И о Федоре Николаевиче Свешникове, и о его сестре Варваре оберштурмбаннфюрер Отто Скорцени узнал от своего приятеля Фрица Штайнера, директора разведшколы "Нахтигаль". Штайнер подчинялся руководителю штаба "Валли" Гейнцу Шмальцшлегеру, и не имел права предоставлять секретную информацию представителю другого ведомства, но со Скорцени их связывала давняя дружба. К тому же в разговоре с приятелем Скорцени ни разу не упомянул имя Вальтера Шелленберга, бывшего на ножах с руководством Абвера. Он просто рассказал Штайнеру, что его людям необходимо найти в блокадном Ленинграде одного человека, и спросил, не знает ли Штайнер, как это можно сделать наиболее простым и элегантным способом.
– Ты обратился как раз по адресу, старина, – ответил ему Штайнер, роясь в папках на своем рабочем столе. – В моей школе учится человек, который может тебе очень в этом помочь. Вот, Свешников Василий Иванович, бывший сержант Красной Армии, сдался в плен в январе 1942 года под Лозовой, содержался в концентрационном лагере, где почти сразу же высказал желание сотрудничать с Абвером. Вот его личное дело. Учится он хорошо, будем делать из него диверсанта.
– У меня своих хватает, – отмахнулся Скорцени.
– Я не собираюсь отдавать его тебе, – рассмеялся Штайнер. – Просто у этого парня в Ленинграде есть один очень интересный родственник…
– Когда мне к вам зайти, Федор Николаевич? – спросил Рольф.
– Зайдите… э-э, завтра вечером. Ну, или послезавтра – это уже наверняка. Я сообщу вам все, что смогу узнать.
– Тогда мы, пожалуй, пойдем, – Рольф приложил ладонь к фуражке. – Честь имею, товарищ Свешников.
– Погодите, погодите, – заволновался старик, – ужели вы так просто возьмете и уйдете? Может быть, посидите еще немного? Расскажете, как дела на фронте…
– Нет, Федор Николаевич, – покачал головой Рольф. – Мы уже и так опаздываем в штаб полка. Но я постараюсь зайти к вам завтра вечером.
На прощание Свешников обменялся с ними рукопожатием. Рольфу показалось, что ладонь старика была не толще папиросной бумаги.
Когда гости ушли, Федор Николаевич Свешников, не подозревавший о том, что его племянник, сын любимой сестры Варвары числится ныне курсантом разведшколы Абвера "Нахтигаль", поставил на буржуйку почерневшую кастрюлю и налил туда два ковшика воды из стоявшего в углу ведра. Дождался, когда закипит вода и осторожно, кончиком ножа отрезал от бульонного кубика тонкую коричневую полоску – не четвертую часть, а скорее, осьмушку.
Некоторое время он сидел, вдыхая запах из кастрюли, потом прикрыл ее крышкой и вышел в коридор, предварительно приперев дверь чурбачком, чтобы не захлопнулась от сквозняка. Доковыляв до середины коридора, он постучал к соседу.
– Я лежу, – недовольно сказали из-за двери.
– Савушка, – проговорил Свешников, – Савушка, ты уж, пожалуйста, поднимайся. Поднимайся, Савушка, дело у меня к тебе важное.
– Что ты, Федор, беспокойный какой, – заворчали за дверью. – Не даешь человеку полежать после вечернего моциона…
Щелкнул замок. На пороге комнаты стоял высокий старик с иконописным лицом, полчаса назад читавший стихи над Фонтанкой. Он снял пиджак и брюки и был в поношенной, но чистой пижаме.
– Савушка, – зашептал Свешников, – у тебя щавель есть? Или лебеда? Хотя бы немножечко? Понимаешь, Варя, сестра моя, прислала из Казани гостинец – бульонный концентрат… И теперь я варю суп, Савушка! Я приглашаю тебя на суп! Неважно, есть у тебя щавель или нет, хотя лучше, конечно, чтобы был. Собирайся и приходи, скоро все будет готово!
Старик, которого он назвал Савушкой, строго посмотрел на него.
– Вот как? Это хорошо. У меня есть несколько листочков щавеля и даже немного капустных листьев. Можешь их взять. Однако мне нужно переодеться, я не могу идти в гости в пижаме.
Федор Николаевич, лучась от счастья, схватил подаренную зелень и поспешил к супу. Минут через десять он потушил огонь и, причмокнув губами, попробовал с ложки получившееся варево. Вкус был божественный.
– Что же Савушка-то не идет, – пробормотал он. – Остынет же!
Еще через пять минут он решил поторопить соседа. Дверь в его комнату была открыта, а сам он сидел на стуле, спиною к Свешникову.
– Савушка, – позвал Федор Николаевич, – ну что же ты так долго!..
Потом он увидел, что подле стула неряшливым комом лежит пижама. Савушка переоделся, но не успел убрать ее в шкаф.
– Савушка! – испуганно прошептал Свешников. Подошел на цыпочках, вгляделся.
Старик с лицом византийского святого смотрел куда-то сквозь него остановившимися, мертвыми глазами.
Глава шестая
След "Золотой Зари"
Подмосковье, июль 1942 года
Спустя две недели после начала занятий курсанты познакомились с новым преподавателем.
