Юноша чихал, стоя в клубах пыли, ошалевший от шума, твердо уверенный, что сюда обязательно кто-нибудь прибежит. Однако минуты шли за минутами, а тишину не нарушало ничего. Понемногу успокоившись, он осмотрел открывшуюся дверь - отлитая из цельной стали, она была заперта на сложный кодовый замок. Олько с трудом повернул покрытый ржавчиной наборный диск и печально вздохнул: эта дверь была не из тех, которые он мог бы выломать. Потом, подумав об окне, он поднялся этажом выше и лег на подоконник, глядя вниз.
До того, нижнего окна было всего метра два бетонной стены - не совсем отвесной, так что по ней можно было соскользнуть. Затея была, разумеется, чистым безумием: высота превышала пятьдесят метров и Олько понимал, что бетон обдерет его до костей прежде, чем он свалится в воду, промахнувшись. Однако он увидел ещё кое-что: окно было когда-то закрыто стальной ставней, сейчас сорванной изнутри, словно в комнате произошел взрыв. Однако сама ставня, выгнутая и перекошенная, ещё крепко держалась на петлях и за неё можно было ухватиться.
Олько торопливо развернулся и повис на руках. О том, как станет возвращаться, он не думал, надеясь, что дверь можно открыть изнутри.
Потребовалось усилие, чтобы разжать ладони. Олько заскользил вниз, шершавый бетон ободрал ему локти и колени, опалив, как огнем. Затем пальцы его босых ног с силой врезались в подоконник - и он опрокинулся назад.
Судорожно взметнувшись, его рука намертво вцепилась в ставень. Послышался хруст связок - и через миг в плечо юноши ударила острая, раскаленная боль. Олько повис, отчаянно пытаясь подтянуться на этой несчастной руке. Плечо жгло, словно в нем вспыхнуло пламя, от локтя стекала горячая кровь, но он только удвоил усилия: боль привела его в ярость.
Наконец, он схватился второй рукой и, закусив губу, подтянулся. Упершись подбородком, поджал ноги, нащупал босой ступней проем. Потом медленно, неуклюже забрался в окно. Его всего трясло и потребовалось минут пять, чтобы унять дрожь. Казалось, она никогда не прекратится.
Наконец, он заглянул внутрь комнаты. В ней не было ничего привлекательного: глухие бетонные стены, пол, заваленный ржавым, искореженным железом. Но точно против окна стояло странное зеркало в массивной раме из темного металла, по виду - неподъемной тяжести и такое громадное, что просто не могло пройти в дверь. Должно быть, его поместили сюда ещё при строительстве башни и только лишь поэтому оно ещё оставалось на месте. Стекло в нем было очень толстым и свинцово-мутным; Олько не сразу осознал, что в нем ничего не отражается. Очень осторожно, тщательно выбирая, куда ставить ногу, он подошел к нему, забыв про боль. По стеклу пробегали слабые голубоватые блики; это и был поманивший его подвижный свет.
Юноша протянул к зеркалу руку, потом испуганно отдернул её. Когда-то оно находилось в большом бронированном сейфе, начисто уничтоженном взрывом. Расположение обломков в комнате говорило, что именно зеркало было его центром. Взрыв произошел недавно: слой ржавчины был ещё тонким, и Олько помнил, что два года назад, когда он увидел башню в первый раз, это окно было закрыто.
С зеркалом происходило что-то странное: блики стали двигаться быстрее, они приобретали очертания - непонятные, но как-то поднимавшиеся над поверхностью стекла; они призрачными, туманными полосами начинали тянуться к нему.
По коже юноши прошли крупные мурашки. Он попятился к окну, - но под ним не было больше никаких выступающих частей: он мог только прыгнуть в воду с высоты шестнадцатиэтажного дома. Она была раз в пять больше той, с которой ему приходилось нырять и он решился бы прыгнуть только в одном случае - если ему будет уже всё равно, жить или умереть. Пока до такого ещё не дошло.
Сжав зубы, он пересек комнату, и, стараясь держаться подальше от зеркала, добрался до двери. Но на внутренней стороне стального листа не было вообще никаких деталей - эта дверь открывалась только снаружи.
Теперь Олько почувствовал уже настоящий страх. Он понял, что ему придется прыгать, однако подумать ещё о чем-либо не успел: от зеркала отделилось что-то, похожее на темное, полупрозрачное облачко. Оно двигалось так быстро, что юноша не успел ни отшатнуться, ни даже поднять руку. Облачко коснулось его лба.
6.
