- А о чем с Савичем на рынке разговаривал? - Пупыкин вскочил и побежал по кабинету. Удалов увидел, какие у него высокие каблуки. Вопросы сыпались из него быстро, один за другим: - Зачем в магазине изображал черт знает что? Зачем хотел картонную лососину покупать? В оппозицию играешь? А на площади, у моего монумента, зачем крутился? Зачем народ агитировал, что я уже умер?
- Я Льва Толстого имел в виду.
- Кто у нас предгор? Я или Толстой?
- Вы.
- Ты меня свалить захотел?
- Все - набор случайностей.
- Случайность - это осознанная необходимость, - сказал Пупыкин. - Учить теорию надо. Ну что, будешь каяться или разгромим, в пример другим маловерам?
- Как знаете. - Удалов посмотрел на часы. Скоро перерыв кончится. А надо еще настоящего Удалова предупредить, что его ждет.
- Тогда идейный и организационный разгром, - подвел итог беседе Пупыкин.
- Ну, вы прямо диктатор.
- Не лично я диктатор, - ответил Пупыкин, - но осуществляю диктатуру масс. Массы мне доверяют, и я осуществляю.
- Ох раскусят тебя массы, - предупредил Удалов. Он тоже поднялся, и от этого движения Пупыкин метнулся в угол, протянул руку к кнопке. - Не зови свою охрану, - сказал Удалов. - Я пойду перекушу в буфет.
- А вот в буфет тебе вход уже закрыт, - осклабился Пупыкин. - Мне на таких, как ты, тратить икру нежелательно.
- Значит, еще до начала разговора со мной знал, чем он кончится?
- А моя работа такая - знать заранее, что чем кончится. Подожди в приемной, далеко не отходи. Никуда тебе от меня не скрыться.
Удалов вышел из кабинета. Спортсмены с повязками дружинников его пропустили. Удалов поглядел на секретарш. Вот черненькая - могла бы стать его женой и таить личико под занавеской, а вот и беленькая - тоже мог получить. "Где же ты, Ксюша, где же ты, родная моя?" И Удалов затосковал по Ксюше за двоих - за себя и за своего двойника.
На улице моросил дождик, но работы вокруг монумента не прекращались. Детишки вскапывали клумбы, воспитательницы сажали рассаду, монтажники крепили к боку статуи руку с портфелем, бригада дорожников сыпала щебенку под асфальтовое покрытие.
Удалов, отворачиваясь от людей, быстро прошел к памятнику. За массивным постаментом таился невысокий полный мужчина в плаще с поднятым воротником, в шляпе, натянутой на уши, и в черных очках. "Значит, вот как я выгляжу со стороны", - подумал Удалов и подошел к двойнику.
- Ждешь? - сказал он.
- Тише! Тут люди рядом. Ты куда пропал?
- Пупыкин меня допрашивал.
- Ой, тогда я пошел! Лучше сразу в ноги!
- Погоди, разве не хочешь послушать, что тебя ждет?
- А что?
- И переодеться не хочешь?
- Зачем?
- Затем, что Удалов не может выйти на перерыв из кабинета в одном костюме, а вернуться в другом. Вижу, ты, мой брат, совсем поглупел.
- Тогда бежим - вон там подсобка, вроде пустая.
- Бежим.
Они побежали, а Удалов сказал по пути двойнику:
- Ты хорошенько подумай, прежде чем туда возвращаться.
- А что?
- Как только они икру съедят…
- Сегодня икру в буфете дают? - с тоской спросил двойник. С такой искренней тоской, что Удалов даже остановился.
- Ты что, серьезно?
- Но мне же положено, - ответил двойник.
- А раз положено, надо взять?
- Как же не взять, раз положено?
Они побежали дальше, забрались в вагончик. Он в самом деле был пуст. На крючках висели пиджаки, на столике стояли пустые миски.
Двойник сразу начал раздеваться. Удалов последовал его примеру.
- Смотрю я на тебя, - сказал он, - и думаю: если ты, мой полный двойник, смог так превратиться в такое… значит, и во мне это сидит?
- Что сидит? - не понял двойник.
- Рабство. Лакейство.
- Я, прости, не раб и не лакей, - ответил второй Удалов, - я на ответственной работе, не ворую, морально устойчив…
- И воруешь, и морально неустойчив, - отрезал Удалов. - Только сам уже этого не замечаешь. Если икру тебе в буфете дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь. Понял?
- Ты с ума сошел! Разве ты не понимаешь, что мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности? У нас же особенная работа, организационная!
- А в детском саду икру дают?
- Не знаю. Там молоко дают.
- Ну и погряз ты, Корнелий, не ожидал я от тебя.
- А чем ты лучше?
- Я светлое будущее строю.
- Я тоже. Под водительством товарища Пупыкина. А ты под чьим водительством?
- Дурак ты, Корнелий. У нас водительство демократическое.
- У нас тоже.
- Не путай демократию с круговой порукой.
