Но красочней всего были "взрывники" - так я назвал эти диковинные существа, разлетавшиеся огненным веером, когда на них падал взгляд властителя. Я никак не мог разглядеть, каковы их тела до того, как они начинали отвечать на вопросы властителя. Очевидно, сами по себе они были столь невыразительны, что глаз на них не задерживался. А речь их была так феерична, ответы сыпались такими пылающими комьями, что я сжимался в своей клетке, страшась, чтоб меня не опалило огненным словом. Я с интересом наблюдал, как и другие приближенные властителя с испугом поеживаются, когда кто-нибудь взрывается испепеляющим докладом. Должен заметить, что непосредственно речей их я не разбирал, ход информации был мне темен, но из вопросов и реплик властителя и Орлана я вполне уяснял себе, о чем они толкуют.
И облик сановников Великого разрушителя, и способы их взаимообщения были так невероятны, что мне все чаще приходило в голову - не лишаюсь ли я разума?
Однако было нечто, что удерживало меня от этого вывода. Тело мое слабело, но дух оставался ясным, все остальное, кроме бредовых видений, было реальным: я различал вещи и друзей, вещи не меняли своих естественных форм, друзья говорили со мной, я отвечал, ни один не усомнился в разумности моих ответов, беседы наши текли, как обычно, только становились короче, мне все труднее было говорить.
И еще имелось одно, тоже важное. Безумной была внешность сановников властителя, но не дискуссии. Тут все было логично. Я и сам с моими помощниками, попади мы в аналогичное положение, рассуждали бы похоже - говорю о фактах и логике, а не о способе информации.
- Вы сказали, что сон некогда рассматривался, как исполнение желаний, - поделился я как-то с Ромеро новой мыслью и даже нашел в себе силы тихо засмеяться. - Я все больше убеждаюсь, что это так. В мечтаниях я неотвратимо одолеваю наших врагов.
Ромеро с некоторых пор переменил отношение к моему бреду.
Не было теперь дня, чтоб он не осведомлялся, что я видел во сне.
- Странно, странно! - сказал он задумчиво. - Я попрошу вас, дорогой друг, и впредь передавать ваши видения в мельчайших подробностях.
- Ищете развлечений? - спросил я сухо. Не знаю, уловил ли он обиду, голос мой был так слаб, что стирались все интонации. - Или вам нужна дополнительная информация о моем душевном состоянии?
Он покачал головой.
- Ваши видения больше похожи на информацию - фантастически, правда, искаженную, но о реальных событиях, - чем на простое порождение болезненного бреда.
- Они порождены ежедневными вопросами Орлана, Павел. Чем я могу еще отплатить врагам, если не повторяющимся бредом о их неизбежной гибели?
Я ненавидел этого отвратительного стража. Он обрисовывался около моей клетки ежедневно, иногда по три раза на день, временами казалось - ежечасно. Он стоял, полупризрачный, неподвижный, лишь шея неторопливо вытягивалась, унеся голову вверх, бесстрастно интересовался:
- Тебе еще не хочется смерти, человек? Надеюсь, тебе не хорошо?
Я смотрел на его безжизненное лицо и весь накалялся.
- Мне хорошо. Ты даже вообразить не можешь, остолоп, как мне хорошо, ибо я до своей кончины еще увижу твою гибель, гибель твоего властителя, гибель всех его прихлебателей. Передай своему верховному чурбану, что я бесконечно радуюсь жизни.
Орлан со стуком вхлопывал голову в плечи и исчезал.
12
Переломные события нашего плена отпечатались в моей памяти во всех подробностях. Вечером, перед ужином, я приказал себе уснуть, а когда пробудился, была ночь, пленные спали. Я сел, встать и пройтись по клетке, как делал еще недавно, не было сил.
Не открывая глаз, я вслушивался в звуки, доносившиеся отовсюду: сонное всхлипывание, шуршание поворачивающихся тел, храп мужчин, развалившихся на спине, свист носов тех, кто разлегся на боку… Я в последнее время стал хуже видеть, к тому же в ночные часы самосветящиеся стены тускнели. Зато обострился слух, сейчас до меня свободно доходили звуки, каких я в нормальной жизни не мог бы уловить.
И я легко разобрался еще до того, как шаги приблизились, что кто-то подкрадывается ко мне. Так же безошибочно, все не открывая глаз, я определил, откуда послышался новый шум. Я поднялся на ноги и минуту так стоял, пересиливая головокружение.
Перед глазами замелькали глумливые огоньки, в изменяющейся сетке пропала тусклая картина спящего зала. Я терпеливо дождался, пока погасла последняя искорка, и, ощупывая воздух руками, чтоб не удариться о прозрачные препятствия, медленно двинулся к ограде. Я делал шаг и останавливался, от каждого шага вновь вспыхивали искры в глазах, нужно было не дать им разгореться до головокружения. Потом я долго всматривался в маленького человечка, напиравшего телом на наружную сторону невидимой ограды.
- Астр, зачем ты пришел? - спросил я. - Ты должен держаться, будто меня не существует.
Эту недлинную речь я произносил минут пять.