Это было похоже на взрыв: зрение мгновенно затмила глухая тьма, однако в голове вспыхнул яркий, ослепительный свет. Олько испуганно вскрикнул, - но в тот же миг сгусток тьмы отпрянул и вновь коснулся его, - на сей раз низа живота. Его пронзила вспышка удовольствия, почти мучительного по своей силе, - и вместе с удовольствием пришли голоса, объяснявшие, что он должен делать, чтобы иметь это всегда…
Наверное, он согласился бы - эти просьбы не казались особенно сложными - но его тело решило всё раньше. Инстинктивно шарахнувшись назад, Олько споткнулся и упал, ударившись локтем о край стального листа. Боль тоже была ослепительно-белой - и вместе с ней пришла беспощадная ненависть к этой призрачной дряни, которая так мерзко играла с ним. Юноша неожиданно легко поднялся на ноги - боль осталась, но ушла куда-то на самый край сознания. Зато ненависть стала ещё сильнее. Это было уже нечто материальное - свет, которого Олько не видел, но который всегда был в нем. Именно он заставил призрачный сгусток отступать. Когда он слился с зеркалом, оно вдруг начало темнеть, словно наливаясь нефтью. По его поверхности заметались призрачные сполохи.
Олько вновь охватил страх, но убежать он не мог. У него был иммунитет к этой дряни, но он касался только его сознания: это - чем бы оно ни было - могло овладеть его телом и просто остановить сердце. Он это чувствовал. Оставался единственный путь: юноша медленно, плавно пошел вперед, не вполне понимая, что делает, но с твердой решимостью довести это до конца. Он коснулся зеркала ладонями. Их мгновенно свела судорога мучительной боли, словно он сжал оголенный провод, - но она была тоже где-то далеко. По зеркалу прошла стремительная рябь; Олько чувствовал, как его внутренний свет стекает с рук на эту гладкую, холодную поверхность и гаснет в ней. Это произошло бы быстро, - но, казалось, рядом с ним стоял кто-то ещё, более сильный, тоже положив руку на зеркало; и за ним было что-то ещё, невыразимо громадное, безмерно превосходящее их обоих по мощи, но бесконечно далекое.
Это противоборство оказалось очень, очень долгим. Олько дрожал от напряжения, по его телу стекал пот. В его голове метались странные, бессвязные видения: тьма, непроницаемая, лишенная света - однако в ней были очертания, уходящие куда-то в бесконечность и живые. И другие такие же сплетения - только ослепительно-радужные. И громадный город, перекрытый сумрачным сводом, и бесконечные странные истории, и сражения, и любовь…
Это длилось, казалось, уже целую вечность. Олько чувствовал, что каждая сторона стремится достичь некой завершенности, полноты; и он первым достиг её.
Видения - все видения - просто-напросто оборвались, оставив у него ощущение удара. Зеркало погасло. Это было то же свинцово-мутное стекло, но теперь в нем ничего не двигалось. Оно вдруг стало нестерпимо горячим и Олько мгновенно отдернул обожженные руки. В воздухе повис острый аромат гари.
Всё было кончено, но юноша не успокоился: он поднял тяжеленный стальной лист и долбил его углом по зеркалу, пока оно не превратилось просто в груду битого стекла. Это странное зеркало состояло из множества тонких пластин, обратную сторону которых покрывала паутина серебряных линий гораздо тоньше волоса, - а между ними оказалась маслянистая, приторно пахнущая жидкость. Металлическая поверхность за пластинами была мозаикой из множества причудливой формы частей.
Это походило на машину, но все её части представляли собой одно целое, как будто это зеркало не собирали, а вырастили сразу целиком. Олько понимал, что наткнулся на тайну, разгадку которой ему не суждено узнать - пока, по крайней мере - и не собирался попусту тратить время. Его прошло уже очень много - он видел, что начало темнеть. Поскольку выбраться отсюда можно было лишь одним путем, он не стал раздумывать.
Взобравшись на подоконник, он оттолкнулся, что было сил. Полет оказался неожиданно долгим - секунды три-четыре - и сердце юноши успело уйти в пятки. Удар оказался оглушающим; точнее, он оглушил Олько - который тут же захлебнулся бы - но сознание Лэйми было лишь отчасти связано с этим телом. Он заставил его барахтаться и постепенно всплывать вверх. Олько был сильным: он справился быстро и почти не наглотался воды.
Лэйми поплыл к плоту, горя желанием как можно быстрее убраться отсюда. Но прежде, чем он проделал хотя бы половину пути, из-за развалин донесся рев моторной лодки; она сама показалась через несколько секунд. Одного взгляда на глаза сидевшего в ней человека хватило Лэйми, чтобы понять - сгусток Мроо уже угнездился в его голове, управляя этим телом так же, как он управлял телом юноши. Сколько здесь ещё было таких оборотней?
Лодка мчалась прямо на него. В других обстоятельствах Лэйми бы просто нырнул, - но сейчас он не рисковал почти ничем и его охватила ярость. Он ждал, глядя, как лодка приближается к нему, потом, уже в последний миг, прянул в сторону - и вцепился в её борт.