- Это звук. Каждый звук, когда-либо… каждое мяуканье кошки, каждый крик ребенка, обещание любовника и последний вздох мертвеца - вздох, исходящий в то чудесное мгновение, когда тело перестает работать. Это хрипение убийцы, биение крыла, когда оно отталкивается от ветра и разрезает воздушный поток. Стук каждого копыта, плеск хвоста каждой рыбы. Это все слова, когда-либо сказанные другим людям. Это множество - гораздо больше, чем ты думаешь, - других слов, произнесенных в тишине зеркальных комнат, доверенных ложной мягкости одиноких подушек, бесконечным стаканам, чье обещание забвения - всего лишь еще один глоток…
Эбботт неожиданно понял, что кивает, захваченный гипнотическим ритмом слов старика.
- Это сны. Когда я бросаю их в огонь, они продолжают гореть, ведь сны никогда не кончаются, это каждый знает, правильно?
- Правильно.
Алло, это служба спасения? Вы не можете выслать команду куда-то в Теннесси? Здесь поезд буйствует, а старик, управляющий им, живет на острове Нетинебудет. Захватите сети!
Эбботт согласился бы сейчас со всем, что сказал машинист.
- Но если они продолжают гореть, почему тебе надо подбрасывать еще?
- Они уменьшаются. Горят и становятся действительно маленькими. - Машинист вытянул руку и свел наподобие пинцета большой и указательный пальцы. - Вот такими. Но никогда не сгорают полностью. Сны - они же длятся вечно, так ведь?
Так ведь! Да какого черта? Чего спрашивать? Об этом же все знают. Застрять в неуправляемом поезде с призраком Карлоса Кастанеды, который растапливает печку снами! Наверное, во всем этом есть какой-то высший смысл…
- И они говорят обо мне, эти сны? Обзывают меня, оскорбляют?
Старик засмеялся и топнул ногой:
- Они не оскорбляют тебя, они просто говорят о тебе. А многие из них даже этого не делают, - сказал он, медленно наклонив поезд влево, а затем повернул самое верхнее и маленькое колесо вправо. Состав дернулся и заметался, как заблудившийся корабль в полночном океане, безмолвно кричащий звездам и равнодушному ночному небу. - Но многие говорят, - продолжал машинист, - и не все из них даже знают тебя.
- Это не имеет смысла.
- Все не имеет смысла, - пришел ответ.
Машинист подождал несколько секунд, уставившись в стену паровозной топки, а потом сказал:
- Я слушаю их каждый день.
- Что они говорят обо мне?
- Не могу сказать.
- Не можешь или не хочешь?
- Не хочу. Не могу. Какая разница.
- Для меня большая.
- Не повезло тебе, сержант. Меня не проведешь. - Старик положил локти на колеса, вытащил платок из заднего кармана, вытер лицо и опять стал смотреть в стену. - Нет… не проведешь, - произнес он еще раз, взялся за второе по величине колесо и размашисто, быстро отправил его чуть ли не в полный оборот. Затем ребром ладони, четко поставленным ударом, сдвинул целый ряд рычагов.
Поезд дернулся. Машинист перевел взгляд на стену:
- Так-то лучше.
Потом крутанул колесо снова, в этот раз менее резко, умудрившись в то же время засунуть платок в карман.
Эбботт поднялся на ноги и осторожно подошел к машинисту:
- А на что ты там постоянно смотришь?
Не обернувшись, старик осведомился:
- Это имеешь в виду?
Он постучал по маленькому экрану, установленному в стене прямо над колонной управляющих колец.
- Вот именно из-за этого я не должен останавливать поезд. И двигаться как угодно, но только не по прямой. - Он махнул Полу рукой. - Иди посмотри.
Это и впрямь оказался экран телевизора.
- Ты смотришь телевизор? - Эбботт не знал, смеяться ему или плакать. - Ты смотришь телевизор, продираясь на паре сотен тонн металла через цивилизацию?
- Не-а, - сказал старик. - Это не телевизор. Глянь-ка вместе со мной.
На экране разворачивалась какая-то драка или перебранка между двумя огромными, полностью обнаженными фигурами. Эбботт не мог понять, мужчины это или женщины, так как у них не было грудей, видимых гениталий и лобковых волос. На самом деле у этих существ вообще не оказалось волос - ни на голове, ни на лицах, ни под мышками. Тела блестели, лоснились от пота. Две массивные скользкие фигуры с первого взгляда казались обрюзгшими и жирными. Тем не менее, присмотревшись, Пол не увидел никаких складок - только упругие мускулы.
Одно существо - различить их было невозможно - вышло из угла и двинулось мимо дальней стены большой комнаты, тогда как другое уверенно стояло в центре. Оба раскинули руки - пальцы сложены, как будто что-то ухватили, - колени согнуты, точно существа старались удержать равновесие.
- Держись! - Старик крутанул кольцо вправо.
