- Ну да, Танька твоя- дочь Клавы Шифер и Гарри Каспарова, такая- же умная как папа и красивая как мама. - Вступился Отец.
- И ты, скотоложец, молчи. Твои бабы- тоже коровы, одна к одной. Жуть да и только. Жмурку то ты давно не навещал? А? Что, сдулся? - Спросил Басмач.
- Не, Басма, я тебе ее подарил. Как-то она сказала, что тебя любит. - Отец нежно оскалился.
- Слушай, Отец, иди ты …, достал ты меня.
- Ладно, Басмач, не злись. - Отец посмотрел на Гурика, тот ехидно улыбался.
- Гурик, займи червонец на недельку. - Долетело из клубов пара. Басмач пытался перевести тему, хотя сам слабо рассчитывал на успех.
- Басмач, в магазине мозги не купишь, на кой черт тебе червонец? Ты просто не открывай рот на людях, и ты не будешь выглядеть полным дебилом. Так проще, и деньги целее будут. - Гурик сел на край койки и закурил.
- Дай, что как скряга-то. Отец, или ты дай. Хотя откуда у тебя, голодранца деньги?
Доска поскрипывала. Басмачу на самом деле и не нужны были деньги, просто он знал, что у Отца их нет, а тот терпеть не может, когда его величают голодранцем.
- А- а, хомячок, отправлю я тебя опять в Австралию, договоришься. Будешь там снова с кенгуру путаться, сифилис по саванне разносить. Понарожают уродов. - Отец сам начинал злиться.
- Отец, тебе, наверное, на свете интересно жить? - Спросил Басмач, отрываясь от брюк.
- Еще как, - огрызнулся Отец.
- Я так и думал. Глупым людям всегда интересно жить- они еще умеют удивляться. - Басмач остался доволен.
- Боже ты мой, Эйнштейн заговорил, какое счастье! И откуда он такой умный выискался? И надолго ли к нам? - Отец заерзал, чувствуя, как полегоньку к нему пробирается позор. - Гурик, смотри, Чита разговорилась, эта обезьянка еще недавно из мамы выпала, а уже Отца учит.
Басмач злился. Сравнение его с обезьяной никоим образом не льстило его самолюбию. Родственные отношения с хомячком тоже не добавляли ему вес в собственных глазах. А друзья распалялись. Басмачом его стали называть здесь, в институте, когда выяснилось, что он вырос на Кавказе. Еще малышом его родители, порядочные и интеллигентные люди, отвезли в Грузию из маленького русского городка, где жили прежде, там и осели. Так он и рос вместе со своим старшим братом на шашлыках, хинкали и хачапури вместе с чумазыми грузинскими детишками. Позже стал попивать Ахашени, Кинзмараули и Ркацители, когда первые мягкие волоски стали пробиваться на его щеках. Он купался в бурных водах Куры, да прогуливался по Шота Руставели, когда всей семьей выезжали из Рустави в Тбилиси, навестить дальнюю родню.
Наконец брюки были выглажены, Басмач принялся утюжить рубашку.
- Басмач, ты же все равно к Таньке идешь, мог бы и трекушку надеть, она все равно не заметит. - Пришел на помощь Гурик.
- Я не хотел тебе это говорить, Басма, но вчера Танька мне на ушко шепнула, что она меня любит, и тебе с ней ловить нечего. Я точно тебе говорю, так и сказала.
- Она с тобой даже по нужде на одном гектаре не сядет, не то, что на ухо шептать.
- Одумайся, Басмач, ты встал на порочный путь. Твоя похоть тебя погубит однажды. Попомни мои слова. - Сказал Гурик.
В комнату постучали.
- Да, - заревел Басмач.
В дверях показался маленького роста белобрысый паренек, от которого разило алкогольными парами, словно от пивной бочки. Одет был он просто: дырявые старые тапки на босу ногу, залатанные во многих местах домашние широкие шаровары, желтого цвета растянутая майка на голом теле и добродушная улыбка под носом.
- О-о, Боц, каким ветром тебя? - Спросил Басмач и немного ругнулся по-грузински. - Тьфу, а пьяный-то, ты где так набрался?
- Имею право? - Икнул Боцман. - А ты никак к Таньке собрался, что-то ее давненько не было видно? Ох, Басмач, Басмач!
- Здорово, Боцик. - Протянул руку Отец.
Гурик с кровати махнул пареньку.
- Привет, орлы, я пропил ваши деньги, - Боцмана немного пошатывало, однако он героически сносил удары судьбы. - Тпру, Басмач, Танька меня любит.
- Отец ему уже говорил это, - сказал Гурик.
- Когда успел? - Развел руками Боцман.
- Ну-ка фу, оба. - Крикнул Басмач.
- А что это он такой злой у вас, вы что, его еще не кормили? Басмач, чего ревешь как медведь в жару?
- Боц, ты чего здесь нарисовался? Говори и проваливай. - Спросил Басмач и начал облачаться в одежды.
- Эта-а-а… - Боцман пытался уловить мысль. - У вас соль есть? А зачем мне соль, а Басма?.. Не, соль нужна…, есть?
- Бери и пшшел вон отсюда, - сквозь зубы прошипел Басмач, указывая на солонку.
- Понял, - Боцман схватил солонку и испарился.