Второй Корнелий начал натягивать брюки. Разговор с двойником его встревожил и даже разозлил.
- Может, у вас и демократия, - сказал он. - Только твоей заслуги в том нет. Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Стендаль? Где Ксения? Где Минц? Где Ванда?
- Где?
- В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна. Хорошо служишь - тебя ценят.
- Как ценят, не знаю, но сейчас будут разбирать твое персональное дело.
- Чего? - Двойник сжался, как от удара в живот.
- Не чевокай, а слушай. Меня утром на шоссе видели, что я картошку собирал. Решили, что это ты.
- А зачем ты картошку собирал?
- Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.
- Это же преступление! Картошка по талонам, а она ее с поля украла!
- Помочь человеку, учти, это никогда не преступление. Потом я в магазине хотел купить лососины…
- Откуда лососина в магазине? Что за глупость?
- Я и говорю, что нет лососины в магазине. Так что эту глупость тебе припишут. Потом я на этой площади сказал, что Пупыкин уже помер…
- Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?
- Откуда я знал, что у вас такие порядки? Но главное то, что я на вашем активе Оболенскому про его моральный уровень сообщил.
- Ну кто тебя просил! Оболенский же пупыкинский друг!
- А никто меня не просил, кроме чувства собственного достоинства. Честь твою защищал.
- Что ты понимаешь в чести!
- А ты?
- Я-то понимаю. Честь - это дисциплина.
- Вот именно. В этом у нас расхождение. Так пойдешь на свою казнь или смоемся, пока не поздно?
- Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.
- Ты там от всего отпирайся, - посоветовал Удалов. - Я не я, корова не моя.
Но двойник уже не слушал. Он рвался прочь.
- Погоди! - крикнул ему вслед Удалов. - Где мне Минца отыскать?
Двойник ничего не ответил. Ежась от дождя, он бежал через площадь к входу в Гордом, навстречу своей горькой судьбе.
Тогда Удалов, избегая людных мест, поспешил к своему дому. Он знал, кого ему искать. Старый друг и сосед, изобретатель Грубин не мог измениться.
Но и Грубин изменился.
Удалов заглянул к нему со двора. Комната была еще более захламлена, чем обычно. В ней почему-то было много частей человеческого тела, изготовленных из белой пластмассы, и Грубин сидел на продавленной кровати, держал голову в руках, будто хотел отвинтить. И медленно раскачивался.
Наверное, зубы болят, решил Удалов и постучал в окно. Грубин поднял голову, посмотрел на Удалова тупым взглядом и вновь опустил голову.
Удалов тихонько вошел в дом, поглядел наверх - не смотрит ли кто со второго этажа - и толкнул дверь к Грубину. К счастью, она была открыта.
Удалов вошел в комнату и сказал:
- Привет, Саша. Ты чем-то расстроен?
- А ты не знаешь? - спросил Грубин, не поднимая головы.
- Пытаюсь понять.
- Тебе все ясно, - ответил Грубин. - Ты нашел свое место.
- А ты?
- Вот в том и ужас! - закричал Грубин. - Как же я так мог попасться? Ты мне скажи, как я мог попасться? Ну ладно, ты человек слабый, угодил в силки, даже биться не стал. Куда несут, туда и идешь. Но я-то творческая интеллигенция, всю жизнь гордился своей независимостью. И вот - стал соучастником преступления!
- Погоди, не все сразу. Давай по порядку.
Удалову захотелось понять, что произошло с Грубиным. Может быть, изменения только внешние, тогда еще не все потеряно.
- Мне с тобой говорить не о чем, - сказал Грубин.
- Почему же?
- Сам знаешь. Ты - номенклатура. Я - продавшаяся интеллигенция.
- А ты все-таки скажи. Допусти, что перед тобой не Удалов, а какой-то другой человек.
- Какой-то другой к Пилипенко доносить не побежит. А Удалов побежит.
- Не побегу, - возразил Удалов. - Честное слово.
- Ты правды захотел? Тогда держись! Скажу тебе, Корнелий, что за последние три года ты сильно изменился. С тех пор как тебя этот Пупыкин приблизил, ты сам на себя не похож. Готов землю за ним лизать. А с Ксенией что вы сделали?
- А что?
- Только не говори, что ты подчинился силе! Другой бы никогда жену не отдал. Залег бы в прихожей с пулеметом, отбивался бы до последнего патрона. А ты выбрал Пупыкина. Ну, выбрал и пресмыкайся.
- А еще что? - спросил Удалов. Горько ему было слушать такие слова о своем двойнике. Но надо слушать. На чужих ошибках учатся.
- А с Минцем ты как поступил? Ты зачем Минца топил?
- Я? Минца?
- Зря я с тобой разговариваю - время впустую трачу. Только удивительно - как быстро меняются люди.
- Тогда слушай ты, - решился Удалов. - И постарайся мне поверить.
Он произнес эти слова так значительно, что Грубин в удивлении уставился на него…