У нас троих о школе не самые лучшие воспоминания. Раздолбайство Деда, упрямство Мухи (он хлопнул дверью класса в четырнадцать с половиной, и больше его туда загнать не удавалось) и мой здоровый пофигизм - это все само собой, но против нас были страшные тетки, замотанные и плохо знающие свой предмет. Каждый из нас мог клясться, что собственными руками положил бы под свою школу динамит, если бы только ему дали нужное количество. И все мы трое понимали, что если не будет русских школ - родители останутся без детей. То есть они их нарожают, но потом из этих детей сделают латтонцев, которые станут стыдиться своих русских предков. Таких мы тут уже видали!
А этот политик как раз и убеждал родителей, что лучшее будущее для детей - стать латтонцами. Красиво убеждал, со слезой в голосе.
С ним вообще получилось забавно. Когда он заговорил по-русски, все сперва решили, что это он к русским родителям обращается, тем более на него телекамеры смотрят, красивый жест, однако! В зале сидели свои люди, они стали аплодировать. Но потом группа поддержки забеспокоилась: сколько же можно по-русски шпарить? Кто-то из своих подошел к нему, пошептал в ухо, в ответ наш избранник что-то шепнул опять же по-русски, и понемногу до всех дошло: и этот пал жертвой гипноза!
Мы об одном жалели - это не был прямой эфир. Он классно говорил, почище любого артиста!
Стали высматривать следующую жертву. Нашли довольно вредную тетку, которая с пеной у рта защищала гибнущую латтонскую культуру. Мы что-то признаков гибели не замечали - в свою культуру Латтония вкладывала неплохие деньги. Но и самой культуры тоже не замечали: на дворе не начало девяностых, когда всем казалось, будто начнем ходить в латтонские театры - и народы, распри позабыв, в счастливую семью объединятся…
Тетка рвалась к власти. Нетрудно было представить, на что способна баба с куриными мозгами, получив власть. Мы опять стали следить за жертвой - сперва через интернет, потом, как выразился Дед, в полевых условиях.
И тут мы совершили ошибку. То есть тогда это было ошибкой. Как выяснилось потом, пользы от нее оказалось больше, чем вреда.
Симбионта подсаживал Муха. У него самая неприметная внешность. А Муха - самое то. К тому же он освоился с симбионтом: пока Наташка сидела с матерью, Муха делал за нее переводы. Времени на это уходило очень мало; деньги, впрочем, тоже были не ахти какие, но каждая крона имела значение. А симбионт получал свое "равновесие": сперва политик вещал по-русски, потом Муха бормотал по-латтонски.
А потом мы присмотрели одного тележурналиста, великого защитника национальных ценностей. Тут-то и вышел облом. Как мы потом догадались, какой-то ретивый патриот снимал на камеру и того политика, и ту тетку. Он и обнаружил, что рядом с этими людьми засветился один и тот же невысокий парень. Патриот оказался бдительным - побежал с доносом в полицию безопасности, которая на ту пору искала московского гипнотизера. По крайней мере, вся латтонская пресса от нее этого требовала.
Хорошо, что я был рядом с Мухой. Так, на всякий случай. После той истории мы вдруг осознали: друг дружку надо беречь. Когда Муху стали вязать какие-то крепкие ребятишки в простых курточках, я его отбил. Как? Ну, я же не только перед монитором сутками сижу. У нас, кладоискателей, бывают такие драки, особенно когда выходим в поле, что если ничего не уметь - найдут твое протухшее тело грибники осенью.
Выручило то, что от меня не ждали агрессии. Эти ребятишки подставили мне спины. А потом мы с Мухой кинулись наутек.
Мы неслись к знакомому проходному двору. Его фишка в том, что всем известны два выхода, а Муха знает третий - через магазин. Туда выходит задняя дверь склада, и она обычно открыта, хотя вид у нее несокрушимый - железная, в облупившейся краске, толще танковой брони.
На подступах к этой двери мы и налетели на Тимофея. Он был с парнем из своей компании - его сперва звали Шпрот, потом Швед, потом еще что-то придумали, но не прижилось.
- Сволочь… - выдохнул Муха. - Сдаст…
Ясно было, что Тимофей сообразил, куда нас понесло, и, сделав небольшой круг, перекрыл нам выход, чтобы местная безопасность взяла нас тепленькими. И мы не могли рвануть на себя железную дверь - то есть могли, конечно, да только Тимофей со Шведом сразу бросились бы туда за нами.
- Придется, - сказал я, имея в виду дверь.
Её и без спешки открыть за один миг не получится - тяжелая, зараза, и заедает. Но другого пути для бегства у нас не было. Я встал лицом к Тимофею, мол, только сунься! Муха вцепился в дверь, как обезумевший кот, когтями и стал ее тянуть, чтобы получилась щель и можно было уже ухватить поудобнее.
- Идиоты, - сказал Тимофей. - Держи, Гость.
