Как-то мне… не то чтобы смешно. Совсем даже отнюдь! Трясёт-то не шуточно. Но схожесть с… с допросом Штирлица партайгеноссом Мюллером в подземельях гестапо по "17 мгновений весны"… Эта сдача оружия при входе…
Полная туфта! Совсем непохоже!
У Андрея в руках - его посох. Разновидность известной оружейной марки: "Этим - Иван Грозный убивает своего сына". Я ему совсем не сын, но… Там был сходный инструмент. Да и под меховым халатом - у него много чего может быть. У меня-то есть! Другое дело, что завалить его будет… очень непросто. А уж выбраться отсюда потом… только на танке. Сначала построить танк. А уж после, если повезёт…
Фигня. Он - не "папаша Мюллер". А я, уж тем более - не Штирлиц. И малышки Кэт в природе не существует. Разговоров насчёт пользы массажа индийских йогов против головной боли - не будет. Не потому, что йогов здесь нет. Где-то они тут должны быть. Но голова у Суждальского князя - не болит. Не потому что - "кость болеть не может", а совсем наоборот - потому что в шапке. Никаких вмешательств со стороны, никакого "бога из машины", телефонного звонка - не будет. Нет вводящих, подводящих, предварительных, прощупывающих… разговоров. Я в этой разновидности разговорного жанра… по средневековым меркам - просто профан. И Андрей - отнюдь не высокопоставленный гос. чиновник. Хоть бы и Третьего Рейха. Он - государь. С замашками кавалериста. Для него привычно - в атаку. И - рубить.
В атаку он уже… Теперь моя… контратака.
– Анна родила мальчика. Крестили Юрием. Так?
– Так. Х-хм. Здесь сказали?
– Нет. Я только что, ночью пришёл лодкой. Никого не видал, ни с кем не толковал.
– Подсылы прежде донесли? Далековато ты дотянуться вздумал.
– Зачем подсылы? Я же просто знаю. Не отсюда - из пророчеств.
– Иезекиля…
Сколько злобы, презрения прозвучало в этом древнееврейском имени в устах православного князя…
– Из пророчеств… Ты - ложный пророк. Волк в овечьей шкуре. Язва, гноем текущая. Слова твои - яд разъедающий. Из-за тебя я отпустил Улиту, позволил ей принять постриг. Из-за тебя сыны мои смотрят на меня со злобой лютой, из-за тебя соратники мои веры мне не имеют, из-за тебя неисчислимые укоры от духовников, от людей праведных - пали на главу мою. Не о победах моих над басурманами да погаными люди толкуют, а о похоти беззаконной, старца обуявшей. Будто я - не слуга верный достославной Пречистой Девы, а - кобель старый, на молодых сучек падкий. Ты - лжец. Вот, послушал я, старый, словес твоих сладких, прельстился знаниями невиданными и сокрушён ныне. В унижении и поношении пребываю. То - твоя вина. И ты мне за это ответишь. Вынет из тебя Маноха душу. А заодно и расспросит: сам ли ты до такого злодейства додумался, аль подсказал кто?
– Красиво сказал, Андрейша. Как по "Писанию". Только… Ты бы помахивал. Неча все свои негоразды на меня складывать. Что ты - как баба бессмысленная? Та тоже во всех своих бедах мужа винит. Да только ты мне не жена, и я тебе не муж. Изволь за дела свои сам ответ держать. Я тебя с ясыней под венец за ручку не тянул. Улиту из заруба не звать - не мой совет. Как на тебя сыны твои смотрят - как воспитал, так и глядят. Или что у них животики пучило - тоже я виноват? Теперь - давай по делу. Я лжец? Где? Скажи мне прямо, в лицо - в чём я тебе солгал?
Андрей снова закидывал голову. Будто разглядывал меня ноздрями. Хорошо, что здесь оружейных стволов нет. Двуствольных. Сальная свечка на стенке застенка - чадила и воняла. В полутьме её огонька я видел ненависть князя.
Он не рычал, почти не скалился. Почти… просто смотрел. Лишь минимальные движения мимических мышц. Субмиллиметровые.
Достаточные, чтобы захлебнуться.
В океане презрения.
Достаточные, чтобы сгореть.
В огненном торнадо ненависти.
– Не о чем с тобой толковать. Ты - гад ползучий, искушавший душу мою. И в том - преуспевший. Но покаялся я и очистился. И развеялся морок лживый. А тебя, тварь сатанинскую, каблуком раздавлю. Как тарантула.
Это - катастрофа.
Это - смерть. Моя. И всего недопрогресснутого человечества.
Да фиг с ним, с человечеством! Но самому умирать…
Если он не будет со мной говорить - он не будет меня слушать. Он будет действовать так, как сочтёт нужным. На основании тех знаний, тех оценок, которые у него в мозгу. А они - неверны! Но он не узнает правду. Потому что не даст мне сказать. Защититься, оправдаться, просветить и убедить.
"Раздавить каблуком. Как тарантула".
Бздынь - полный.
А и - плевать.
Я равнодушно пожал плечами.
"Равнодушно" - это не пижонство, не игра на публику. Отгорело. От длительного осознания.