Это произошло на уроке немецкого. Войдя в класс, они обнаружили, что вместо старенькой Изольды Францевны за столом сидит худощавый черноволосый мужчина с крупным носом и цепкими, похожими на маслины, глазами. Одет он был в штатское – свободные черные брюки и белую рубашку с коротким рукавом.
– Здравия желаю, – на всякий случай гаркнул Шибанов. Мужчина слегка поднял брови – мол, зачем же так кричать?
– Разрешите вопрос!
– Спрашивайте, капитан.
– А что с Изольдой Францевной?
– Она больше не будет вести у вас немецкий, – ответил черноволосый. – Немецкий у вас буду вести я. А также многое другое.
"У него акцент, – подумал Лев. – Несильный, едва заметный, но все же акцент. Француз?"
– Меня зовут Жером, – словно прочитав его мысли, продолжал мужчина. – Я назначен командиром вашей группы. Группе, кстати, присвоено кодовое название "Синица". Вопросы?
"Он похож на д’Артаньяна, – подумал Гумилев. – Не такого молодого, как в "Трех мушкетерах", но и не такого старого как в "Двадцать лет спустя". Где-то посередине. Интересно, он из Интербригад? В Испании сражалось много французов…"
– Товарищ Жером, вы военный? – не унимался Шибанов.
Черноволосый сдержанно улыбнулся.
– Да, капитан. Я майор государственной безопасности. Но будет лучше, если вы станете обращаться ко мне, как сейчас – "товарищ Жером".
– Разрешите узнать, каковы задачи нашей группы, – неожиданно выступила вперед Катя. – А то мы уже две недели гадаем, зачем нас здесь собрали…
Жером легко поднялся со стула и зачем-то подошел к окну. Подумал и задернул штору.
– Разумеется, я отвечу на все ваши вопросы, – сказал он, наконец. – Но прежде вам предстоит пройти что-то вроде экзамена.
– По немецкому? – разочарованно спросил Теркин. – Так я не сдам…
– Немецкий здесь не при чем, – успокоил его черноволосый. – Экзамен вы будете сдавать в индивидуальном порядке, много времени он не займет. Начнем, пожалуй, именно с вас. Остальных попрошу подождать за дверью.
– Ни пуха, ни пера, – сказал Шибанов, хлопая Василия по плечу. – Смотри, не подведи, пехота…
Выйдя на улицу, устроились в тени большого дуба. Гумилев достал папиросы, закурил. Курева им выдавали по пачке в день, причем папиросы были хорошие, явно из довоенных еще запасов – "Борцы" или "Дели". Кроме Льва, в группе курил только Теркин, но тот в основном смолил припасенную махорочку, а папиросы копил и обменивал на что-нибудь ценное.
– Отсядь, Николаич, – попросил Шибанов, – сам здоровье гробишь, так хоть других не обкуривай.
– Сдается мне, капитан, ты хочешь жить вечно, – процитировал Гумилев безымянного английского капрала эпохи первой мировой войны, но отодвинулся.
– А что, – задумчиво проговорил Шибанов, – это мысль интересная. Вот если бы открыли такой способ, чтоб можно было жить лет двести-триста и не стареть… Это ж сколько за всю жизнь можно увидеть! Пушкин сто с хвостиком лет назад еще жив был, стихи писал! А еще за сто лет до этого Пугачев родился… Да мало ли великих людей в России было…
– Их и сейчас не меньше, – усмехнулся Лев. – Только как справедливо заметил еще один поэт, "большое видится на расстоянье". Ты уверен, капитан, что смог бы определить, кто из твоих современников действительно велик?
Шибанов сорвал травинку, сунул в рот и принялся жевать.
– В чем-то ты, конечно, прав, Николаич. Но все равно прожить триста лет было бы здорово…
– А мне бы хотелось, чтобы изобрели такое средство, чтобы люди вообще не болели, – сказала Катя. – Пусть живут не триста лет, а семьдесят – но только здоровыми.
– Да чего тут изобретать, – удивился Шибанов. – Не пей, не кури, спортом занимайся – вот и не будешь болеть.
По лицу Кати пробежала тень.
– У меня мама не пила и не курила. А потом заразилась тифом и умерла.
Капитан крякнул.
– Извини, Катюш. Я ж не про заразу…
Повисло неловкое молчание. Гумилев, чтобы разрядить обстановку, спросил:
– Как думаете, этот Жером – он француз или испанец?
– Маловато данных, – тут же откликнулся Шибанов. – Вообще у нас в Таганроге и в Ростове таких тоже хватало. На армянина он не слишком похож, а вот на осетина – вполне.
– А акцент?
– Ну, пожил за границей, вот и акцент…
Открылась дверь, и во двор вышел Теркин. Вид у него был обескураженный.
– Катюша, тебя просят.
– А чего там было-то? – Катя вскочила, поправила падавшую на глаза светлую челочку. – О чем спрашивал?
– Не велено рассказывать, – покачал головой Василий. – Но ты иди, не боись. Он не кусается.
– Я и не боюсь, – обиженно дернула плечиком Катя. – Подумаешь…
И гордой походкой двинулась к казарме, в которой размещался класс немецкого.
– Ладно, пехота, колись, чем там этот Жером интересуется, – сказал капитан, когда Катя скрылась за дверью. – Тут все свои.