Все. Конец. Коротко, но доходчиво. Что-то происходящее все менее и менее становилось похожим на розыгрыш. Я вдруг со внезапной ясностью понял, что и автор послания, и его хранитель были заражены суеверным страхом перед… черт поймет чем. Внизу пергамента стояла готическая роспись и дата: 13 мая 1564 г. Отдавая назад графу сей ветхий манускрипт, я сделал для себя еще одно весьма паршивое открытие: в какой-то момент почувствовал, что и сам поддался упадническому настроению. Не сказать, чтобы начал верить в населенный чертями и ведьмами инфернальный мир, но…
Я усердно пытался сообразить, что же "но…" - увы, соображения, сообразительность и сама соображаловка были окончательно сбиты с толку. Вмиг мне показалось, что я нахожусь уже не в современной прогрессивной Англии, а как в яму провалился минимум на полтысячелетия в прошлое, где вокруг - одни древние тайны, завуалированные непроницаемым ни для ума, ни для взора туманом старобытности. А в старину, как известно, люди как-то умудрялись жить с плоской землей под ногами и твердым небом над головой. Там еще не было ни законов естествознания, ни тех, кто бы занимался этими законами. Зато полным-полно водилось тех кто с рогами, тех кто с копытами и тех кто с хвостом. А подобного рода чуланов, подвалов, смрадных подземелий и мрачных лесных трущоб - их обиталищ - вообще не счесть.
Тьфу на этот бред!!
Я усердно тряхнул головой, надеясь разболтать в ней лениво уснувшие мысли.
– Послушайте, граф. Динозавры, как мне известно, вымерли миллион лет назад, мамонты - лет тысяч пятнадцать-двадцать. А всякие ведьмы, домовые, эльфы, тролли и все их родственники вымерли всего лишь лет за двести до нашего времени… Вы думаете, кто-то еще остался?
Вместо ответа Каллистро задал свой вопрос, казалось бы, совершенно не относящийся к теме нашей беседы:
– А вам, господин Айрлэнд, никогда не приходило в голову, что цена за поместье слишком занижена с моей стороны?
– Да, впрочем…
– Не виляйте душой. И не думайте, что наткнулись на глупого старика, потерявшего способность реально оценивать окружающие вещи, - после этой довольно-таки едкой реплики Каллистро будто сбросил одну из своих масок. Он вольготно развалился в кожаном кресле, подставив свое старое лицо омолаживающим лучам дневного солнца. Все, что он говорил далее, говорил уже совершенно не глядя в мою сторону: - Двое из потенциальных покупателей даже разговаривать со мной не стали, как только узнали то, что знаете сейчас вы. Я мог бы вообще скрыть все эти тайны и чудаковатые завещания, если б захотел… Но у меня есть один пагубный недостаток!
– Какой же? Если не секрет.
И тут он наконец глянул мне в глаза.
– Я честен, мистер Айрлэнд.
Вообще-то забавная ситуация. Давно в такую не попадал, вернее - не попадал никогда. Время от времени я тайком всматривался в лицо графа, еще не потеряв надежду, что он мимикой выдаст свои истинные чувства. Но всякая его мимика уже давно застыла в потресканном морщинами изваянии старости.
– И что же в этом прокл`ятом или пр`оклятом чулане может находиться такого, что заставляло бы людей идти на самоубийство? Вы хоть сами в это верите? - более изящных вопросов мне в голову не приходило, так что пришлось задавать очевидные.
– Повторяю вам, мистер Айрлэнд, дверь в чулан заперта уже триста лет. Черепаха - и та сдохла. А что же там внутри: дай Бог ни мне, ни вам, никому другому так и не узнать.
Поначалу я откровенно не понял, при чем здесь только что упомянутая черепаха. Потом, кажется, сообразил. Но во всем остальном - полнейший мрак неясности. Этакий мистически-романтический абсурд. Внутренняя антиномия чувств и помыслов на пару минут ввела меня в состояние тупиковой меланхолии, где вялая воля не может уже принять ни одного вразумительного решения. Всю свою сознательную жизнь я общался с просвещенными трезвомыслящими людьми, и не мудрено, что заразился от них изъяном прагматизма. И как мне теперь прикажете реагировать на все услышанное здесь? Как бы вы поступили на моем месте? Отказываться от столь выгодной купчей из-за пожелтевшей бумажки да деревенских предрассудков?
Когда я произносил нижеизложенную реплику, мой голос был спокойным, деловым, почти дружественным:
– Хорошо, граф. Если помимо так сказать "портретов" руки барона Маклина и закрытого для всех веков и родов чулана замок больше не содержит никаких загадок, то для его приобретения мне не мешает ни первое, ни второе условие.
Он лишь молчаливо пожал мне руку. И когда в моей руке оказалась его старческая ладонь, она выглядела такой холодной, что я вновь вздрогнул как от ожога. Таким холодным может быть только тело трупа. Уже находясь за пределами замка, я столкнулся с озабоченным взором своего верного кучера Мэтью.
