- Милости прошу, святой отец, - приветствовал он монаха.
Однако монах оказался не один. Рядом с ним смиренно перебирал гиацинтовые четки его сотоварищ по молитвам, по великим и малым постам, по изнурительным битвам с дьяволом.
- Отец. Маврикий, - представил толстяк спутника своего, до того тонкого и немощного, что закрадывалось сомнение: а не переусердствовал ли праведник с постами малыми и великими…
- Сие отец Феофилат, - жалобным речитативом отрекомендовал толстяка Маврикий.
Отец Феофилат не без усилий втиснулся в калитку. Ворота покачнулись, задрожали.
- Господь передвигает горы, и обличье земное изменяет, и сдвигает землю с основ, и столбы ее дрожат, - процитировал Иоганн, дивясь силище непомерной.
- Истинно так, герр профессор. Книга Иова, глава девятая, - пропел отец Маврикий, ручонками взмахнул и юркнул, как летучая мышь, вослед за отцом Феофилатом.
Монахи проследовали в гостиную.
- Извините, господа, я не имею возможности принять вас в кабинете. Разбойники буквально завалили его булыжниками, - заговорил Кеплер. - Ваша отвага, отец Феофилат, спасла мне жизнь.
- Vita brevis est, - заметил, отдуваясь толстяк.
- Vita somium breve, - подтвердил заморыш монах. Профессор извлек из шкафа синий суконный плащ.
- Я вынужден ненадолго отлучиться, господа. Надобно попросить, дабы убрали булыжники и битое стекло…
- Повремените утруждать себя такого рода заботами, глубокочтимый профессор, - отозвался отец Маврикий загадочно.
Кеплер озадаченно посмотрел на гостей.
- Однако я не намереваюсь сочинять ученого трактата о свойствах каменьев. Они мне не потребны. Булыжниками, как известно, дорогу в небо не вымостишь.
- Да стоит ли волноваться из-за кучи камешков, - буркнул отец Феофилат. - Тут речь идет о целой жизни.
- А может быть, и о смерти, - добавил другой монах.
- О жизни? О смерти? О чьей жизни и смерти, господа? Да вы садитесь, усаживайтесь, милости прошу!
Отец Феофилат опустился на лавку и заговорил:
- Не далее как сего дня, в три часа пополудни, будет обнародован высочайший эдикт о скороспешном изгнании из Штирии всех протестантов. Под угрозой смертной казни. - Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. - Как вы полагаете, во имя какой цели мы, рискуя священным саном, выбалтываем вам сию наисекретнейшую тайну?
- Мы дерзнули развеять тьму тайны, дабы вас не тревожили сомненья: пред вами истинные ваши друзья, господин Кеплер, - ловко ответил монах Маврикий на риторический вопрос собрата по вере. - И посему, будучи почитателями необыкновенных ваших дарований, засвидетельствованных в замечательном труде "Космографическое таинство", мы, истинные ваши друзья, - тут оба монаха заулыбались, - спрашиваем вас: намерены ли вы оставаться в великой Штирии?
Намерен ли он оставаться? Кеплер вспомнил: прошлым летом ему, точно преступнику какому-нибудь, пришлось покинуть Грац, с несколькими пфеннигами в кармане, под свист и улюлюканье фанатиков, размахивающих дубинками. Барбара билась в истерике, Регина рыдала, а невежды бюргеры швыряли в карету тухлые яйца, гнилые яблоки. И зачем он только вернулся?..
- Без сомнения, вы пожелаете остаться в Граце, - мягко произнес, не глядя на молчавшего Кеплера, отец Маврикий. - Иначе вы не стали бы расхваливать свободное свое отечество пред чужеземным профессором Галилеем…
"Откуда они пронюхали о письме к Галилею?" - встревожился Иоганн.
- …Иначе вы, ссылаясь на слабость глаз и боязнь ночной сырости, не отвергли бы предложение величайшего Тихо Браге, предложение не только лестное, но и выгодное во всех отношениях…
- Но ежели каждый мой шаг прослежен, ежели просматривается моя переписка, ежели соглядатаи, шпионы, доносчики кишмя кишат в вашей Штирии, тогда… - едва не закричал Кеплер.
- Что "тогда"? - позевывая, вопросил отец Феофилат.
- Ни-че-го… - сдержался профессор. - Ничего относительно истинной причины моего отказа переселиться в Уранибург вы не знаете. И не узнаете никогда.
- Сия причина ведома нам. Знаем сию причину. Прикованным к небу, но рассеянным во всех землях известно все. Или почти все, - пропел кротко отец Маврикий.
Смиренные отпрыски Иньиго де Лойолы, иезуиты, - вот кто изволил навестить скромного преподавателя городской гимназии. "Занятно, занятно, - размышлял Кеплер, - эрцгерцог Фердинанд, воспитанник иезуитов, выдворяет протестантов за кордон, а его духовные пастыри уговаривают закостенелого лютеранина остаться в, Граце. Зачем я понадобился им? Ума не приложу".