У него был нож - с таким только на медведя ходить. В нашем деле штука полезная - не для драки, понятно, а если нужно что-то деревянное расковырять. Этот нож Тимофей протянул мне, как положено, рукоятью вперед, я вогнал его в щель и отжал дверь настолько, чтобы ухватить руками. Она подалась. Муха вставил ногу.
Тогда я протянул нож Тимофею.
- Мы с вами, - заявил Тимофей.
Мы вчетвером оказались на складе - точнее, в узком проходе между пустыми ящиками. Если не обрушить их себе на голову, можно было попасть к двери, ведущей в коридор, а уже оттуда - в торговый зал.
- Туда, - Швед показал совсем в другую сторону.
Оказалось, они тут бывали и разнюхали выход на крышу какой-то пристройки. Окно, правда, под самым потолком и узкое. Первым полез Муха, а потом он вытаскивал нас, как дедка - репку.
Пройдя по крыше пристройки, мы соскочили в каком-то совсем незнакомом дворе.
- Спасибо, - сказал я Тимофею по-латтонски.
- Не стоит, - ответил он по-русски. - Что вы такое сделали с этими… недоносками?
- Ничего, - ответил Муха.
- А чего вас… гоняли?
Тимофей вырос и заматерел уже в то время, когда латтонцу говорить по-русски считалось западло. Поэтому он не сразу подбирал нужные слова.
- Говори по-латтонски, мы прекрасно понимаем, - предложил я почти без акцента.
- Не хочу, - ответил он по-русски. - И Швед не хочет. Мы будем по-русски.
- Ты действительно Тимофей? - спросил Муха. В самом деле, похоже было, будто в тело нашего главного врага вселился ангел.
- Я Тимофей, - подтвердил он.
- Спасибо, - сказал я. - Как теперь отсюда выбираться?
- Выбираться потом. Сперва скажи, как это сделано. Ваша работа?
- С чего ты взял? Мы что, гипнотизеры? - я старался говорить как можно убедительнее. - Мы что, колдуны? Маги?
- Логика, - ответил Тимофей. - Просто логика.
Латтонцы, когда речь не идет об их гибнущей культуре и возрожденном самосознании, люди довольно рассудительные. Вот и Тимофей (все-таки по паспорту он был Райво) сопоставил простые факты.
Он со своими соратниками и вдохновителями был в парке, когда мы подсадили симбионта безумному старику. Он видел, как мы, уходя, снимали бантики из национальных ленточек. Это ему показалось странным. И он попытался рассуждать так: если у нас есть способ заставить самого оголтелого латтонца говорить по-русски, то мы одним старым хрычом не ограничимся. Про то, что на вражьем наречии заговорил политик, и про поиски московского гипнотизера он узнал из интернета. Тетку вычислил и уже целенаправленно искал нас поблизости от нее. Естественно, нашел и даже видел наши маневры. Но он не был уверен: в самом деле, ситуация попахивала безумием. И вообще, если бы он подошел к нам с вопросами, да еще при Деде, кончилось бы тупым мордобоем.
На встречу тележурналиста с народом (это было что-то вроде выездного ток-шоу) Тимофей шел целенаправленно. А когда за нами погнались - понял, что был прав.
- Это ты так рассуждаешь, - сказал я. - Чего он молчит? Он тоже верит, что мы с Мухой - гипнотизеры?
- Тут не гипноз, - сказал Швед, и тоже по-русски.
- Ребята, объясните мне одну вещь, - попросил я. - Почему вы не хотите говорить с нами по-латтонски? Это что, в знак протеста против глупости вашего президента? Но мы-то тут при чем? С ним и говорите по-русски. Мы все трое выучили латтонский, вон Муха даже юридические тексты переводит.
Как легко и приятно говорить правду! Муха действительно переводил для Наташки совершенно кошмарные документы, которые не могли сами по себе возникнуть ни в мозгу латтонца, ни вообще в человеческом мозгу: это были дурные переводы с английского, которые какие-то чиновники выдавали за собственное творчество, обязательное для понимания русскими бизнесменами.
- Надо будет - и с этим поговорим по-русски, - пообещал Тимофей. - Мы больше не говорим по-латтонски. Если хочешь, давай по-английски.
Только тут до меня дошло, что у Тимофея к нам разговор.
- Я так понимаю, у нас перемирие? - спросил я.
- Да, это самое.
- Слышишь, Муха? Твое мнение?
- Перемирие - это хорошо, - согласился он. - Только ведь не от горячей любви к нам с Дедом! У них что-то случилось. Так что мы им теперь, Гость, заклятые друзья!
Я объяснил Тимофею со Шведом про заклятых. А Муха, который не желал доверять латтонцам, вдруг перешедшим на русский, предложил место для встречи. Был у него на примете один кабачок, бармен которого славился умением прекращать споры и ставить точку в драках.
- Вы придете вчетвером, мы - втроем, - так сказал Муха. - Мы проставляемся.
До этого нужно было сообщить дикую новость Деду, выслушать двухчасовой матерный монолог и убедить его, что встреча может оказаться полезной…
- Им от нас что-то нужно, - сказал, немного успокоившись, Дед. - Иначе они бы вас, орлов безмозглых, выручать не стали.