– Мистер Айрлэнд, извините меня, подлеца, что вмешиваюсь не в свое дело, но…
– Свое "но" будешь лошадям рассказывать! Излагай в чем дело, только коротко!
Мэтью, как добропорядочный слуга, уныло потоптался на одном месте, демонстрируя тем самым свое "недостоинство", потом окатил меня с ног до головы ледяной фразой:
– Не стоит вам покупать этот замок, мистер Айрлэнд…
И тут я позволил себе взорваться, от чего так терпеливо сдерживался в присутствии графа.
– Мэт! Неужели еще ты будешь действовать мне на нервы?! Что?!.. Скажи, что тебе здесь не нравится?!
Кучер втянул голову в плечи и принялся перетаптываться на месте еще с большим усердием.
– Я человек недалекий умом…
– Знаю! Поэтому и работаешь у меня простым кучером.
– Но душа моя всегда предчувствует неприятности. Это мне еще от деда досталось, знаменитого Мельхюазля, лесного пророка. Да, мой дед был человеком, о котором слагали легенды, хотя и простым пастухом. Нечисто это место… нечисто…
– Что?! Что здесь не так?!
– Посмотрите вокруг, мистер Айрлэнд. Обратите внимание на туман. Вы видели когда-нибудь, чтоб туман стелился так близко к земле, словно покрывало?
– Это атмосферное давление, Мэт! Ты слышал когда-нибудь об атмосферном давлении?
Мой кучер от природы был слегка глуховат, и мне частенько приходилось кричать на него не в качестве нарекания, а просто, чтобы слова достигли его слуха. Мэт, о давлении даже если и слышал, мне об этом не счел нужным сообщить. Он для чего-то осторожно оглянулся назад и как-то украдкой посмотрел на привратника Хортса.
– Видите этого человека, мистер Айрлэнд? Не нравится он мне. Странный взгляд, странные повадки, темная душа…
Было совсем не жарко, но я почувствовал, что весь вспотел. Одежда противно липнет к телу, под мышками уже бегут ручьи, придавая моей парфюмерии суррогатный болотный запах. Я достал платок и вытер влажное лицо. А Мэт тем временем, используя все доступное его интеллекту красноречие, продолжал:
– Он так внезапно глянет на меня и отвернется, глянет и снова отвернется… Все время, как я здесь стоял, ожидая вас, он многократно глядел в мою сторону и такое же количество раз отворачивался. Очень, очень странный человек…
– Странный человек, странный замок, странно светит солнце, странно воет ветер, цвет травы тоже странный. Что еще нашел ты здесь странного, Мэт? Прошу тебя, поехали домой!
Но мой кучер не унимался:
– Еще, мистер Айрлэнд, вспомните того юродивого, что мы встретили по пути сюда…
– Да мало ли сумасшедших бродит по всей Англии?! - я уже от души рявкнул на него. - Их полно и в Лондоне, и в Манчестере, и в Глазго, да где угодно! Почему-то все эти места у тебя "не странные", а здесь тебе все "странно"? Едем, я сказал!
– Простите, мистер Айрлэнд, я сказал много глупостей…
– Да, Мэт, сегодня ты превзошел самого себя в изречении всяких глупостей!
– Просто душа моя чувствует…
– Хорошей плетки твоя душа давно не чувствовала!
Под недовольное ржание лошадей кабриолет тронулся с места. Мое тело погрузилось в приятную дорожную тряску, душа размякла, а ум произнес сам в себе: "почему в этом мире столько красивого невежества и столько скучного благоразумия?". Ум мой имел пагубную привычку задавать вопросы, на которые сам же не мог ответить. Менлаувер канул в мутную зелень тамасских лесов. Его башни еще долгое время величественно возносились высоко над землею, точно были не от мира сего и к земле этой отношения никакого не имели. Сизые облака терлись своими телами о твердое небо, рвались в клочья и, не имея плоти, как духи исчезали в небытие. Облака всю жизнь казались мне просто иллюзией природы, нарисованной фантазией гуляющих по небу ветров. Помню, еще в далеком детстве я часто спрашивал свою мать: "мам, когда произойдет то-то или то-то?", она отвечала мне: "когда сможешь подержать в руке кусочек облака, сказанное тобой сбудется". Что можно было смело читать, как: "глупый ребенок, то, о чем ты говоришь, вообще не может быть". А я и впрямь был глупым: нет чтобы разобраться в метафоре, выбегал на улицу, подставлял свои ладони к небу и подолгу ждал, когда же наконец сверху отвалится хоть малюсенький кусочек хоть самого невзрачного облака.
Мэтью, кажется, на меня немного обиделся. Беспощадно стегал лошадей, те ускоряли свой шаг, в своей лошадиной наивности полагая, что смогут таким образом убежать от его кнута, а кабриолет от этого только сильнее трясло. И мне это нравилось. Вдруг раздалось такое ржание, что лошади повставали на дыбы, и я уже приготовился рявкнуть на кучера, чтобы тот не сходил с ума. Но Мэт меня опередил:
– Ах ты поганец!