- Ежели вам любопытна причина вашего отказа господину Браге, извольте. Самостоятельность побоялись утратить. Поостереглись в зависимость попасть от короля астрономии. Он хотя и обладает лучшими в мире приборами для измерения небес, но в то же время тщится доказать неверность Коперниковых построений. Для вас же каноник фромборгский - пуп Земли, - закруглил речь монах.
Тяжкие дождевые облака уползали за реку. Ветер летал по косогору наперегонки с листвой. Утренний Грац гляделся в голубое зеркало небес.
- Позвольте, профессор, я подскажу вам средство, притом единственное, как остаться в нашей Штирии и свободно исповедовать Коперникову ересь, - заговорил толстяк. - Вам надлежит добровольно, доброчестиво перейти в лоно святой Римской церкви.
- Как, стать католиком? - воскликнул Кеплер.
- …а заодно и придворным астрологом эрцгерцога Фердинанда. Годовое жалованье три тысячи гульденов.
Кеплер отвечал не раздумывая:
- Благодарю покорно. Но как я возлюблю тех, кто восемь лет гноит в застенках Джордано Бруно?
Отец Маврикий вздохнул.
- Ах, герр Кеплер! Будь вы придворным астрологом, вас давно бы осведомили, что сего еретика еще весной, в благословенном Риме, на Площади Цветов, наказали сколь возможно кротко и без пролития крови.
- Сожгли?!
- Облачили в саван… прищемили язык… возвели на костер… пепел бросили в Тибр, - медленно проговорил отец Феофилат, так медленно, будто сам был свидетелем облачения, прищемления, возведения… - И поделом ему за невежество…
- Какое невежество? - вырвалось у профессора.
- Только невежда может запамятовать или не знать, что человечество во все времена гнало прочь мысль о движении Земли. Не мне объяснять вам, что Пифагор и пикнуть не смел о своем учении, что догмы его как тайна распространялись между его учениками. А Самосский Аристарх? Не его ль обвинили в безбожии, богохульстве, приговорили к смерти…
- То было в древности, в незапамятные времена… - возразил Кеплер.
- Времена всегда одинаковы, господин профессор, - жестко ответил толстяк иезуит. - Послушайте, что пишет некий свидетель казни вашего невежды Джордано, - и проговорил наизусть: - "Таким образом, Бруно бесславно погиб в огне и может рассказать в тех, иных мирах, каковые он столь богохульно воображал себе, о том, как римляне обыкновенно обращаются с безбожниками вроде него". Кто же он, сей очевидец казни? Невежда, скажете вы? Католик? Иезуит? Не тут-то было. Шоппиус, известнейший ученый, протестант из протестантов… Зря вы за голову хватаетесь, зря ручки к потолку воздеваете негодуя: "Как? Стать католиком?!" Во имя цели достойной иудеем стать не грех, в магометанство переметнуться, арапов поганых верования затвердить!.. Кто на виду у всего Граца, под бесовские выкрики и кривлянья, спалил календарь, составленный Иоганнесом Кеплерусом? Молчите? Лютеране, единоверцы ваши милые. Что вам отписали из Тюбингена, когда о куске хлеба воззвал математикус Кеплерус? Кукиш показали разлюбезнейшие протестанты своему брату издыхающему. За что же? За великую ревность к ереси Коперника. - Иезуит извлек носовой платок, трубно высморкался.
- Ducunt volentem fata, nolenten trahunt, - сызнова блеснул латынью Маврикий. - Три тысячи гульденов годового дохода. Соглашайтесь.
Профессор безмолвствовал размышляя:
"Можно обзавестись роскошным убранством, мебелью инкрустированной, гончими псами, каретами, челядью… Можно отречься от веры, от Коперника, от отца и матери, от родины, наконец… Можно предать честь, истину, красоту, разум… Совесть можно залить вином…
Но тогда во имя чего ты обременял себя и учителей вопросами, как поймать сетью облако; есть ли у ветра глаза и уши; можно ли приручить молнию? Ради чего на Лысой горе внимал рассказу о многострадальной жизни магистра всех свободных искусств? Во имя чего ты переписывал Птоломеев "Альмагест" далеко за полночь, когда навстречу идущий сон своим натиском с силой нападает на сердца смертных и овладевает ими?..
Дабы обрести достаток, довольство и сытость, следовало затвердить наперед: "Там, где все молчат, - молчи; где подличают - подличай; где доносят, осуждают, отрекаются - отрекайся, осуждай, доноси. Стань колесиком, гвоздиком, винтиком в заржавленной машине Священной Римской империи германской нации. Какие там модели солнечной системы, какие небесные острова - все блажь, чушь, ересь!"
"В синем океане Вселенной…" - шелестели осины, в пояс кланяясь хладному Муру;
"около небесных островов…" - вплетала река свой рокот в прощальные возгласы журавлей;