- Мне нужно в туалет, - доверительно сообщает Тертий, дыша в лицо, - прямо сейчас, иначе… - В его голосе слышится угроза. Он даже притопывает ногами.
- Спроси у дежурного…
- А ты кто? - Глаза Тертия мутно блестят.
- Вон там, у бюро…
- Не справлюсь, - признается Тертий.
- Тогда лучше дотерпеть до номера, - советует Леонт.
"Чертов этикет", - думает он.
- Хорошо, - соглашается Тертий, - поехали…
- Где тебя валяло? - задает вопрос Леонт, чтобы только отвлечь Тертия. Он прислоняет его к стене и вызывает лифт. Фойе гостиницы пусто, и помочь некому - похоже, дела Анги неблестящи.
- Кто это? - спрашивает Тертий и смотрит куда-то за спину Леонта.
- Не знаю, - отвечает Леонт.
- Я хочу в одно место!
- Заткнись, - говорит Леонт, - и без фокусов.
- Кто это? - Тертий снова порывается отклеиться от стены. Руки его висят, как перекрученные помочи, и он безвольно вихляется всем телом, как язык колокола.
- Стой спокойно!
Лифт задерживается где-то наверху.
- Я хочу в туалет, - заявляет Тертий, - здесь есть туалет? Отведите меня в туалет. Если я сейчас не попаду в туалет!.. Вот сейчас упаду на колени!
Завуалированная угроза вполне в его стиле, как, впрочем, и беззастенчивая раздача банальных советов. Когда-то он работал театральным режиссером, а теперь перебивается, сотрудничая с мелкими киностудиями. Порой на телевидении он рекламирует вместе с Мариам противозачаточные средства и вечно сидит без денег.
Его лысина блестит, как бильярдный шар. "Что в нем нашла Мариам?" - думает Леонт.
Наверное, то, что ниже, - бросает Мемнон. - Уж точно не то, что выше.
Не может быть, разве одно сопоставимо с другим? - спрашивает Леонт.
Для некоторых женщин - безусловно, чем страшнее, тем милее. Но дело здесь в стихийности. Даже глупость в квадрате более привлекательна.
Наконец-то дверь мелодично открывается, и Леонт втаскивает Тертия внутрь.
"Чертов пьяница, - думает Леонт, - бросить его, что ли?"
Тертий отзывается отрыжкой.
Проявить сострадание к ближнему, увы, наш христианский долг… - напоминает Мемнон.
… ты его ославишь? - догадывается Леонт.
… не надо связываться с гениями, - отвечает Мемнон.
- Кажется, я перебрал, - объявляет Тертий, икая и закатывая глаза.
- Не то слово… - Леонту приходится держать его за руки, чтобы предупредить попытки добраться до ширинки.
- Врешь, и-ик-к-к… - Тертий никак не может сосредоточиться на лице Леонта, - я верлибр-рилист… и-ик-к-к… вив… вив… и-ик-к-к… медалист-вивризмист… нон… нон… нонвивризмист… и Шарлотта. Ты знаешь, кто такая Шарлотта?
Выдыхает пары месячного накопления и рассуждает:
- Правильно! Ты не должен знать, кто такая Шарлотта, и не узнаешь, потому что я тебе ничего не скажу. Это тайна - большая и круглая, как луна. Понял?
Нижняя часть его тела упирается в стенку лифта, а руки засунуты в карманы.
- У нее четыре глаза и два рта. По секрету - я с ней сплю.
Раб самого себя. Он всю жизнь старается выглядеть гениальным. Это заметно даже по наклону головы. У него патологически развито чувство собственной исключительности. "Ты, часом, не рассматриваешь свои фекалии?" - хочется спросить Леонту.
- Плевать, - отвечает Леонт. - Оставь ее себе на завтрак, когда будет болеть голова.
- Ты не знаешь, что такое настоящая жизнь. Но я тебя просвещу.
Он важен, как персидский шах. Где-то там у него, за семью печатями, гордость непонятого пьяницы.
- Попробуй, - соглашается Леонт.
- Я могу всю ночь читать стихи и пить и напиться, как скотина, и не буду при этом ни перед кем оправдываться. А ты можешь?
- Не могу, - качает головой Леонт.
- Видишь, в чем наше отличие, - говорит Тертий. - Я все могу. Я слишком люблю веселую жизнь.
- Вижу, - соглашается Леонт.
- Плохо, что я имею женскую душу, - рассуждает Тертий, - но по-другому не получается. Мне иногда плакать хочется. И почему я не женщина? Почему?
Он чудом не теряет способности стоять. Зад служит ему противовесом.
- Сейчас все возможно. Кто тебе мешает. Разрежь промежность.
Тертий молча соображает.
- Нет, не подойдет…
- Почему? - спрашивает Леонт.
- Я слишком люблю пиво. И вообще, боюсь, что у меня не будет получаться…
Пьяное откровение - как пена из горлышка.
- … я люблю и женщин. По секрету - это моя главная слабость. А еще я люблю одиночество - тихо сам с собой, понимаешь? Лежать под кем-то?! Не по мне…
- Широкий диапазон… море таланта… - понимающе кивает Леонт.
- Не сочетается… - делает вывод Тертий. - Ясно!
