как часто приходилось редактировать историю, коряво изложенную малограмотным пролетарием, оставляя от нее лишь голые факты в новой, весьма отличной форме! А практической работой ведал товарищ Третий, откуда-то взявшийся среди них уже в Зурбагане. Сперва всех задевало его равнодушие к самым яростным идейным спорам - но мало интересуясь высшими материями, Третий оказался незаменим в организации дела, добывая бумагу, транспорт, деньги, фальшивые документы, устраивая типографии и явочные квартиры, отдавая непосредственные приказы агентам, связным, осведомителям, распространителям газеты; он был мотором и разумом Организации, так же как Первый - ее сердцем и душой.
Поначалу Зурбаган не понравился Штриху - показавшись пыльным, шумным, ветреным и каким-то беспорядочным. В первые дни они бедствовали - жили коммуной, снимая две комнаты в домике на окраине, возле Угольной Гавани; это было опаснее при провале - но, как говорил Первый, давало урок социалистического общежития, необходимый им самим. Брались за любую работу, добывая на жизнь - бывало даже, таскали мешки и разгружали вагоны. И - помнили о цели. Леон работал тогда, как все - яростно и рьяно. И был счастлив - чувствуя себя в жизни на своем месте. Первый номер появился уже в январе - через три месяца после их приезда. Теперь их газета была большим и крепким делом - с многочисленной сетью агентов, с подпольными и заграничными типографиями, с налаженным транспортом. Исполняя поручения, люди Организации разъезжали по всей стране - а Штрих безвылазно сидел в Зурбагане: его берегли. И сам Штрих полюбил этот город, залитый солнцем - где он, с помощью товарищей, сделал себя сам. И еще - где он встретил Ее, Зеллу. К которой он ехал сейчас, забыв про строжайший запрет.
- …с неделю - ответил сосед, доставая из бумажника фотографическую карточку - вот она, моя лапочка!
Мельком взглянув на нее, Штрих вынул фото Зеллы. По его горячей просьбе, она прислала его в одном из первых писем. На кар-точке, размером с открытку, она стояла с детьми на площади у собора - того, в котором они венчались.
- Красивая! - изрек попутчик - из образованных?
Штрих помнил день - первой их встречи. Было солнце, но по небу быстро бежали облака, меняя свет на тень. Он шел по улице - сейчас уже не мог вспомнить, куда и зачем. Девушка в белом платье ступила на тротуар перед ним, раскрыв над головой большой зонтик, сиреневый с белой каймой; на локте ее висела корзина, с какой обычно служанки ходят на рынок за провизией - и внутри лежали булки, сыр, фрукты; в другой руке она несла пачку книг, связанных грубой веревкой. Незнакомка с зонтиком на мгновение оглянулась, Леон увидел ее красивое, будто иконописное лицо, оттененное, как ангельским нимбом, широкими полями летней соломенной шляпы - и вдруг направился следом, чувствуя, как между ним и этой девушкой словно натянулась незримая нить, разорвать которую очень легко, но больно. Дома, перед самым отъездом, ему случилось быть на поэтическом вечере, где сам А.Б. читал свои "Стихи о Прекрасной Даме". Сам Штрих, имея уже некоторый опыт, успел охладеть к романтизму - но оставался в душе эстетом, даже сейчас: ведь свобода - не враг красоте; даже сама будущая революция представлялась ему чем-то вроде Свободы на баррикадах - прекрасной и отважной женщины со знаменем, изображенной на знаменитой картине Делакруа. Что общего может быть у революционера, и барышни из общества, должно быть, приехавшей на лето к морю - потому, он не думал о знакомстве, зная, что сейчас девушка войдет в один из домов, и тонкая нить разорвется навсегда. А он пойдет дальше, оставив лишь в душе радостное чувство прикосновения к прекрасному; так совершенная картина одним видом своим вдохновляет зрителя на добрые дела.
