- Я не Удалов, - сказал Корнелий Иванович. - То есть я Удалов, но вовсе другой Удалов. А настоящий Удалов сидит сейчас в Гордоме, на активе, и соратники топчут его ногами.
Вот что удивительно - Грубин поверил Удалову мгновенно!
- У тебя глаза другие, - признал он. - У тебя глаза прежние. Может, даже смелее. Объясни.
И Удалов объяснил. И про изобретение Минца, и про то, как Минц простудился и пришлось Удалову идти в параллельный мир вместо друга.
По мере того как он рассказывал, лицо Грубина светлело, морщины разглаживались, даже волосы начали завиваться.
Грубин вскочил, принялся бегать по комнате, опрокидывая предметы и расшвыривая пластиковые руки и ноги.
- Сейчас же! - закричал он, не дав Удалову договорить. - Сейчас же обратно! Беги отсюда! Тебе здесь не место. И если можешь, возьми меня с собой. Больше я здесь жить не могу!
- Спокойно, - остановил его Удалов. - Без паники. У меня задача - найти Минца. И вторая - во всем разобраться. А как исправлять положение, подумаем вместе. Рассказывай. Коротко, внятно. Начинай!
Последнее слово прозвучало приказом, и Грубин подчинился ему. Он остановился у стола, задумался.
- Даже не знаю, как начать. Произошло это три с половиной года назад. Был у нас предгором Селиванов.
- Помню, - подтвердил Удалов. - У нас он тоже предгором был. Потом на пенсию ушел.
- И занял то место его заместитель Пупыкин, Василий Парфеныч.
- У нас тоже. Все пока сходится.
- Времена, ты знаешь, были тихие, ни шатко ни валко… Утвердили Пупыкина предгором, он сначала ничего вроде бы и не делал. Все повторял: как нас учил товарищ Селиванов… Продолжая дело товарища Селиванова…
- Смотри-ка, у нас тоже так начинал!
- Потом начались кадровые перестановки. То один на пенсию, то другой, того с места убрали, того на новое место назначили… и тон у Пупыкина менялся. Уверенный тон становился. Ботинки заказал себе в Вологде на высоких каблуках… Пилипенку приблизил… Это наш старшина милиции.
- Знаю, он у нас до сих пор старшина. Простой мужик, душевный. Председатель общества охраны животных.
- Против Пупыкина боролись. Был у нас такой Белосельский, не знаешь? Коля? В классе с нами учился.
- Еще бы не знать, - улыбнулся Удалов.
- Так этот Белосельский выступил. Потребовал, чтобы покончить с приписками и обманом, а развивать трудовую инициативу и демократию… да, демократию…
Удалов кивнул. Он эту историю отлично помнил.
- Не знаю уж, каким образом, все было сделано тихо - куда-то Пупыкин написал, кому-то позвонил, что-то против Белосельского раскопал. Только слетел Белосельский со своего места. И пришлось ему уехать за правдой в область. Не знаю уж, отыскал он ее там или нет - только в город он не вернулся. А для многих его поражение стало хорошим уроком. Поняли: опасно идти против Пупыкина.
- Вот как у вас дело повернулось, - вздохнул Удалов. - Теперь мне многое понятно.
- А дальше - пошло, покатилось. Пупыкин всюду выступал, говорил, какие мы счастливые, как наш город движется вперед семимильными шагами. И чем меньше товаров в магазинах становилось, тем громче выступал Пупыкин. И что грустно - как только люди убедились, что Пупыкин твердо сидит, не сковырнуть его, они по углам разбежались, каждый у себя дома боролся за демократию и гласность, а на собраниях голосовали как надо.
- Понятно.
- Через год и ты, прости, Корнелий, сообразил, что лучше быть при начальнике, чем против. Как-то на собрании ты выступил против Пупыкина. И тут же тебе выговор за выговором, а потом открыли против тебя уголовное дело за хищение стройматериалов.
- Да чтобы я похищал!
- Верю, что не похищал. Только ты после этого сник, со мной даже разговаривать перестал, а стал рядом с Пупыкиным на трибуне стоять.
- Быстро вы ко всему привыкли!
- А что откладывать в долгий ящик? Если тебе с утра до вечера объясняют, как повезло тебе с таким хорошим начальником, то лучше согласиться.
- И ты тоже согласился?
- В этом мое преступление! - воскликнул Грубин. - Ты же знаешь, я неплохой изобретатель. Я предложение сделал, чтобы пластмассу усовершенствовать, из которой игрушки на фабрике делали. И формы новые изобрел - думал сделать для дома отдыха шахматы в виде рыцарей ростом с человека, но легкие. А директор фабрики Мимеонов в то время решил Пупыкину угодить, наладить массовое производство его бюстов. Для того чтобы в каждом учреждении и в каждой квартире стояли. Вот он этим способом и воспользовался. Пупыкину эта инициатива понравилась. Меня консультантом на фабрику пригласили, премию дали. А когда Мимеонов начал для будущего счастливого города Великого Пупыкина статуи в натуральную величину изготавливать, приложил я руку к этому безобразию. Теперь мучаюсь.
- Значит, другие не мучились и воспевали, а ты мучился, но тоже воспевал? - спросил Удалов.
