- Все, пошли, - он с сомнением оглядел растерзанный жигуль: по всем правилам надо его сжечь, как это делали бандиты. От воспоминаний передернуло плечи: "А ну их, эти отпечатки пальцев!" Потихоньку стало сереть небо, чернота отступала, всасывалась в щели домов, забивалась в канавы, как талый снег весной. Сашок заметно торопился, Слава еле успевал за ним, дурацкая сумка вконец натерла плечи, чего он с ней носится? Нырнув в очередной поворот, пацан пролез под забор, велел обождать. Слава присел на скошенную лавочку. Тело казалось сделанным из тяжелого усталого теста. Огромное молодое солнце вызывало восторг и одновременно почему-то рвоту: яркий свет окончательно вымел, опустошил неестественно легкую голову, и от этого в животе что-то резко перекатилось, потом еще и еще раз, сложило вчетверо, как тетрадный лист. Совершенно ослепший, Слава ввалился в ближайшую калитку, где уже слышалось начало дня - кто-то покашливал, хамски орал петух. Дверь в сортир была открыта настежь - скорее, закрыть. С утра в сортире чисто и даже уютно, только запах хлорки непривычно отбивает обоняние…
- Бек, какая свинья так долго срет? - громыхали голоса совсем рядом; казалось, чуть громче - и его картонный домик рухнет.
- Что, Фомич, не терпится шоколадный цех прочистить?
- Братва, что за шухер-то вчера был?
- А ты у Жоры спроси! Ему виднее, - тяжелый кулак нескоько раз опустился на струганные доски двери.
- Ну и погром! Бек, ты буянил, больше некому!
- И машину тоже угнал, - кулак опять прошелся по хлипкой фанере. - И там я сечас сижу…
- М-м-ммуж-жики, поссать д-дайте, ей богу…
- Что, Кузнечик, неужто и тебя Жора в такую рань смог растолкать?! Ну, дела!
- Слышь, мужики, а товар-то у нас в той был, в этой пусто…
- Жора, погоди. Мы и арсенал весь туда сложили…
- Да, как ты сказал, так все и сделали! Жора, ты бабу-то хорошо знаешь? Ты всю ночь с ней в доме был…ой, Жор, брюки одни… ой, по почке не бей!.. Падла в сортире засел… я ж не отстираюсь!!!
- Гей, мужики, вы тут погром устроили, - раскатистый женский голос перекрыл все остальные, - Индюка подавили, да что это такое! Забор снесли… На тыщ сто убытку старыми - забор снесли, сарай покорежен!!! Не открою сортир!!! Хоть режь не открою! Плати, давай, или выметайтесь, чтоб духу не было!!! Через пять минут. Вон, участковый пришел, - голос прервался на минуту, - Степаныч, беда у меня: хулиганы у постояльцев машину увели, погром-то какой! Сам посмотри! Степаныч, родненький, да ей богу же я не причем… - женский голос удалился, завывая.
- Так, ребята, машина ваша, значит, у проселка, уберите с глаз долой, как говориться. Нас тут ОМОН центральный проверяет, сами понимаете. Доложить-то мы доложим, а лишний шум ни к чему, так что давайте поскорее отсюда…
- Ну, Степаныч, ты дорогой наш. Ну, выручил, ну, спасибо…
- "Спасибу" на хлеб не намажешь…
- Ясное дело, держи. Хватит?..
Голоса стихли, донесся звук отъезжающей машины.
- Слав, выходи, - Сашок осторожно поскреб дверь, - нашел я ее.
- Ох, - согнувшись пополам, Слава еле выполз наружу, - Сальмонеллез у меня, наверное. Помираю.
- Да ты, че?! - подхватив друга, мальчишка втащил его в пристройку и осторожно уложил на постель. - Вот, отдохни, - перетряхнул сумку, - ты ж ихнюю аптечку брал… Волокордин, димедрол, ага - ношпа! Нормальные люди, на хрена им столько ношпы? Десять банок!
- Ой, не могу, - попытавшись встать, Слава чуть не расстался с собственным телом, которое и не думало шевелиться.
- На, глотай. Мать меня всегда ей кормит. Только у нас она желтая. Может тебе еще одну? Жива твоя, жива-здорова! Эти жлобы ее бросили, спит. У Верки в комнате…
- Уходить нам надо. Скорее!
- Че, разбудить ее?
- Да.
- Ну, ты как, не сдохнешь?
- Не.
- Смотри, помрешь - с меня мать шкуру спустит.
Боль потихоньку отступала, спазмы прекратились и прешли сначала в легкую тошноту, потом холмик тошноты стал рассасываться, но не исчез, а равномерно распределился по всему ватному организму… Или - механизму? Вот в чем дело: мы все - машины, типа того паровозика. Так и есть! Человек не мог произойти от обезьяны сам собой: тут видна рука Мастера. Старый мудрый Мастер проплыл мимо на красивом обтекаемом облаке и сказал прямо в лицо Славе: "Тебя украли! Сейчас же возвращайся обратно в свой магазин! Ты нужен детям!" Изо рта у Мастера пахло деревенским сортиром и хлоркой. Солнышко ласково просвечивало сквозь волосы Мастера, стекало по широким провалам зрачков и прыгало оттуда прямо в славин мозг, пытаясь выесть там местечко - но на этот раз мозг был заперт… или куда-то пропал? Так или иначе - на этот раз номер не пройдет. Тогда Солнышко рассердилось и стало раскачивать мир, отрывать от него куски и лепить из них небольшие круглые катышки. Широко проплыли ярко-досчатые заборы, канава по краю раздолбанных камней дороги и два каких-то лица. "Все, я умираю. - подумалось вскользь, - Меня черти хоронить в ад ведут, наверное нужно упираться," - но сил совершенно не оставалось…
- Чой-то развезло его? Помрет?
