- А ты философ, - сказал парень с одобрением. - В джунглях точно так же. Куда дальше?
Они как раз выехали на перекресток.
Венька показал и спросил:
- Что это они на тебя так взъелись?
- Политика, брат, - ответил парень. - Я вообще-то депутат. Думаю, всё дело в этом. Припугнуть хотят.
- Ты их знаешь?
- Впервые вижу.
- Зачем припугнуть?
- А вот этого они сказать не успели - появился ты.
- Вот здесь тормозни, - произнес Венька и как только автомобиль остановился, открыл дверь.
- Постой-ка, - сказал парень, после чего взял с заднего сиденья дипломат, вынул оттуда кожаный кошелек, а из кошелька - две стодолларовые бумажки.
Венька отметил, что подобных купюр там солидная пачка.
- На майку, - парень протянул ему деньги.
Отказываться было глупо.
- Свой адресок черкни, - парень сунул записную книжку и роллер.
Венька записал.
- Допиши ФИО, - потребовал парень, и как только Венька дописал, спрятал книжку в дипломат со словами: - Авось еще доведется встретиться.
Венька захлопнул дверь и сказал:
- Один больше не катайся. А то дипломат конфискуют.
Парень заржал и дал по газам.
Глава 3. Совещание в Барвихе
Земным ассистентом Гыги был Петр Аркадьевич Максимчик - руководитель администрации Президента. Максимчика Гыга вел сызмальства, когда тот был еще пухлым кудрявым карапузом. Уже тогда Гыга завладел ключиком к его душе, причем завладел до такой степени, что порой подменял оную, диктуя мальчику, что нужно делать. А поскольку Гыга был хитер и осторожен, никто этого не замечал. Петю никогда не видели беснующимся или жутко кровожадным. Нет, он был тих, сер, ровен, не по годам рассудителен.
Таким он был и сейчас, в тридцать четыре года - тихим, серым, ровным, рассудительным. Среднего роста, среднего телосложения, с худощавым лицом, редкими каштановыми волосами, прячущий глаза, говорящий негромко. Серый кардинал Максимчик.
Президент слушался его безропотно. Да и то: сколько раз незаметный Максимчик вызволял шефа из лужи, в которую тот, стойко верящий своим подчиненным, с размаху садился, не подозревая о том, что лужа сия - дело рук любимых подчиненных.
Направляемые Максимчиком, все начинали бегать, хлопотать, разъяснять, глядишь - и обошлось.
Потом уже до Президента доходило, какого ляпсуса удалось избежать. Нет, нет, кому-кому, а Максимчику он верил, как самому себе. Даже больше, чем самому себе, поскольку себе он частенько не верил.
Максимчик и работу наладит, и транш поделит так, что никому не обидно: президент есть президент, ему 50 %, прочим - в зависимости от личной преданности, но не более 5 %, - и выборы губернаторов проведет, как надо, и прочее, и прочее, вплоть до того, что проследит за сегодняшним меню шефа, за его лечебными процедурами, за служебной нагрузкой, чтобы не была во вред здоровью.
Спрашивается: как такому человеку не верить?
Но что-то было не то в государстве, как-то не так, всё валилось куда-то в тартарары, в хаос, в ропот, а вот ропота-то и не хотелось. Хотелось респекта, но не такого, какой проявил некий губернатор, лизнув на церемонии награждения сиденье шефа до самой печенки, а настоящего, искреннего, хотелось добрых анекдотов о себе, песен, чтобы не было вокруг этого угрюмого, наполненного затаенным бормотанием молчания. Ей-богу, просто какое-то болото окружало. Застойное.
И Президент призвал к себе в Барвиху Максимчика и имел с ним беседу.
Была, кстати, глухая ночь, над тихой Барвихой, сгибая деревья и шумя листвой, гуляли вихри, сверкали молнии, и вот-вот на иссушенную землю должен был хлынуть освежающий ливень.
- Я вот что скажу, дорогой Петр Аркадьевич, - говорил Президент, одетый по-домашнему, то есть черт те как. - В неспокойное время мы живем. Коммунисты, понимаешь, настраивают массы, крутят мозги. Голубь в своем Красноярске что-то затевает, того и гляди Сибирь поднимет на дыбы. Губернаторы какие-то не те стали, якают больно, депутаты вконец озверели, особенно этот, Абрамов. Чую, рвутся к власти, ох рвутся. Ох, чую. Нам это надо? Что же мы, Петр Аркадьевич, в своём государстве порядок-то не можем наладить? Может, правительство никудышнее? Так давайте заменим правительство. Не впервой.
- Тем более, что реформы не идут, - осторожно намекнул Максимчик, боясь спугнуть удачу.
В отличие от Президента, он был одет по-деловому, то есть был в черном костюме при галстуке. Всему своё время. Вот придет срок стать президентом, можно будет в неофициальной обстановке поносить и удобное, нигде не трущее тряпьё.
