Мне стало страшно и обидно. Неужели у меня не было выхода, кроме как пасть, вопить о милости, признать свои ошибки, вступить в когорту славных, уверять Петров, Андреев, Иоаннов, Якубов, Исай и Иеремий, что нелепый треугольник есть отсвет царства Божьего, некий план Града небесного, о котором мечталось на земле? Или возопить - о, попечитель, почему ты бросил меня на растерзание, отдал в руки тупых фанатиков, приверженцев геометрических схем, не подозревающих, что будущие царства - есть царства незримого света, идеальных форм, полноты жизни.
- Нет, величества, мне виделось нечто более грандиозное, исполненное великого одухотворенного смысла. Разве вычерчивание незамысловатых геометрических фигур пристало священному сосуду? Его явь - тайна, и в то же время и ясный, знакомый каждому облик. В нем все должно быть прекрасно. Он должен служить образцом красоты?
- Что такое красота? - спросили старцы.
Наш разговор не имел смысла, однако и отмалчиваться было нельзя.
- Красота - это совершенство, это попытка отыскать вечное, на худой конец, общее, в формах реальной жизни. Красота наполняет душу восторгом и награждает желанием жить.
- Разве эти изображения не совершенны?
Я отчаянно почесал колени.
- Хорошо, - сказал Ин-ту, - мы покажем тебе подлинное изображение ковчега…
В той же сердцевине полупрозрачного мрака вдруг возникло изображение некоей угловатой глыбы в обрамлении трехконечных звездочек. В просвечивающем массиве просматривался светящийся многоцветный шар.
- На колени! - воскликнул я. Старцы, не скрывая удивления, вскочили, бросились в объятия друг друга, прижались щеками.
- Священный облик следует приветствовать, стоя на коленях, - объяснил я, потом добавил. - Развязные позы при лицезрении священного сосуда недопустимы.
Ин-се и Ин-ту тут же разомкнули объятья, глянули друг на друга, потом одновременно на меня и, поджав губы, задами нащупали кресла и устроились в них. Сели строго, выпрямив спины.
Наступила тишина. Я понял, что моя судьба решена.
Наконец Ин-ту спросил.
- Что скажешь на этот раз, обормот? Впечатляет?
В ответ я отчаянно почесался.
- Ишь ты, - прокомментировал тот же Ин-ту, - как ловко чешется. Совсем как подлинный хорд.
- Я и есть подлинный хорд. Моя ли вина, что мне во время отдыха что-то мерещится.
- Что же тебе померещилось на этот раз?
- Белая бесцветная бездна. Заглянул и едва не помер от страха.
- Что же ты там увидал?
- Какие-то машины, вернее обломки машин… Хвостатые тела, много тел… Потом узрел, как в звездном огне погибают боги. Они лишились дара вечной молодости. Повелителей больше не существует - вот что открылось мне во сне. Учтите, величества, - то, что привиделось, то сбывается. Вспомните молодую хозяйку.
- Так мы тебе, проходимцу, и поверили, - ехидно почесался Ин-ту. - Дуэрни будет строго наказана за свое легковерие.
- Что, и ее тоже в интеллектор засунете.
- Да, - в один голос ответили старцы. - Чтобы впредь никаких снов, бредовых видений. Ее ждет славное будущее, ей не пристало рассуждать, тем более что-то видеть во время ночного отдыха.
Я замер.
- Вы не посмеете…
- Это нам решать.
- Тогда вы закроете себе путь в будущее. Я буду свидетельствовать против вас.
- Перед кем?
- Перед ковчегом.
Ин-ту заерзал в кресле.
- Да будет вам, - примиряюще заявил Ин-се. - Послушай, знахарь, учитель, лазутчик - кто ты там еще? Как у тебя хватило наглости угрожать нам именем ковчега? Как ты смеешь утверждать, что являешься его посланцем и провозглашаемые тобой истины внушены священным сосудом? Этого не может быть, потому что я лично облазил весь ковчег, и нигде - представляешь, нигде! - не обнаружил и следа чего-то такого, чтобы могло породить всю эту отсебятину.
- Вы не тот ковчег обследовали.
- А какой надо было?
- Нерукотворный. Тогда и рукотворный явился бы воплощеньем добра, а не орудием мести.
- Защиты, - уточнил Ин-се.
- Они сгинули.
- Эти сгинули, другие появятся.
- И так без конца?
- А ты что предлагаешь? Сказочки рассказывать? - с нескрываемой ехидцей почесался Ин-ту.
- Почему бы и нет, если сказка к месту, если ей внимают миллионы добрых поселян. Если послушав очередную байку, они ясными очами начинают вглядываться в окружающий мир. Перестают пугаться звезд, называть других ублюдками, снимают ошейники с мамок.
- О-о, у тебя целая программа, - с той же ехидцей, что и его собрат, почесался Ин-се. - И все-таки, когда назначено вторжение?
- Не знаю.
- Иди и подумай. И не лукавь. Даем тебе срок до праздника наших Героев.
