– Как врач, – важно начал Гурий, – могу с уверенностью сказать, что подобные мутации, тем более – носящие временный характер – современной медицине не известны… Простой обыватель, не мудрствуя, заявил бы, что сей феномен – нечто инфернальное, и здесь явно попахивает серой. Но я, будучи человеком здравомыслящим и далеким от всяческой мистики, считаю, что заболевание Ольма явилось следствием неизвестного облучения, возникшего при проведении опыта по пространственным изменениям.
– А откуда это облучение взялось? Из другого измерения?
– Этого я не знаю, – пожал плечами Гурий. – Я врач, а не пространственник, как ты. Тут уж тебе карты в руки. Хотя… – Гурий замялся.
– Говори, не стесняйся, – подбодрил его Гнюйс.
– Думаю, что здесь замешана внереэльская цивилизация, и в этой истории, явно, не обошлось без зелёного кристалла.
Гнюйс поскреб бороду кукольными пальчиками.
– Я тоже так считаю, – сказал он, и на лице Гурия расцвела довольная улыбка: его мнение было одобрено.
– И всё-таки, – продолжил Гнюйс, – что ты думаешь по поводу Ольма? Я не о этиологии неизвестного заболевания, я банально о его состоянии здоровья? Мой вопрос конкретен и обращен к врачу, коим ты являешься: сколько старик протянет?
– Думаю, недолго, – живо ответил Гурий. – Мутации, частота которых увеличивается с каждым днем, отнимают у Ольма много сил. А организм и без этих превращений сильно изношен. Сердце, печень, почки, сосуды, нервная система, всё – полный хлам.
– И всё же – сколько конкретно?
– Думаю, срок определён неделями. Максимум – месяц. Если только…
– Что, если?
– Ольм может мутировать окончательно, без возврата к первоначальному виду. Он останется в обличии монстра, и какой тогда станет структура его организма – неизвестно.
– Этого допустить нельзя! – карлик не смотрел на Гурия. Он поднял голову и, уставившись в потолок, стал тихо рассуждать сам с собой: – А почему, собственно, нельзя? Если старик не умрёт в человеческом облике, его можно будет ликвидировать… прикончить, как оборотня… Так, Ольма можно в расчет не принимать. Остается джокер. Джокер – потенциальный лидер, а лидеры мне не нужны. Джокера нужно выбросить из колоды, если он не желает становиться шестёркой.
Гнюйс оторвал взгляд от созерцания потолка и в упор посмотрел на Гурия. Врач напустил на лицо скучающее выражение, даже зевнул для убедительности, тем самым показывая, что устал ждать, когда Гнюйс закончит размышлять и что его жутких коварных мыслей, высказанных вслух, он не слышал.
– Кто станет здесь главным, когда старик уйдёт в мир иной? – вдруг спросил Гнюйс.
– Ты, естественно, – удивлённо ответил Гурий.
– А кто будет валяться на опустевшем супружеском ложе старого маразматика? – гаденько ухмыльнулся Гнюйс.
Гурий насупился.
– Вэлз Вулли, – ответил за доктора Гнюйс. – Он уже давно дожидается своей очереди. На этот раз он добьётся взаимности со стороны будущей вдовушки. Вернее… скажем так: вполне может добиться, – Гнюйс помолчал, испытующе глядя на Гурия. – мне кажется, что он мешает не только мне. Сейчас мы с тобой, док, должны решить, что будем делать…
Вэлз, зажав под мышкой пластиковую папку с отпиской Гнюйса, легко взбежал по ступенькам, ведущим в апартаменты Ольма, и, пройдя через анфиладу комнат, вошёл в круглую гостиную. Альгатора, облаченная в длинное серебристое платье, обтягивающее ее точёную фигуру, стояла, прислонившись спиной к двери кабинета мужа.
– Привет, сестрёнка! – весело сказал Вэлз. – Как здоровье гения?
Альгатора подняла глаза, и Вэлз увидел в них боль. Он согнал с лица беспечную улыбку и озабоченно спросил:
– Что, совсем плохо?
Альгатора кивнула.
– Плохо… Он хочет умереть. – И заплакала, уткнувшись носом в плечо Вэлза.
Вэлз гладил её пепельные волосы и молчал. Говорить что-то обнадёживающее, утешать, было бессмысленно. Все знали, что Ольм умирал. Гурий не скрывал информацию о состоянии здоровья руководителя, напротив – показывал всем желающим результаты тестов и анализов. Ольма могла бы спасти только прямая пересадка практически всех внутренних органов, но донорские органы взять было негде, да и условий для проведения подобной операции изначально не предусматривалось.
Альгатора отстранилась.
– Иди к нему, – сказала она, глотая слезы. – Он тебя ждёт…
И, не оглядываясь, вышла из гостиной.
Ольм сидел, сгорбившись, за рабочим столом, и что-то писал обыкновенной ручкой в обыкновенной тетради.
– Проходи, собиратель кореньев, – сказал он, не поднимая головы и не прекращая писать. – Я сейчас закончу.
Вэлз смотрел на согбенного старца и с трудом узнавал в нём энергичного, жизнерадостного и остроумного человека, каким он был всего каких-то пару месяцев назад. Тогда ничто не предвещало такого молниеносного угасания. Учёный был полон сил и, несмотря на свои семьдесят два года, ежедневно ходил в спортзал, где полчаса занимался на тренажерах, а потом становился в стойку – Ольм был постоянным спарринг-партнёром Вэлза по древнериэльской борьбе харай-такки.
