Какое-то время он не совсем ясно представлял себе, что происходит. Например, когда он пересекал улицу в двух кварталах от Небесных Многоэтажек, его едва не сбил черный, медленно двигавшийся, спроектированный в музейном стиле начала двадцатого века электромобиль. В нем сидели Куки, семейство Экли и Красавчик Джек Джоунс с коробкой на коленях. В тот момент Фил даже не узнал их.
Единственное, в чем он отдавал себе отчет, это то, что в его кармане лежал мятый клочок ленты фонографа с именем и адресом доктора Ромадки.
IV
Огонек индикатора подскочил к самому верху колонки глазков. Лифт со свистом пронесся наверх и остановился. Дверь открылась, и Фил вывалился в крошечное фойе, застеленное ковром, напоминавшим серую лужайку.
Стена - на этот раз женским голосом (прямо обаяшка!) - прошептала:
- Добрый вечер. У вас назначено время?
- Уф, - только и смог произнести Фил, удивляясь тому, что он вообще в состоянии говорить.
- У вас назначено время? - повторила стена. - Пожалуйста, ответьте: "да" или "нет".
- Да, - сказал Фил.
- Сообщите ваше имя, пожалуйста.
- Фил Гиш.
Едва произнеся эти слова, он подумал, что должен был сказать "Джек Джоунс". Но, тихонько пожужжав, стена сообщила:
- Как поживаете, мистер Гиш? Пожалуйста, проходите. Она раздвинулась, открыв отверстие сюрреалистической грушевидной формы. Откуда-то рядом выпрыгнула извивающаяся рука, тонкая и блестящая, словно змея. Грациозным жестом хозяйки, в свое время занимавшейся балетом, она указала на ближайший стул.
- Присядьте, пожалуйста, - предложила стена. - Доктор Ромадка подойдет через пару секунд.
Фил сглотнул. У него было чувство, что если бы он вышел за пределы указанной территории, рука действовала бы столь же эффективно, как и та, потяжелее, из гимнастического зала, хоть и в сопровождении "Извините, пожалуйста" или даже "Ну ладно, Фил".
Он принял предложение и сел, будто замкнув этим некий цикл, так как стена сказала: "Спасибо". Он встал. Стена произнесла "Да?" с едва заметным оттенком раздражения. Он снова сел. "Спасибо", - последовало в ответ.
В комнате было темно, тихо и спокойно, как в утробе. По всей видимости, большинство пациентов доктора Ромадки предавались тут за большие деньги фантазиям. Неизбежный письменный стол имел двойной изгиб, напоминая старинную козетку. Нигде не было рекламных плакатов: явный признак зажиточности. На одной из стен висела большая круглая композиция, несомненно, копия какого-нибудь античного оригинала. Неясные очертания нимф и сатиров встревожили Фила, и он быстро перевел взгляд на арку, за которой виднелось начало лестницы. Он решил, что у доктора Ромадки должен быть еще и пентхауз. Внезапно послышались рассерженные голоса, мужской и девичий. Вскоре девичий перешел в переполненный ненавистью кошачий визг. Где-то со щелчком захлопнулась дверь, и немного погодя по лестнице, не двигая ногами, спустился мужчина. Фил сообразил, что лестница - это эскалатор.
Доктор Ромадка оказался плотным лысым человеком, источавшим тонкость и проницательность. На его левой щеке краснели четыре глубоких свежих царапины, на которые он абсолютно не обращал внимание и, по всей видимости, ожидал того же от Фила.
Доктор кивком головы пригласил пациента к столу. Они сели, глядя друг на друга, разделенные сияющей изогнутой поверхностью. Аналитик улыбнулся.
- Итак, мистер Гиш? Да, Джек Джоунс сообщил мне ваше имя, и поскольку Сашеверелл и Мери в любом случае все оплачивают, новая договоренность меня вполне устраивает. Ах да, Сашеверелл и Мери - это мистер и миссис Экли, друзья Джека Джоунса. Я думал, вы знаете. Между прочим, вы на час опоздали.
Капля крови из самой глубокой царапины скатилась по щеке, упала и расплылась на белой рубашке. Фил поежился и заставил себя произнести:
- Я тут с ума сходил. Аналитик кивнул.
- Вы и с виду слегка на взводе.
- Слегка?
- Ну… - Аналитик пожал плечами, словно извиняясь за неумение выразиться точнее, и добавил: - Не удивляйтесь тому, что, как вы выразились, сходите с ума, мистер Гиш. Кстати, можно называть вас Филом? В наши дни это скорее правило, нежели исключение, хотя то, что вы сами признаетесь, несколько непривычно. Вот уже сто лет американцы живут в эпоху коллективного безумия и стадного чувства, сравнимых разве что с тюльпанной манией у голландцев. Здесь и ужас перед ведьмовским ремеслом, и помешательство на танцах, и троцкизм, и крестовые походы. До 1950-го нашу манию можно было бы назвать автомобильной, а теперь нам остается лишь гадать, какое подыскать название. Я, видите ли, пишу непопулярную книгу на эту тему. Не то чтобы нынешнее помешательство в обществе являлось большим секретом либо сильно пугало кого-то. Нет. Каких еще результатов следует ожидать в американском обществе, когда началась переоценка, с одной стороны, безопасности, цензуры, надуманного идеализма, призванного спасти мир, и самопожертвования на войне, а с другой - неутолимой жажды приобретений, жестокой соревновательности и агрессивности, воинственности садистов-мужчин, презрения к родителям и государству и фантастически чрезмерно поощряемой сексуальности?