- Ты ему, дурак, какой дозняк дал?
- Да не давал я ему ничо, даже бурды той из канистры не давал…
- Передоз у него, - отдаленные хлопки застряли в мировых катышках, не дойдя до полноты ощущения, - точно, кинется…
- Может к доктору надо?
- Тащи в вагон, там разбе… - темный провал проглотил искорки света, вокруг завертелась вьюга, утаскивая куда-то вперед и вдаль, вверх, выше и выше, пока, наконец, не выбросила на неприятную жесткость скамейки. Из стороны в сторону качало. По проходу прошла группа шумных, толстых женщин, одетых весьма странно. Они осели у противоположного тамбура, ведя разговор на каком-то своем непонятном языке. Следом за ними чумазая девочка вела чумазого братишку; не дойдя до теток одной скамейки, цыганенок вывернулся и прибежал обратно, уселся напротив. Пару раз глянув на Славу, взял сумку и сунул туда руку.
- Дай, - Слава легко отобрал сумку обратно, достал украденный Милой в универмаге пластмассовый паровозик, завел и пустил по скамейке. Паровозик запищал, весело покатился и вывалился в проход. - Вот, возьми. Это можно. А воровать нехорошо, некрасиво. Даже если очень надо. Нельзя, ты это запомни!
Подхватив игрушку, малыш взял еще курицу и, не торопясь, двинулся к своим с видом римского триумфатора… Навстречу из тамбура вышел Сашок, лениво сплюнул, выдернул курицу и стукнул ею цыганенка по голове - тот обиженно запищал, разряженные тетки что-то закудахтали.
- Куда мы едем, Мила? - он разглядывал в окне море - огромную воду, отбрасывающую яркий голубой свет. - Мила, ты жива? Ты здесь? Милка?! - Слава почти крикнул, испуганно озираясь в этой чужой стране, пока не нашел родную угловато-темную фигуру.
- Хорош орать, командир. - по-хозяйски развалившись на лавочке, Сашок припрятал под голову сумку. - Ты как, оклимался? - отодрав от куриной тушки солидный кус ноги, протянул остальное девочке. - Жрать еще не хочешь? Пивка бы!
- Сашок, колись, ты чем юриста накормил? - Мила подозрительно принюхивалась к начинающей пованивать курице, - Этим?
- Ну, ношпой, монелез у него. Сам сказал, усрался весь, - скинув обглоданные косточки под лавку, Сашок потянулся за следующей порцией. - в аптечке из машины, ее там много… - он рыгнул, поковырял в зубах, - белая такая и воняет.
- Ну-ка, покажи, - внимательно осмотрев этикетку, Мила открыла крышку и высыпала на ладонь пару кругляшек, - Пиз-дец! Героин кажется. Это отдать надо. Бек с нас три шкуры сдерет… или с них со всех. Бедный Жора! - усмехнувшись чему-то своему, она весело укусила потрепанное мясо. - Девять надо отдать, а одну мы потеряем, - она весело подмигнула Славе. Сейчас Мила больше всего была похожа ни детскую игрушку-зверушку или любимого, слегка отощавшего хомячка. Перекатывающиеся коричневые щечки со слегка лоснящейся от жира кожей оттенял легкий пушок, смешно встопорщенный солнечным светом.
Поезд тащил и тащил вперед, а воздух - даже не воздух, а окружающий эфир - липко держался за землю. Было очень трудно прорываться сквозь вязкое прозрачное тело мирового эфира вслед за неповоротливым поездом. Слава попытался ущипнуть себя за ухо, но эфир сопротивлялся и ухо оставалось вне досягаемости. "Как на солнце перегрелся, - нечаянно вспомнилось детство, далекое-предалекое, в деревне у бабушки, - сейчас бы мороженного". От этой мысли сразу резануло в животе…
- Тебе плохо? - Мила нежно провела рукой по его покрывшемуся потом лицу, - потерпи, это полуфабрикат. Если сразу не кинулся, будешь жить. Просто расслабься. От него дня два тащит, если жрать. Это не очищенный. Здорово тебя долбануло, мы почти приехали…
- При?.. - Слава разглядывал непонятно откуда взявшихся людей, их было неприятно много. Сашок, оказывается, вовсе не развалился на пустой лавке, а сидел тихонько, зажатый в углу, между толстой теткой и тощим высохшим дядькой, и спал. Поезд натужно дернуло, пахнуло духотой, зноем и чем-то еще очень муторным, люди засуетились, пробираясь на выход. За окном проплыли театральные декорации - витой камень, ослепительно-белый гипс, круглая тумба с афишами - на фоне шелкового открыточного моря. Декорации двигались, словно обреченные фигурки в тире, и вдруг замерли.