- Чего-то раненько он сегодня, - пропыхтел сигаретой Гурик.
- У Бочи сегодня праздник, он зачет сдал. Ну, правда с шишнадцатого раза, но это-то никого не тревожит. - Сказал Отец.
Он знал, что в соседней комнате сегодня вечером будет фестиваль с песнями и плясками. Этим всегда заканчивались попытки Бочкарева сдать зачет, причем от результата исход вечера не менялся.
И Боцман, и Бочкарев жили в соседних комнатах, учились на курс старше. Боцман был на своем курсе, тогда как Бочкарев лет уже как пять должен был окончить институт, но он так прикипел к студенчеству, что особого рвения к учебе не испытывал, да и года уже были не те. Зато имел страсть нетерпимую к этанолу. Ее-то он нежил и лелеял, а возлияния его с каждым разом становились безудержнее.
Есть люди которых любят, есть- которых терпят, есть- которых ненавидят. Боцмана же, как и пельмени, любили все от мала до велика. У него никогда не было денег и если нечаянно они появлялись, то тут же исчезали, как девственница в выпускную ночь. С ним постоянно случались вещи, которые никогда не могли случиться с другими обитателями общаги.
Однажды в день великой биохимической травмы, после какого-то малозначимого для мировой культуры, но великого для русского менталитета праздника, Боцман лежал у себя в комнате и болел сам с собой. Внимание привлек стук. Кто-то сильным кулаком сотрясал дверной проем. Боцман открыл дверь, и, решив, что это плод больного воображения, разыгравшаяся больная фантазия, не поверил своим глазам: на пороге стоял поп. Священник был одет в длинную рясу, черного цвета пышная борода не давала сомнениям разгуляться, что ее обладатель не меньше чем архимандрит. Тяжелый золотой крест висел на шее прикрепленный огромным золотым кольцом к толстой цепи, которая могла вынести тяжесть небольшого буксировочного катера. Боцман махнул перед собой рукой, мол, изыди, нечистый. Подумал, что померещилось: на второй день всякое привидеться может, он знал это на своем горьком опыте. Стал, было, закрывать дверь, да поп ногу в щель сунул, и говорит, мол, Боц, не больше не меньше, не ваше величество, ни ваше вашество, я, говорит, знаю у тебя переночевать можно. А Боцман ему в ответ, ты, говорит, батюшка ничего не попутал? Поп ему: "Мне мужики, вон те, сказали, что ты приютить можешь. Пусти, Боцман, я тебе двести долларов заплачу, проживу только три дня. Ничего мне не надо, ни есть, ни курить, дай только три ночки полежать на кровати. Принесешь мне телевизор, да кружку с водой рядом поставишь". Волшебное слово- "заплачу", Боцман ему и телевизор старенький принес, и кровать показал. Прожил поп у Боцмана, правда ничего не стащил, но и обещанных долларов не оставил. Прошло три дня, попа Митькой звали.
Басмач, наконец, собрался, накинул на себя пальто, обулся, и кинул:
- Ладно, давайте. Приду рано, еще трамваи ходить не будут. Чтобы к приходу было убрано, еда приготовлена. В противном случае будут жертвы. Кто будет лениться, тот получит по хитрой толстой морде. - Он недвусмысленно намекал на Гурика, поскольку он был из них, пожалуй, самый крепкий.
- Давай, давай, пошевеливайся, рейнджер. - Присвистнул Гурик.
Хлопнула дверь, и Отец с Гуриком остались вдвоем.
- Отец, пошли к Бочкареву, на поживу и известь- творог. - Сказал лениво Гурик.
- Не, я поучиться хотел, а к Боче я послезавтра пойду. Я думаю, они до пятницы не остановятся. - Отец поправил подушку и закинул руки за голову. - Сходи, они же тебя звали, Боцик за солью неспроста приходил- еду готовят.
- Ну, ладушки, где меня искать знаешь, приду вероятнее всего не очень свежим.
Гурик ушел. Учиться не очень хотелось. Отец лежал. За стеной слышна была музыка, приглушенные голоса праздных студентов, шум посуды, хлопанье дверей и девичьи трели. Сейчас ему было хорошо. Он подумал, что, наверное, это и есть счастье: это веселье за стеной, несколько грубоватый Гурик, этот чистюля Басмач, эта маленькая комнатка, с тремя панцирными кроватями, постоянный едва уловимый студенческий запах учебы с привкусом табака.… Все это было очень дорого Отцу. Он знал, что то же самое чувствуют и его друзья, оставаясь одни в комнате.
Он вспомнил свою подругу. Вдруг стало так неожиданно легко. Он улыбнулся и раскинул пошире свои конечности. Ее звали Мать. Была она несколько застенчива и угловата. Маленькое по-детски доброе личико, большие глаза и длинные волосы особенно подчеркивали ее, казалось, юный возраст. Как будто природа чего-то ждала, не давая ей, наконец, распуститься всею своей красой. Вспомнил и Таньку, подругу Басмача, красивую и заносчивую девицу. Отец ее недолюбливал, считая ее слишком эгоцентричной и импульсивной, за то, что из Басмача делала теленка, за то, что в салат "под шубой" клала слишком мало майонеза. Вспомнил он, как однажды ее отец попал в конфуз, сам того не подозревая.