Аналитик резко повысил голос и выпучил глаза, словно к его негодованию примешивалось что-то сугубо личное. Однако через секунду он овладел собой - стал веселым и профессиональным.
- Ладно, Фил, давайте посмотрим, что с вами сделало больное общество. Вы, может, и удивитесь, но мы не будем пользоваться всеми этими современными средствами: электросном, глубоким фотографированием мозга либо ситуативной терапией в сочетании с грелкой, одеялом и блондинистой любовницей-роботом. Мы просто займемся тем, чем занимались наши прадедушки, - поговорим. Чувствуйте себя совершенно свободно. Этот стол спланирован так, что мы можем сидеть рядом, не глядя друг на друга. Хотите закурить? Отлично! Давайте! А теперь начните с самого начала. Расскажите мне о своей жизни.
Фил проглотил слюну.
- Извините, доктор Ромадка, - сказал он, - но у меня нет желания сейчас это делать. Я хотел рассказать вам о происшествии… то есть о галлюцинации. Это случилось только что, и я убедился, что свихнулся. Мне хотелось бы, чтобы вы мне о ней рассказали. Ну, то есть, интерпретировали, либо проанализировали, или как там еще…
Аналитик радостно передернул плечами.
- Отлично, любое начало подойдет. Давайте, начинайте. Фил рассказал ему все, что видел сквозь затемненное окно. Умело направляемый доктором, он и сам не заметил, как виновато сознался в том, что уже давно использует окно в качестве наблюдательного пункта. А когда добрался до описания самой галлюцинации, почувствовал, что опять дрожит от ужаса. Но в конце концов выплеснул все.
Казалось, доктор Ромадка был счастлив, будто ему преподнесли редчайшее творение искусства.
- Прекрасно, - прокомментировал он, - мне редко приходилось слышать о таком изумительном символе всех темных сексуальных влечений этой культуры. Сатир женского пола, вернее, сатиретка, готовая принести и любовь и тяжкие повреждения с помощью копытец. Мери пришла бы в восторг от этой истории, уверен, и захотела бы создать одну из своих кукол по ее образу и подобию. - Он вздохнул в судорожном порыве, но затем взял себя в руки. - Конечно, Фил, сейчас от вас вряд ли можно ожидать интереса к эстетической стороне деятельности вашего подсознания. Вы хотите знать причины, источники. Скажите, вы когда-нибудь видели лошадь?
- Только в цирке, - признался Фил.
- Вы интересуетесь греческой мифологией?
- Не припомню такого.
- Ладно, а вы видели телепрограмму "Девчонка-жеребенок", или музыкальную сексомедию "Лошадиная компания", или этот древний фильм "Фантазия"?
Фил отрицательно покачал головой. Аналитик задумчиво кивнул.
- Говорите, мех располагался на торсе, как нижняя рубашка, в обтяжку, обнажая грудь? И ноги, прямые, как палки, оканчивались копытами?
- Не совсем, - поправил Фил и принялся описывать выпуклую заднюю часть щеток и изящные, как щиколотки, бабки.
- Но во всем остальном она была сложена как нормальная девушка, кроме ушей, как у фавна?
- Нет, - сказал Фил через секунду и наморщил лоб. - У нее тяжеловатые ляжки и такие мощные, будто специально созданы для бега на дальние дистанции. И руки длинноваты, правда, тогда мне это не пришло в голову. И потом, верхняя часть ее тела немного выдвинута, надеюсь, вы меня понимаете, и сбалансирована довольно крупным задом. Но о ней нельзя сказать - толстобедрая.
- Изумительно! - воскликнул аналитик. - Фил, вы не только снабдили свое видение абсолютно точными лошадиными ногами, но и внесли ряд необходимых анатомических дополнений, которые вызвал бы у двуногих подобный способ передвижения. - Он сидел, улыбаясь в пустоту и восхищаясь творческой мощью и изобретательностью подсознания.
- Мой рассказ дает вам данные о работе мозга? - спросил Фил. Он бы разозлился, не будь столь напуган. - Что со мной происходит?
Доктор Ромадка с извиняющейся улыбкой отогнал от себя фантазии.
- Что происходит с Америкой? - спросил он патетически. - Фил, еще слишком рано, я не могу делать выводы, точнее - помочь вам прийти к собственным выводам. Конечно, визуальная проекция вашего подсознания имеет весьма интересные связи.
- Что за связи? - спросил Фил. - Быть может, я неясно выразился? Меня это сильно беспокоит. Я не могу выбросить это из головы.
Доктор Ромадка улыбнулся и пожал плечами.