Губы у него сложены, как у вечного шута.
Большая потеря - некому восторгаться.
- Научишься, - говорит Леонт.
- Ты что, смеешься надо мной? - спрашивает Тертий.
- Конечно, нет, - отвечает Леонт.
- Больше ничего не скажу.
- Сделай одолжение. Ты мне и так уж надоел.
- Но тебя я переплюну в прямом и переносном смысле!
- Валяй, - соглашается Леонт.
- Думаешь, не смогу? - спрашивает Тертий, театрально выпячивая подбородок.
- Сможешь… - соглашается Леонт, - у себя в ретираде.
- И здесь тоже!
Тертий плюет, и по зеркалу ползет слюна.
Безвкусный комик, жертва сикофантов, кинэдэ, шарманщик-имитатор, жонглер чужими идеями, который выпустил пару книжек стихов и сборник грошовых рассказов, в которых больше сентиментальности, чем песка на морском берегу, - обмылок цинцинатского легионеллеза.
"Я прекрасно помню, что он страдает ридингфобией, - вспоминает Леонт, как же он пишет?"
- Сейчас будет авария… Вот увидишь… Второй Амаркорд, Феллини, - Тертий трясет ногами. - Ей богу, сейчас начну камушками швыряться.
- Потерпишь, - говорит Леонт. - Ну поплыли, что ли.
- Сейчас, только… Где я тебя видел? и-ик-к-к…
- Пили вместе.
- Грех смеяться над людьми… и-ик-к-к…
Кажется, ему удается освободить одну руку.
- Пошли!
- И все-таки, где я тебя видел? и-ик-к-к… - теперь он вовсе полагается на Леонта.
- А, вспомнил! и-ик-к-к…
- Ну? - Леонт притормаживает.
Рубашка Тертия где-то под мышками. Смесь пота и алкоголя.
- Ты украл у меня бумажник!
- Ладно, ладно…
- Нет украл! украл!
- Убери зубы!
- Гм-мм…
- Пьянь! Возись с тобой.
- Я тебя запомню…
- Сделай одолжение.
- Несомненно, я тебя уже видел.
- Считай, что тебе повезло.
- Займи триста долларов.
Вечный попрошайка.
- У тебя такой взгляд!
- Какой?
- Мне так тебя и описывали. Ты не Платон?
- Нет.
- Тогда ты этот чертов художник… с которым она…
- Нет.
- Этот коновал - Пеон… с… она… тоже… древняя профессия - расставлять ноги!..
- Нет, это не я.
- Боишься? Значит, ты Гурей!
- Нет, не Гурей.
- Такая же зеленая рожа…
- Прикуси язык!
- А я?
- Двигай! Что - ты?
- А я?
- Ты Тертий.
- Я хочу в туалет! Каюсь!
- Давно пора.
- Сволочи, спустите мне штаны!
- Заткнись!
- Я подам в суд за насилие!
- Дело кончится тем, что я тебя брошу!
Вдвоем с коридорным они тащат Тертия по холлу.
Возле номера Тертий падает перед дверью на колени и кричит:
- Он украл у меня бумажник!
От него теперь воняет уже не только одним эликсиром.
Коридорный нерешительно смотрит на Леонта.
- Сунь его под холодную воду, - советует Леонт.
Лугу нет конца. Вправо и влево - убегает вниз;
овраг, невидимая, угадываемая река.
"Кто же меня ждет, - вспоминает Леонт. - Ах да, Анастасия… Матовые плечи и коралловые губки".
Уже было.
Яркость нескошенной травы воображения. Даже муравьи под ней, как настоящие, только смотрятся в ореоле тумана, похожего на тающий снег. Стоит перевести вправо или влево - и ты чувствуешь - подзорная труба.
На сохнущем сене…
Вечная тема…
Крестьянка. С большими сильными ногами. Но лишь видимая как модель, образ зримого, общепринятого - объем вытесненного пространства, о котором удобно и привычно думать, запечатленного и здесь и там, размазанного в воздухе одним широким мазком - глаза, губы, лицо - лишь стоит приноровиться к движению или дыханию, найти ритм, опереться или опериться, вальсировать легко, грациозно, словно туман, уносимый ветром, или - легкий снег под солнцем.
- Сало и хлеб… - говорит она, держа узелок в руках, не смея предложить.
Было, было, вспоминает он, - у Гессе, - Гольдмунд.
Она мягко улыбается - слишком земная - только любить, с кожей, пахнущей женщиной. Но разве этого мало? Не о чем говорить? Из сотен нитей сотканное изображение. Выявленное глазом, превращенное в живую плоть, видимую ткань - просто усилием воли, которой хватает на все что угодно: и на крупные веки, и на усталые, робкие глаза.
- Как же..? - спрашивает Леонт. - А где?..
Что он хочет узнать? Если бы он сам знал. Жалость - человеческая выдумка. Язык присыхает к горлу даже от одной мысли…
Какая разница - Анастасия или эта женщина? Любовь, как и все остальное, не для одиночек. Хаос приносит смерть воображению. Ведь и само оно закуклено в сотни иных одежд и поддается разным усилиям. Слишком много в каждом личного позерства, затекающего в щели вечного, непоколебимого, как универсалиум, как клей фундамента.