Эбботт протянул левую руку и ухватился за желобчатый поручень, закрепленный на уровне его головы в стене.
В это же время фигура, находившаяся в центре, опрокинулась назад и скользнула к стене. Другая упала в противоположную сторону.
Старик вновь повернул колесо, теперь направо. Другой рукой он переместил длинный рычаг и сдвинул одно из колец.
Одно существо осталось у стены, другое укатилось назад. Теперь они оказались в противоположных углах комнаты.
Эбботт посмотрел наверх, потом назад, в глубине души ожидая, что эти создания окажутся прямо за ним.
- Они… они же здесь, так? Здесь, на поезде.
- Правильно.
- Кто они? Что они делают?
- Ссорятся.
- Чего?
- Ссорятся… Препираются.
- А о чем?
Машинист хихикнул, а потом отрезал:
- Обо всем! - и опять засмеялся.
Эбботт понаблюдал, как фигуры на экране угрожающе ходят вокруг друг друга, как их бросает из стороны в сторону, как они балансируют на полу, удерживаясь за стены, без какого-либо раздражения или враждебности. Ни крови, ни боли, ни даже видимого неудобства.
- А кто, или что, они?
- Это, молодой человек, Надежда и Отчаяние. Ну а почему они ссорятся?.. Э-э, они всегда ссорились. Для них больше ничего не имеет смысла. Боже, думаю, они не остановятся и не сойдут с поезда, даже если смогут. - Он взглянул на Пола и добавил: - Никогда не остановятся. - Потом вновь отвернулся. - Они - прирожденные враги. Каждый - противоречие другому. Они не могут существовать в гармонии просто по определению.
Эбботт наблюдал за стариком, а тот сосредоточился, ворочая колеса. Время от времени он нажимал то на одну, то на другую большую педаль, совершенно бессистемно передвигал рычаги и подбрасывал в топку новые порции снов. Когда дверь топки открылась, Пол заметил, что они совершенно не дают жара.
- Это их имена? Надежда и Отчаяние?
Старик покачал головой:
- У них нет имен. Это их сущность. - Он на секунду распрямился и одарил Эбботта улыбкой, прежде чем снова вернуться к кольцам и экрану. - Они ссорятся уже вечность. Я не должен допустить, чтобы кто-нибудь из них победил. На самом деле я не должен допустить, чтобы они даже прикоснулись друг к другу.
- А как ты различаешь, кто из них кто? - поинтересовался Эбботт, решив не входить в зыбкое болото других вопросов.
- Не различаю. Это не имеет значения.
- А что произойдет, если одно из них все-таки победит?
- Не победит. По крайней мере, не в мою смену.
- А когда кончится твоя смена?
Старик пожал плечами.
- А когда началась?
Он снова пожал плечами:
- Не знаю. Давно. Я занимаюсь этим, с тех пор как себя помню.
- Ты всегда вел поезд по глуши…
- Нет. Не по глуши. Я вел поезд, но мало кто его видел, и никто никогда не был на нем. Кроме меня, естественно. И, - он кивнул на экран, - их двоих. Но теперь… все изменилось. Все не так, как раньше. Теперь появилось множество людей, которые видят то, что никогда не видели прежде. - Машинист повернулся и пристально поглядел Полу в глаза. - Наступили плохие времена, сержант, очень плохие.
Старик вновь провернул пару колес. Существа на экране закувыркались по полу, разлетаясь к разным стенам, а машинист обыденно пояснил:
- Побеждает Надежда - люди становятся самодовольными. Они думают, что все будет хорошо, просто превосходно. Им на все наплевать, им не за что бороться. С другой стороны, если победит Отчаяние, человечество решит, что у него вообще ничего не выйдет. Исчезнет дух решимости, чувство уверенности. Поэтому мне приходится держать их бодрыми и здоровыми, чтобы они вдохновляли друг друга, чтобы отчаяние оттеняло удовлетворенность, а оптимизм хоть немного освещал все плохое в этом мире. Я поддерживаю баланс, сохраняю статус-кво.
"Им на все наплевать" и "…отчаяние оттеняло удовлетворенность"?
Голос машиниста и его слова были любопытнейшим сплавом тонов, диалектов и просторечий. Иногда у него прорывался простецкий развязный говорок, а то вдруг его речь становилась умной, наполнялась глубиной. Эбботт никак не мог решить, какой же из голосов старика настоящий и какой из них влияет на другой, если вообще влияет.
- Кто ты? - Он помедлил, размышляя о том, о чем собирался сказать, а потом плюнул на все и спросил: - Ты - Бог?
Смех старика больше походил на лошадиное ржание.
- Ух!.. Бог? Я? Ну нет, сержант. Я всего лишь машинист. - Он расхохотался еще больше. - Я… Бог! Это ты хорошо сказал!..
Внезапно одна из фигур на экране крепко ухватилась за руку другой.
- Проклятие! - Старик вжал педаль в пол.
Неожиданная судорога поезда вмяла Пола в стену топки.