- Только не надо иронии, - сказал Грубин. - Я же все понимал. И даже предупреждал Мимеонова - умерь свой пыл! Фильтров на заводе нету, отбросы у нас вредные, прорвет - весь город погубим. Ты когда к нам приехал?
- Сегодня утром. Видел я, до чего ваша деятельность довела. Костюм погубил и вообще всю одежду.
- Больше я на фабрику не выйду! Лучше пусть меня выселяют на сельское шефство, лучше на принудотдых. Что угодно - больше я с ними вместе шагу не сделаю.
- Погоди, не части. Мне ваша система не совсем понятна.
- А у вас иначе?
- Мне сейчас некогда тебе объяснять - скажу только, что твой Пупыкин уже на пенсии, уголовное дело против него возбуждено…
- Что? Не может быть! Какое счастье!
- Не суетись. Будет время - расскажу. Мне сейчас главное - узнать, где Минц, что с ним, здоров ли, почему его дверь опечатана.
- Не знаешь? Он же на принудотдыхе. За саботаж.
- Минц? За саботаж?
- Он не оправдал. Гравитационный подъемник собственными руками сломал, чтобы статую не воздвигать.
- Говоришь, гравитацию изобрел?
- Точно знаю - изобрел, мы с ним вместе испытывали.
- А для Пупыкина - ни-ни?
- Он принципиальный.
- Значит, есть все-таки принципиальные?
- Принципиальные, конечно, есть. Немного, но есть, - признался Грубин. - Но за принципы приходится дорого платить. И Минц заплатил. И Ксюша твоя…
- Да, совсем забыл. Что за история с Риммой?
- Когда Ксюшу на сельхозшефство отправили…
- Понятнее!
- У нас сельское население разбежалось, - объяснил Грубин. - По другим областям. Хозяйства обезлюдели. А Пупыкин в область всегда рапортует, что у нас постоянный прогресс. Что ни год, сеем на пять дней раньше, собираем на три дня раньше, и растут урожаи на три процента в год. Поставки он всегда выполняет. Только из-за этого в городе жрать нечего, а в поле работать отправляют всех, кто несогласный или подозрительный или кто не нужен. Половину учителей отправили, врачей больше половины, весь речной техникум там копает и пропалывает… А из футболистов и самбистов Пупыкин создал дружины, которые людей придерживают. Их на усиленном питании держат.
- Значит, крепостное хозяйство?
- Нет, это сельхозшефством у нас называется. Но что странно, Корнелий, - те, кто в городе остался, считают, что с сельским хозяйством все нормально. Потому что каждый день в газете нам рассказывают, как мы хорошо живем.
- А что случилось с Ксюшей?
- Как-то товарищ Пупыкин лично к тебе домой, то есть к Удалову, приехал, чтобы показать свое к нему расположение. А Ксения вместо обеда ему скандал закатила, всю правду выложила. Ты знаешь Ксению - она неуправляемая. Обиделся Пупыкин, на следующее утро ее скрутили, посадили на мотоцикл к Пилипенко - и в деревню, перевоспитываться, на сельхозшефство без права возвращения в город.
- А я? То есть а он?
- А он… он побежал к Пупыкину, просит - верни мою жену! А Пупыкин, говорят, погладил его по головке и говорит: "Не нужна тебе такая старая и непослушная жена. Она меня не уважает, значит, и тебя не уважает, и нашу великую родину не уважает. Мы тебе сделаем сегодня же развод, и отдам я тебе любую из своих секретарш". Так и сделал. Развел, на Римке женил. Она мне сама рассказывала.
- Ясно, - сказал Удалов. - Общая картина мне понятна. Пошли к Минцу. Где он отдыхает?
- Принудотдых, Корнелий, это по-старому тюрьма. Находится она в подвалах под гостиным двором, где раньше склады были. Там особо недовольные отдыхают.
- Ты хочешь сказать, что профессор Лев Христофорович Минц, лауреат двадцати премий, профессор тридцати университетов, находится в подвалах инквизиции?
- Ну, не то чтобы инквизиции, - смутился Грубин. - Но в подвалах…
- Срочно едем в область! Это не должно продолжаться.
- До области ты не доедешь, - ответил Грубин. - Некоторые пытались. В область специальное разрешение нужно. Его лично Пилипенко подписывает. Только проверенные оптимисты туда попадают. Так что в области о Великом Гусляре самое лучшее представление.
- Но ведь кто-то приезжает!
- Если приезжает, то на витрины с картонной лососиной смотрят, а потом в предгорском буфете обедают. Ясно?
- Минца надо освободить!
- Надо. Но не знаю как.
- Может, прессу поднять?
- Малюжкина? Ты сам видел. Его голове нужна ясность. А ясность он получает сверху.
- Ну что ж, - сказал Удалов, - тогда пошли в подвал.
- Подвалы заперты, там дружинники.
- Саша, ведь недаром я столько лет ремонтами занимаюсь. Неужели мне подземные ходы в этом городе неизвестны?
- А есть ход?
- Должен быть. По крайней мере, в моем мире есть и даже расчищен археологами. Его воры в пятнадцатом веке прокопали - тюки из гостиного двора выносили.