Он шел за незнакомкой - ожидая, что она оглянется еще раз. Белое платье облачком развевалось впереди. Девушка переходила улицу, вдруг налетевший порыв ветра едва не отнял у нее зонтик, вывернув наизнанку, и платье взметнуло как в вальсе, солнечным кругом вокруг тонкой высокой талии. Вместо того, чтобы скорее пройти вперед, под защиту забора, незнакомка остановилась посреди мостовой, пытаясь все удержать, корзина и книги явно ей мешали. Леон увидел, как ветер-озорник вдруг сорвал с девушки шляпу, без всякого почтения, в один миг лишив незнакомку ангельского нимба, взметнул вверх темные, почти черные волосы. Шляпа с развевающейся синей лентой красиво закружилась в воздухе, упала наземь, в трех шагах от Штриха. И ветер сразу стих, словно убежал куда-то - сделав свое дело.
Девушка обернулась, взглянула на Леона. Штрих поспешил с поклоном вернуть потерю владелице, ему пришлось также принять ее ношу, пока незнакомка расправляла зонтик, тщательно приводила в порядок прическу и надевала шляпу. У нее были красивые серые глаза; лицо и руки ее были необычно бледными, без следа загара. Поблагодарив за помощь, девушка уже собиралась взять обратно корзину - а Леон так и не нашелся, что сказать. Пыльный вихрь снова закружил вокруг маленьким смерчем, набросился на незнакомку, как хулиган - начал рвать у нее шляпу, юбку, опять вывернул зонт, она пыталась все удержать, ей было явно сейчас не до книг. Видя эти затруднения, Штрих охотно вызвался помочь донести - и, после короткого раздумья, его предложение было принято. Свернув за угол, они прошли немного - пока Леон искал тему для разговора. Девушка также молчала, лишь звонко стучали по мостовой ее каблучки, с шелестом развевалось платье. Зонтик она держала, слегка наклонив от ветра - отчего Штрих, к своему сожалению, не мог видеть лица своей спутницы.
- Ах! - вдруг вскрикнула незнакомка.
- Что случилось? - спросил Штрих.
- Разве вы не видите, ветер снова унес мою шляпу!
Леон поспешил поднять шляпу, брошенную наземь в нескольких шагах. Незнакомка ждала, расправляя вывернутый зонт. Ветер трепал и путал ее волосы, успев разметать прическу вокруг лица в совершенном беспорядке - однако же, девушка показалась Штриху восхитительно красивой. Она улыбнулась, взяв шляпу из рук Леона, и сказала:
- Простите меня, за доставленную заботу. Здесь ветер, ну просто несносный, пристает ко мне всякий раз, только выйду. И все время волосы растрепывает, как в Петербурге на мосту - а я привыкнуть не могу, так неудобно, посреди улицы вдруг без шляпы остаться.
Ее звали Анжела. Она произносила - Андзелла, для Леона это имя очень скоро превратилось в Зеллу. Штрих был приятно удивлен, узнав что она тоже приехала в Зурбаган из столицы, как он - да еще, как выяснилось позже, почти в то же время. Она служила здесь учительницей в гимназии, а жила на тихой отдаленной окраине, где снять квартиру было гораздо дешевле. Размер жалования не позволял ей содержать служанку, и за провизией она ходила сама, что не было ей в тягость, поскольку позволяло по пути заглядывать к букинистам, как сегодня. Побывав позже в ее доме, Леон поразился как обилию книг, занимавших все шкафы, полки и углы, так и тому, что они стояли по именам авторов без оглядки на язык. Литература стала первой общей темой их беседы, затем обнаружились и другие, и Зелла с Леоном стали видеться ежедневно.
Была середина августа, жаркое и солнечное лето. Цвели магнолии, шумели на ветру каштаны, выше крыш и балконов, как зеленое море. В пыльном переулке, где дома были все похожи на загородные дачи, один выделялся вывеской - золоченый крендель, в булочной не только продавали хлеб, но и можно было заказать чай или кофе, со сдобной булкой, бубликами или пышками; был небольшой зал, на восемь столиков, у большого окна стоял фикус в горшке. Леон приходил раньше, и садился ближе к окну, попросив чай с хрустящей французской булкой; кофе он не любил.
- Здравствуйте, сударь! Вот, я и пришла. Не надо грустить!