У двери заметил и подобрал сумочку, в которой Мари хранила документы, мобильники и всякую мелочь, затем, выглянул в коридор и ринулся направо, к ближайшему выходу. Добежав к повороту, на секунду остановился, здесь картина не радовала. Эпицентр взрыва был где-то в этом крыле, но на пару этажей ниже. Огонь бушевал не только под разрушенным лестничным маршем, он охватил всю правую часть здания, с шестого по девятый этаж. Ниже седьмого этажа спуститься было невозможно, нужно было перебираться на левое крыло.
Евгений Акимович еще издали увидел, что взрыв был и на этом крыле, но лестничная клетка выглядела не разрушенной и по ней, толкаясь, бежали и громко кричали люди. С облегчением вздохнув, крепче прижав к груди Лиз, очнувшуюся от боли в поломанной ноге, поспешил дальше. Пришлось перебираться через куски бетона, кирпича и груды мусора.
- ПапА, папА, мне бооольно. ПапА, где маман?
- Сейчас, сейчас, золотко, мы выберемся, и все будет хорошо.
Неожиданно, метра за три от входа на лестничную площадку, его нога попала в какую-то щель и пол, вроде бы как, провалился, он споткнулся и упал. Падая, девочку подтянул левой рукой на себя и провернул корпус правее, чтобы принять ее на грудь и не уронить на камни.
Боль пришла ужасная. На краю сознания, наклонился и посмотрел на ногу: произошел сдвиг упавших плит, и она была зажата и придавлена. Закон подлости - вот он, выход, но без посторонней помощи управиться невозможно. Осознано оглядевшись вокруг, ужаснулся еще больше - плита перекрытия осталась без левой опоры и висела над головой, удерживаясь самым краешком, непонятно какой силой.
Что-то Лиз в нем такое увидела, что лежа на груди, перестала плакать и причитать, ее глаза на вымазанной слезами и пылью рожице, расширились от страха.
- Сеньоры! Сеньоры! - хрипло закричал он по-испански бегущим вниз по лестнице людям, - Помогите!
Некоторые посматривали в его сторону, но большинство даже внимания не обращали. Евгений Акимович подумал, что здесь, в отеле, проживают иностранцы, которые местный язык не понимают, поэтому и не слышат. Он стал просить и кричать на других, известных ему языках: нидерландском, английском, французском, португальском, даже на африкаанс, который тоже знал неплохо, в свое время пять лет довелось поработать в ЮАР. Но народ по-прежнему катился потоком вниз, даже не пытаясь остановиться.
- Ползи, девочка туда, - громко зашептал он. Вытащил из кармана халата свой портмоне и телефон, переложил в дамскую сумочку, нацепил Лиз на шею через плечо и подтянул ремешок подмышку, что бы случайно не свалилась, - Запомни, пароль доступа к синей с золотом кредитке, это дата рождения твоей мамы, только набирается в обратной последовательности. Ясно?
- Да.
- Все, ползи. Ручками тянись.
- Нет! ПапА! Не пойду без тебя.
- Иди!!! Твою мать, - перешел на русский, увидев, что та потеряла сознание, заорал во всю глотку и долго ругался матом, затем, обессилено прохрипел, - Суки, ребенка заберите... Господи!!! Не за себя прошу!!! Я уже пожил! Всегда куда-то бежал, на три жизни хватит! Господи!!! Спаси это дитя невинное...
Вдруг, на лестничной площадке движение людского потока приостановилось, и в коридор выдавило двух молодых людей с небольшими сумками на плечах, одетыми в шорты и футболки с символикой 'Спартак', девушку и парня.
- Дед, не кричи, - сказал парень, - Все нормалек, сейчас поможем сойти вниз и тебе, и девчонке.
- Благодарю вас, ребята, но я уже пришел, - Евгений Акимович похлопал по сдавившей ногу плите, - Вы ее с места не сдвинете. Девочку зовут Лиз, заберите ее и бегите. Не задерживайтесь, - плита опасно нависла и могла рухнуть в любой момент. Он кивнул на потолок и прошептал, - С Богом, дети.
Молодые люди тоже подняли вверх головы, затем, синхронно подхватили Лиз, закинули ее руки себе на плечи и потащились на выход, а он, опираясь на локоть, глядел им в след.
- Господи, не должно быть места на Земле скотам, творящим сие, - сказал и откинулся на спину; услышав треск над головой, увидел отделившуюся и устремившуюся вниз плиту. Особо набожным он никогда не был, но глядя смерти в лицо, подумал: 'К сожалению, Бога мы вспоминаем только тогда, когда больше некуда бежать' и за миг до небытия успел наложить на себя Крестное Знамение.
* * *
В пространстве абсолютной тьмы светилась маленькая искорка Сознания. Кто оставил ее здесь? Кто имеет власть над временем и бытием?
Шли годы, десятилетия, века. Искорка с течением лет росла в размерах, в конце концов, превратилась в огромную звезду и ярко вспыхнула, поглотив окончательно тьму пространства.