Кроме борьбы, было у Ольма еще одно увлечение – планеризм. Частенько вечерами его видели летящим высоко над долиной. Ольм пытался и Вэлза приобщить к полетам на аэрокрыле, но Вэлзу было всё время некогда. Теперь-то уж точно, полетать не придётся долгое время…
– Ты принёс отчёт Гнюйса?
Вопрос Ольма оторвал Вэлза от воспоминаний.
– Да, вот он, – сказал Вэлз, протягивая Ольму пластик.
Ольм вытащил из папки несколько печатных листков, быстро пробежал их глазами и со вздохом отбросил в сторону.
– Как я и предполагал, – сказал он. – Это не отчёт, это – его признание.
– Признание? – удивился Вэлз. – Признание в чём?
– Гнюйс не намерен продолжать работы по подготовке к операции по разворачиванию пространства. Это следует из тех мероприятий, которые он, якобы, запланировал. Гнюйс желает всё оставить так, как оно существует в настоящий момент. Выход во внешний мир ему не нужен.
– Но почему?
– Возможно, он сошёл с ума… впрочем, это маловероятно. Я склоняюсь к мысли, что здесь сыграл роль комплекс его неполноценности. Скорее всего, Гнюйс желает стать диктатором затерянного мира… У меня вся надежда на тебя, Вэлз. – Ольм подвинул к нему тетрадь, в которой делал записи перед его приходом. Постучал пальцем по кожаной обложке тетради. – Здесь мои соображения обо всём случившемся, анализ ошибок, а также инструкция по проведению операции, которую я хотел провести сам, но которой придётся руководить тебе. Я обобщил все наши разработки, ещё раз всё просчитал и выверил. Теоретически обратный процесс должен произойти так, как я запланировал. Но если, всё же, где-то есть ошибка, то ты сам должен искать новый путь, возможно, совершенно иной.
– Постой, Ольм, – горячо воскликнул Вэлз. – Мне кажется, что ты рано себя хоронишь, как учёного.
Ольм горько усмехнулся.
– Я хороню себя, как человека, – спокойно произнёс Ольм и, заметив, что Вэлз собирается возражать, поднял руку, приказывая молчать. – Не спорь и не говори того, во что сам не веришь. Я умру очень скоро, Вэлз, возможно, уже сегодня. Я обречён. Организм мой изношен до предела. Нет ни одного здорового органа…
– Ты веришь Гурию?.. Он может ошибаться, – возразил Вэлз. – Или нарочно наговаривать. Ведь Гурий тебя ненавидит… Из-за Альгаторы.
– Ты прав, Вэлз, Гурий может ошибаться, Гурий может наговаривать. Но я-то – учёный. Я и без Гурия знаю, что, практически, труп. Но дело даже не в этом…
Ольм пристально посмотрел в глаза молодого учёного.
– Я не имею права жить, – сказал он.
– Ты, по-прежнему, не можешь простить себе того, что произошло, – догадался Вэлз Вулли.
Ольм отрицательно покачал головой.
– Этот грех несмываем, но я сейчас не о нём… Вспомни тот день, когда мы чуть не погубили Риэлу.
– Я помню его во всех деталях, – вздохнув, произнёс Вэлз.
– В каком состоянии вы нашли меня на центральном пульте управления экспериментом?
– Ты был в коме и сжимал в руке кристалл зелёного хрусталя. Правда, хрусталь не был уже зелёным, он был мутно-серым, как перегоревшая лампа.
– Зелёный хрусталь… – задумчиво произнёс Ольм. – В нём-то всё и дело… Ты знаешь, что зелёный хрусталь бы завезён на Риэлу ещё из первой межпланетной экспедиции. Учёные Риэлы всесторонне обследовали его и пришли к выводу, что это самый обычный углерод с примесями меди. Зелёный хрусталь сначала не применялся ни в электронике, ни в каких-либо других отраслях науки. Его отдали ювелирам. Но позже, совсем недавно, была открыта способность зелёного хрусталя стабилизировать некоторые поля. Кстати, Гнюйс Петти открыл эту способность…
– Вот как? Я считал, что это открытие принадлежит тебе.
– Гнюйс работал в моей группе. Мы занимались зелёным хрусталем – и я, и Гнюйс, и ряд других ученых. Но пальма первенства принадлежит ему… Так, вот: теперь мне совершенно ясно, что свойства зелёного хрусталя надо изучать, и изучать крайне осторожно. Этот внериэльский минерал таит в себе много загадок… В тот день, когда в лаборатории творилось что-то невообразимое, когда взрывались конденсаторы и мониторы, когда плавились и выходили из строя электронные платы и горели провода, когда стрелки приборов плясали, как сумасшедшие, когда казалось, что катастрофа неминуема, а вы – мои ученики и коллеги – подверглись панике, я всех выгнал из лаборатории. Ты помнишь… я остался один в лаборатории. Признаюсь, я растерялся, и сам не знал – что предпринять. Лихорадочно соображая, я вдруг заметил, что кристалл зелёного хрусталя, установленный в стабилизаторе внешнего контура изменил свой цвет и стал туманно-серым. Я решил заменить его и достал дубль-кристалл… – Ольм замолчал.