- Во-во, реформы, - подхватил Президент. - А почему не идут? А потому что коммуняги вставляют палки в колеса. Нельзя, мол, народ забижать. Да кто ж его, народ-то, забижает? Мы, что ли, которые о нём ежечасно? И еженощно. Печемся, понимаешь. Надо решительно, твердо и невзирая проводить реформы. А стало быть, нужно что? Крепкое, дружное, молодое правительство. Правительство единомышленников. Но чтоб все новые, еще не осрамившиеся. Как думаешь, Петр Аркадьевич?
- Думаю, хуже не будет, - ответил Максимчик, ликуя в душе.
Вот он, долгожданный момент. Вот та возможность, может быть единственная возможность, о которой предупреждал Покровитель (читай - Гыга). Упускать её никак нельзя, ведь таковое правительство, также опекаемое Покровителем, уже существует.
- Дозволите лично сформировать, государь? - спросил Максимчик елейно.
- Дозволяю, - изрек Президент величественно, потом, вспомнив о демократии, добавил: - Только ты это, про государя-то, на людях не ляпни. А то ведь у нас сразу как? Культ. Узурпация власти.
- Слушаюсь, - сказал Максимчик.
Глава 4. Гыга
Кирилл промыл Веньке рану, залепил пластырем. По-хорошему-то лучше было бы зашить, но Венька не захотел высвечиваться. В травмопункте обязательно будут выспрашивать, что да как, не хотелось врать. Поберечься денька два-три, не работать в спарринге в полную силу - оно само и затянется.
Родителям он ничего не сказал, да и не до Веньки им было - днем из Пензы приехали старинные друзья, привезли пару бутылок "Золотого петушка", и теперь все сидели за столом, пили этот "Петушок". Пензенских друзей было двое - Диана и Коля, плюс к этому прибыли еще общие друзья, ранее пензенцы, теперь москвичи Лена и Юра, плюс к этому приволокся чуткий на застолья Гендос, плюс к этому прикатила из своего Бибирево мамина подруга Женя, плюс к этому заглянул на огонек друг семьи Александр Прокопьевич - здоровенный полковник ВДВ в отставке. Не надо забывать и о родных детках, Кириллу с Венькой также был поставлен набор тарелок и орудий труда в виде вилок и ножей.
Естественно, такая компания в кухне уместиться не могла, стол накрыли в гостиной. Кроме "Петушка" пензяки привезли еще десять кило свинины, и Людмила Ильинична приготовила котел плова. Котел этот в свое время подарил Рапохиным друг семьи Самат Елдынбаев. Прочие гости также прибыли не с пустыми руками. Одинокая Женя прихватила кучу соленостей, Лена и Юра - водку и каталку полукопченой колбасы, Александр Прокопьевич - водку и жареную индейку, ибо любил покушать, но не на халяву, а вот Гендос по обычаю явился порожний к тому же голодный, как бродячий пес.
В начале главы было сказано, что все сидели и пили "Золотой петушок". Ничего подобного. "Петушок" выдули за пять минут, потом быстренько покончили с водкой, и тогда в ход пошел прозрачнейший, крепчайший, горящий синим пламенем (если зажечь) самогон. Самогона в доме хватало. Гнали его по нескольким причинам: во-первых, недорог, во-вторых, ходовой товар в бартерных операциях, в-третьих, мало ли что, и, в-четвертых, традиция. Традиция, в смысле широкое застолье, в советские времена практиковалась весьма часто, ибо гость в Москву пёр косяком. Иной раз за столом сидели по двадцать душ, ради экономии места боком, Елдынбаев рядом с Казимирчиком между Зайцевым и Полуященко. Сейчас гостей было несравненно меньше, не то время, но порой нет-нет, да и выныривал кто-нибудь из своей глубинки.
Столица теперь была наводнена иным народом, южным, однако это уже тема для другого разговора, хотя вот ведь что интересно - своего брата, русского, из приезжих, местная милиция не жаловала и без веских оправданий вытуривала из белокаменной в три шеи. Вескими оправданиями служили командировка, а также прямой и обратный билеты, других оправданий не было. Порой движение это, по вытуриванию, замирало, порой вспыхивало с новой силой. Сейчас, к счастью, было затишье.
Кирилл быстро поел и ушел в свою комнату. Венька остался, потому что за столом было интересно. Вспоминались всякие истории, травились анекдоты, отец показывал, что он не лыком шит, красивая, как фея, тетя Диана подначивала его, Женя хохотала, дядя Коля отпускал реплики, от которых уржаться было можно, Александр Прокопьевич басом пел шпанские песни, тетя Лена и дядя Юра подпевали, а Гендос делал вид, что поёт, на самом же деле только разевал рот, рыская глазами по еде, чтобы отщипнуть лакомый кусочек.