Много раз, ещё со времён Бряхимовского похода, потом - на Стрелке, сейчас вот, под "бермудским парусом" - я представлял возможность этого разговора. "Будет - не будет. Родит - не родит. Мальчика - девочку. Ану - не Ану". В десятке разных декораций, с сотнями вариантов поворотов, реплик, реакций. Я уже пережил эту смерть в своём воображении. Эти смерти. Много раз. Я уже устал от этого. Как он меня убивает. И так, и так, и эдак… Надоело.
У меня нынче - просто смена приоритетов. Временная, я надеюсь. "Меняю свою жизнь на свою правду". Довольно широко распространённый в истории человечества бартер. Глупость, наверное. Но собственная смерть… как-то не очень важна. Ну, по-визжу на дыбе. С горящим веничком, с калёным железом. Может - час, может - день. Потом-то… "дальше - тишина".
"На том стою и не могу иначе, и да поможет мне Бог!".
Лютеру, произнёсшему эти слова в судилище, было тревожнее: поможет Бог или нет, как Он на это посмотрит, правильно ли Его понял… Я в бога не верю. Поэтому неопределённости не имею: мне никто не поможет. Кроме меня самого. "На том стою…". И так - до самой моей смерти.
Что-то многовато я стал на этой "Святой Руси" о смерти думать. Как-то она… постоянно рядом. Всё время - затылком чувствую. И уже перестаю судорожно пугаться. По Карлсону: "Обычное дело".
– Что ж, брат Андрей, жизнь - болезнь неизлечимая. Всегда заканчивается смертью. И моя, и твоя. "Раздавить каблуком…" - можно. Но ты не ответил. В чём лжа?
Ему… было противно. Омерзительно и отвратительно. Ему было тяжело открыть рот, шевелить языком, издавать звуки. Формулировать мысль. А не фонтан отвращения в мой адрес. Взять себя в руки, собраться, построить и бросить в меня связную, осмысленную фразу. Подлежащее, сказуемое, дополнение… А не поток слюней, которые сопровождают проявление шквала негативных эмоций.
* * *
Пока человек говорит - он не кусается.
"Поговори со мною мама.
О чём-нибудь поговори".
Сделай хоть какой-нибудь перерыв в изгрызании, понадкусывании, проедании…
Какое огромное счастье, что у хомнутых сапиенсов пищевой вход совмещён с аудио-выходом! Хотя конечно, есть мастера, которые и "польку-бабочку" сыграть могут. Пищевым выходом. Сохраняя, при этом, другие акустические возможности.
* * *
– Ты сказывал, что от меня детей быть не может. Что… лишай на берёзе. Что видывал в своих… видениях-пророчествах, про измены жены моей, Улиты. Сиё есть лжа. Лжа злокозненная, сатанинская. И сам ты - слуга Проклятого.
– Стоп. Чётче. Что здесь лжа? Что я слуга Князя Тьмы? - Да, это ложь. Что ты отпустил Улиту Кучковну в монастырь? - Сиё правда. Что я видел записи об изменах её в… в моих пророчествах - правда. Однако - ни ты, ни я - ни подтвердить, ни опровергнуть это ныне не можем. Что мы с тобой во многом схожи, что от меня детей не народится? - Сиё - правда. По нашему сходству, и от тебя детей может не быть - вот что я сказал. В чём лжа?
– Ты…! Ты сказал, что мои сыны - не мои!
– Нет! Я это - спросил! А решил так - ты сам!
Ничто так не раздражает человека в споре, как цитирование ему - его же. Ибо это аргумент не из серии - "про истину", но - про самого оппонента. "Я - дурак?! - Нет! Дурак - не я!". Очень опасное оружие в дискуссии.
Андрей был в ярости. У него плясали и кривились губы, бешено тискали посох пальцы. Подобно тому, как мяли рукоять и наглаживали клинок "меча Святого Бориса" в нашей беседе под Янином. Но - ни одного резкого движения, ни одного громкого звука. Бешеный Катай умеет держать в себе своё бешенство.
– Ты обманул меня. Хоть бы и не прямо, словами, но введя меня - твоего господина - в заблуждение. Сиё есть грех. За что и будешь казнён.
– Э-эх… в пятый раз. В пятый раз нашёл ты, брат, причину меня казнить. Зря ты это…
– Анна родила! От меня! Значит и другие дети мои - мои! Значит - я зря, попусту, по глупости свою жену венчанную…! Я об ней худо думал! Я ей казни страшные замысливал! Без вины - виноватил! Грех страшный! От тебя, от наушничества твоего! Сволота ты распоследняя! Сдохнешь, гадина!
* * *
"Вот эти пальчики - сказал Мюллер, - мы обнаружили на чемодане, в котором русская радистка хранила своё хозяйство…
- Ошибка исключена? - спросил Штирлиц… - А случайность?
- Возможна. Только доказательная случайность.
- Это объяснить очень трудно. Почти невозможно. Я бы на вашем месте не поверил бы ни одному моему объяснению - сочувствуя Мюллеру произнёс Штирлиц. - Я понимаю вас, группенфюрер. Я вас отлично понимаю. - Мюллер растерянно сморгнул.
- Я бы очень хотел получить от вас доказательный ответ, Штирлиц. Честное слово: я отношусь к вам с симпатией.
- Я верю вам, группенфюррер.
…
- Постарайтесь вспомнить, Штирлиц".