- Отец! - зашептал он со слезами. - Может, хоть ночью я смогу передать тебе пищу?
Он тщетно старался просунуть сквозь невидимую стену кусочки еды. Он вбивал их в силовой забор, они падали на пол, он поднимал их, снова, все отчаянней, пытался просунуть. Плач его становился громче.
Я смотрел на него, вяло соображая, чего ему надо. Мне не хотелось есть, не хотелось разговаривать, я лишь одно понимал - рыдания могут разбудить Мэри и она не справится с новым приступом отчаяния.
- Астр, иди спать! - сказал я. - Даже атомные орудия наших предков не разнесут эти стены, а ты хочешь пробиться сквозь них слабыми кулачками.
На этот раз я говорил связной речью, а не словесными корпускулами.
Астр бросил на пол принесенную еду, стал топтать ее ногами и все громче плакал. У него был слишком горячий характер.
- Перестань! - приказал я, голос мне почти уже не подчинялся. - Стыд смотреть на тебя!
- Ненавижу! - простонал он, сжимая кулаки. - Отец, я так ненавижу!
- Иди спать! - повторил я.
Он уходил, через каждые два-три шага оборачиваясь, а я смотрел на него и думал о нем. Он был сыном шестнадцатого мирного поколения человечества, даже слово это - ненависть - было вытравлено из словаря людей задолго до его рождения, он тоже его не знал. И он сам, опытом крохотной собственной жизни, открыл в себе ненависть, ибо любил. Я не уверен, что именно так думал в тот момент, но всего меня заполнило смутное ощущение, эквивалентное именно этим мыслям.
Наш разговор, как ни был он тих, привлек Андре. Безумец спал мало, и в часы, когда все покоились, неслышно прогуливался по залу, напевая неизменную: "Жил-был у бабушки серенький козлик…"
Он подошел к месту, откуда пытался ко мне пробиться Астр, оперся локтями о силовые стенки, лукаво посмеивался истощенным постаревшим лицом, подмаргивал. Сперва я не разобрал его шепота, мне показалось по движению губ, что повторяется все тот же унылый совет сойти с ума, но вскоре я разглядел, что рисунок слов иной, и стал прислушиваться. Фразу: "Не надо" - я расслышал отчетливо.
- Ты даешь мне новый совет? - переспросил я, удивленный. - Я правильно тебя понял, Андре?
Он забормотал еще торопливей и невнятней, лицо его задергалось, покривилось, засмеялось, испуганно задрожало - все эти выражения так быстро сменяли одно другое, что я опять не понял ни слов, ни мимики.
- Уйди или говори ясно, я очень устал, Андре, - сказал я, измученный.
На этот раз я расслышал повторенную дважды фразу:
- Ты сходишь с ума! Ты сходишь сума!
- Радуйся, я схожу с ума! - сказал я горько. - Все как ты советовал, Андре. Я искал другого пути, кроме безумия, и не нашел его. Что ж ты не радуешься?
- Не надо! Не надо!
Только теперь, когда он повторил эту фразу, я понял, к чему она относилась. У меня снова закружилась голова. Я привалился туловищем к стенке, простоял так несколько минут, опоминаясь. Когда я очнулся, Андре не было. В полумраке сонного зала я увидел торопливо удаляющуюся согбенную фигурку.
Сил добраться до середины клетки на тряпичных ногах не хватило, я опустился на пол, где стоял, и вскоре забылся, а еще через какое-то время повторилось видение и раньше посещавшее меня - штурмующие Персей корабли Аллана.
На этот раз я не увидел зала с подвешенным посередине полупрозрачным шаром, кругом была просто звездная сфера, окраинный район скопления Хи, - я несся меж звезд, превращенный сам в подобие космического тела.
Вместе с тем и в бреду я сознавал, что я не космическое тело, а человек, и не лечу в космосе, а покоюсь где-то на наблюдательном пункте, а вокруг меня не реальные светила, а их изображения на экране, и бешеный мой полет от одной звезды к другой - не реальное движение, а лишь поворот телескопического анализатора: я не мчался, рассекая проходы меж светилами, а прибором отыскивал эскадры Аллана.
И когда передо мной засверкали огни галактических крейсеров, я жадно, повторяя едва шевелящимися губами вслух цифры, считал их. Две светящиеся кучки, две растянутые струи огней по сто искр (каждая искра была хорошо мне знакомой сверхсветовой крепостью) неслись клином на Персей - острие клина нацеливалось на Оранжевую, тусклую, постепенно гаснувшую; я уже хорошо знал, что означает ее зловещее исчезновение.
"Пробьются или не пробьются?" - думал я, трясясь слабой дрожью, у меня не хватало сил и на дрожь, лишь мысли пока не теряли ясности.
"Пробьются или нет?" - думал я, выглядывая темные тела в густо пылающей массе огней: тел было не меньше десятка, они неслись, покорные могучим аннигиляторам кораблей, каждое из тел в миллионы раз превосходило любой звездолет по объему и массе, а одно, самое массивное, составляло острие клина - вытянутая грозная шея желтовато-белых огней кончалась черным клювом.