- ИДИ! - впервые за столетия светило Сознания услышало громогласный Голос, - ЗДЕСЬ ТА ЖЕ РЕКА, ТОТ ЖЕ БЕРЕГ, ТОЛЬКО ВЫШЕ ПО ТЕЧЕНИЮ. ДЕЛАЙ, ЧТО ДОЛЖЕН!
Часть первая
Здравствуй, новое время!
Глава 1
- Микаэль, ты жив? Лежишь лицом в песке и не шевелишься, - я лежал на животе, уткнувшись лицом во что-то мягкое и горячее, словно действительно валяюсь в песке на пляже, а какой-то испанец трясет меня за плечи.
Боже мой! Неужели я жив?! Почему же лежу здесь до сих пор? Почему не забирают в машину неотложной помощи? А они мне освободили ногу?
Попробовал подтянуть левую ногу, - она нормально шевелилась и совершенно не болела.
- О! Вижу, жив, - опять услышал тот же голос, - Но в воде держался хорошо, молодец.
Башка разламывается, сильно пекут плечи, по которым меня больно хлопает этот испанец. Наверное, получил ожог во время пожара? Не помню. И о какой воде он говорит? Ах, река! Но как меня из взорванного и горящего отеля могло выбросить к какой-то реке. По-моему, здесь нет никаких рек, только море. И этот Голос... да, Голос с большой буквы, эхо которого звучит в сознании до сих пор. И почему мне кажется, что ожидал его бесконечно долго, словно не приходил в сознание много столетий? Но, это ведь невозможно?
- Вставай, Микаэль. Если поторопимся, к вечеру будем в Малаге.
- Меня зовут Жан, - сказал, и удивился: мой голос звучал незнакомо и это испугало. С трудом разлепил веки и тяжело приподнялся на локтях. Взгляд сфокусировался и перед глазами увидел свисающий с шеи на толстой суровой нити серебряный православный крестик. Странно, был у меня крестик - золотой, и цепочка золотая. Неужели, пока лежал в отключке, кто-то подменил?
- У тебя есть второе имя? Хорошо. Считай, мы уже дома, поэтому, не буду скрывать и своего полного имени. Кабальеро Серхио-Луис де-Торрес, к Вашим услугам, сеньор. Да, а твое произношение, Жан-Микаэль, сейчас звучит почти правильно.
Заколебал меня этот испанец с его никому непотребными аристократическими замашками. Учитель словесности нашелся!
Повернул к нему голову и увидел наголо остриженного оборванца-бомжа, парня лет семнадцати, не старше. У него на поясе висел вложенный в кожаные ножны неслабый тесак, клинок - сантиметров тридцать. И где это он такой кухонный ножичек надыбал? Вот тебе и кабальеро! Видно, болен на голову, из дурдома сбежал, нашел уши травмированного человека и мелет, что попало. Но не это меня особо обеспокоило. Оказывается, мы развалились на песке у приметной скалы, которая находилась справа от входа в отель. Только никакого отеля в округе не наблюдалось! И курортного городка не наблюдалось! Горы вдали возвышались прежние, и пляж был. И мыс, у которого любили купаться с Мари и Лиз. Только выглядел он для светлого дня как-то странно, словно после прилива. Не понятно.
Резко подхватился, сел и, не поверив собственным глазам, еще раз осмотрелся: берег узнаваем, но совершенно пустынен. Что за ерунда такая?! Опустил голову и осмотрел себя. Мои глаза, глаза пожилого человека увидели на себе такие же лохмотья, словно обрывки усмирительной рубашки, мозолистые руки, израненные царапинами коленки, сбитые ноги и некрупное тело мальчишки. Да, физически крепкое и прокаченное тело, не ребенка, конечно, но... совсем молодого пацана. Что же это такое?! Или я сам сбежал из дурки?!
Сердце гулко и часто застучало, а в ушах зазвенело, в голове что-то щелкнуло и я, опять потеряв сознание, свалился на горячий песок.
Отступление
Михайло Каширский, молодой воин пятнадцати лет, ехал спереди ватаги о правую руку отца родного, в седле своей мышастой Чайки, четырехлетней кобылы благородных арабских кровей.
Брони давно сняли, и одет он сейчас был в перепоясанный долгополый зеленый, отделанный золотом жупан, желтую кучомку на голове и желтые же сапоги. На поясе висела отличная индийская сабелька из дамасской стали, снятая в этом походе с мурзы, в бою зарубленным лично, а два великолепных иберийских пистоля, добытые в этом же бою и подаренные будущим тестем паном Чернышевским, торчали в седельных кобурах. А за плечами закинут облегченный немецкий мушкет, который на сто шагов бил очень точно.
Восседал Михайло гордо, подбородок держал выше, чем положено по правилам этикета и старался не обращать внимания на снисходительные взгляды и шутки отца - Якима Михайловича, полкового писаря* Гнежинского казачьего полка, и есаула того же полка Войска Его Царского Величества Запорожского, - отца покойной мамы, деда Опанаса.
Это был его второй поход. Первый - в позапрошлом году, но тогда его особо в бой не пускали, воспитатель - дядька Свирид, хватал за шаровары и придерживал в тылу.
* Начальника штаба