Глава 7
В ту же ночь, когда камера угомонилась, я связался с Быстролетным, овладевшим снами и чье имя теперь следовало употреблять без кавычек, - и сообщил, чтобы тот держался поблизости и был готов в любую минуту взять меня на борт и умчаться в безатмосферную даль. Там попытаемся отыскать приводную станцию. Затем, после ее уничтожения отправимся на боевой планетоид. Если повезет, проникнем во внутренние помещения…
"Забудь и не вспоминай! - перебил меня койс и начал выговаривать. Его голос с трудом долетал до меня сквозь толщу стен. - Американских фильмов насмотрелся? Суперменом себя почувствовал? Стрельба направо и налево? Сокрушаешь любую защиту, врываешься на вражеский объект и выполняешь задание? Попечитель запретил. Никаких попыток прорыва ни на приводную станцию, ни на ковчег. Стоит только обнажить свое нутро, как хорды получат веское доказательство присутствия чужих и ощетинятся так, что с ними нельзя будет договориться. Ни о каком военном решении и речи быть не может! Лучше отказаться от выполнения задания. Только путем переговоров и убеждений. Только путем согласия. Победа должна быть обоюдной. Только так можно исключить надежду на реванш, на возврат к прежней идеологии… - он сделал паузу, потом уже более мягко спросил. - Что, жареным запахло?"
"Вроде того, - ответил я. - Думаю, скоро наступит момент, когда придется уносить ноги. Так что будь готов!"
"Всегда готов!"
* * *
Праздник Героев, справляемый всеми жителями Хорда, в этом году пришелся на середину осени. Это была самая прекрасная пора на Хорде: ночи удлинились, стали равными дням, небо обесцветилось и приобрело бирюзовый оттенок. Кончились дожди, начиналась крестьянская страда. В полях сеяли, собирали плоды пальм, доили домашних птиц, варили сыры. Вкус у них незабываемый.
В преддверии праздника в камере только и разговоров было о "наших предках", встретивших Черного гарцука, верховного повелителя прозрачных, и загнавших его в преисподнюю. Когорта славных Героев не иссякает, они и сейчас на посту, охраняют выходы из огненной бездны. Добровольно прибывавшие в тюрьму с восторгом рассказывали, что на этот раз следует готовиться к чему-то небывалому. Все ожидали широкой амнистии. Было объявлено, что любой поселянин, даже беглые из диких поселений, может безбоязненно явиться в город и стать свидетелями великого чуда. Какого, никто толком не знал, но все надеялись увидеть наконец образ непобедимого ковчега. Поговаривали, что народ вымолил у посвященных право на лицезрение хранителя и оберегателя. К тому же в дар упорно работающим, не жалеющим сил, славные повелели заложить здания, в которых будут храниться его священные образá.
Когда приказ о временном освобождении был зачитан в камере, заключенные возликовали. Особенно возбудился Тоот, которому не давал покоя вопрос о принципиальной возможности создания цельной внутри и разделенной снаружи конструкции, увиденной им во сне. Он без конца обсуждал этот вопрос с Эттой. Я попросил не приставать ко мне с этим бредом. Тоот сначала даже обиделся, заявил, что раз он сам видал во сне подобное сооружение, значит, оно существует.
Мне стало грустно - прогресс воочию являл свой оскал. Я недоумевал - кем и когда был рожден миф, что все, что добрый поселянин увидит во сне, непременно должно сбыться наяву? Это же глупейшее суеверие, однако сколько я не пытался сбить губошлепов с этой абсурдной мысли, все было напрасно.
В назначенный день все заключенные с утра повалили на пристань, чтобы поскорее добраться до столичного поселения. Уже издали, когда мы толпой поднялись на галерею, было видно, как в городе, над двух- и трехэтажными домами, подняли флаги. День выдался ветреный, ясный. Фрекки и Лераад - хранители Дьори - сияли в бирюзовом, исчерченным едва заметными цветовыми полосами, осеннем небе.
Я двигался в толпе заключенных, вертел головой, пытаясь разглядеть окружавшие меня башни и стены, в которых там и тут были прорезаны удлиненные окна с двумя полуокружьями наверху. Смыкавшиеся части дуг удлинялись книзу и расширялись в форме ласточкиного хвоста. В одном из окон я заметил Дуэрни. Лицо у мамки было грустное. Она, подперев рукой подбородок, с тоской посматривала на бродяг, спешивших по брусчатке мостовой к пристани. Этта помахал ей рукой, девушка не ответила, тут же отошла от окна.
У пристани жителей Запретного города ждали баркасы, которые доставляли их к городским причалам. Отсюда большинство желавших убедиться в верности слухов, устремлялись на центральную площадь, где, как сказывалось и пересказывалось, должно произойти чудо. Тоот, Этта, моряки тоже рвались в ту сторону. Только Хваат, не скрывавший недоверия ко всяким, как он выразился, "розыгрышам", решил сопровождать меня. Я же стремился отыскать своих друзей, предупредить их, чтобы они немедленно разбредались кто куда. Чтобы не трепались в пути с каждым встречным-поперечным. Хотелось увидеть Иуду - может, хваленая живучесть хордов сыграет с ним добрую шутку, и он воспрянет?