- Мы это давно обсуждали, - грустно сказала тетя Женя и отвернулась к окну. - Давно. Еще в… кажется, в конце восьмидесятых.
- И тогда Николай Геннадиевич уже говорил о…
- Живой атмосфере? Конечно. Химический состав воздуха четыре миллиарда лет назад был очень близок к составу межзвездной среды. А плотность гораздо больше - в сотни миллиардов раз больше, чем в пространстве. Но все равно в атмосфере живые молекулы возникнуть не могли, а в облаках - да, потому что облака освещались голубыми гигантами с нужным распределением облучающих фотонов, а Солнце - желтый карлик, и его энергии недостаточно.
- Ага, - я щелкнул пальцами от нетерпения, хотелось самому закончить рассуждение, убедиться, что я был прав. - В земной атмосфере сама по себе жизнь появиться не могла, но достаточно было небольшому числу молекул из межзвездного пространства попасть в готовую для оплодотворения среду… минимальное воздействие, да? Как катализатор в химической реакции…
- Это и был катализатор, - пробормотала тетя Женя. - Без всяких "как".
- Ну да, ну да, я в химии ничего не понимаю… В общем, вся атмосфера Земли миллиарда четыре лет назад стала живой, верно? Огромная, по сравнению с межзвездными облаками, плотность. Очень быстрое распространение живых молекул. Сто миллионов лет - для них ерунда, не время. Может, это заняло миллиард лет или даже два.
- Больше, наверно, - сказала тетя Женя.
- И что же это было? - у меня разыгралась фантазия, я представил, как над покрытой вулканами Землей несутся багровые тучи, и ветры дуют, как хочется этому огромному, единственному, невидимому существу. Океан лемовского Соляриса, только не жидкий, а газообразный, и такой же, видимо, по-своему, мудрый, способный осознать себя.
- Солярис, - сказал я.
Тетя Женя кивнула.
- Да, похоже.
- Николай Геннадиевич читал Лема?
Тетя Женя покачала головой.
- Разве что в тайне от меня, - сказала она. - Дома у нас, конечно, есть Лем, в семидесятых выходила книжка в издательстве "Мир", там было два романа - "Солярис" и "Эдем". Не помню уже, где я купила. В магазинах фантастику было не достать… Кажется, в институте на какой-то конференции в фойе продавали. Не помню. Когда Коля сказал о разумной атмосфере, я ему сказала: "Прочитай "Солярис". Он поглядел на обложку, что-то ему не понравилось, и он читать не стал. "Там о чем? - он спросил. - О физико-химических свойствах или о мучениях главного героя, который не может решить семейные проблемы?" "В основном, о мучениях героя, конечно, - сказала я, - это же художественная литература". "Да ну", - сказал Коля и поставил книжку на место.
- Так и не прочитал? - удивился я. - За столько лет?
- Не прочитал. А в кино мы ходили. Был фестиваль фильмов Тарковского, уже после его смерти, кажется, в "Октябре". Или в "России", не помню. И я Колю вытащила.
- Конечно, ему не понравилось, - буркнул я.
- Нет. Особенно когда в ведре с краской изображали океан. Коля начал смеяться так громко, что я с ним прямо в зале поругалась… Нет, не понравилось.
- Почему, - сказал я, - Николай Геннадиевич это не опубликовал? Не в научном журнале. Есть популярные - "Знание-сила", например.
- Ну да, - иронически сказала тетя Женя. - Серьезный ученый публикует в несерьезном журнале свои бредовые… Кстати, не думаю, что там взяли бы. Для них важнее всего авторитеты. А Коля - авторитет в космологии. В космогонии - нет. Это все равно, как если бы он написал фантастику.
- Ну и написал бы! - воскликнул я. - Разве известные ученые не писали фантастику? Обручев, "Плутония", до сих пор помню. А сам Ефремов! Азимов, опять же. Хойл! Хойл был известным астрофизиком, я читал его "Черное облако" и "Андромеду" - классно написано, и идеи такие…
- Фантастические, - перебила меня тетя Женя. - Фантастические - ты это хотел сказать? В "Плутонии" идея совсем не научная. Ефремов… не помню, он, кажется, только один или два рассказа написал вполне научные, а остальное - фантастика, как не бывает, читать интересно, но никто не скажет, что анамезон действительно может быть топливом для звездолетов. Хойл… Разумное межзвездное облако, очень близкая идея, ты прав, но этот роман как-то прошел мимо меня… А мимо Коли - подавно. Хойл мог себе позволить… К тому же, Хойл не относился к этой идее серьезно. Игра ума. А у Коли это… Он уверен был… в середине восьмидесятых точно был уверен, что так все и происходило на самом деле. Четыре миллиарда лет назад у Земли была плотная и разумная атмосфера. И ветры дули, как надо. И вулканы взрывались, потому что это надо было ей. Из вулканов поступали нужные ей для физиологии газы…
- В школе, - сказал я, - фантастику я читал запоем. Время тогда было… как лучше сказать? Переходное. Новая фантастика еще не появилась, а старую уже не издавали. Я брал в библиотеке. Вспомнил сейчас Ефремова - "Сердце Змеи". Фторные люди. Кислород для фторных организмов - гибель. И если четыре миллиарда лет назад атмосфера Земли стала разумной, как океан Соляриса, самым важным для нее было поддержание химического баланса, верно? Кислород для нее - как для нас отравление угарным газом. Я пытаюсь представить… Вулканы, да… Ей нужны были вулканы, это химия, это хорошо. Космос… Нужен был ей космос?
- Какая разница, - нетерпеливо сказала тетя Женя. - При чем здесь космос?
- Ни при чем, - согласился я. - И органическая жизнь на планете, все эти трилобиты, цианобактерии… что там было в первобытном океане?
- Никто не знает! - отмахнулась тетя Женя. - Тот период - одни предположения.
- Ну да. Почему она сразу не уничтожила протожизнь? Цианобактерии, которые начали вырабатывать кислород. У нее было достаточно времени, миллиард лет. А потом, наверно, стало поздно - растения захватили землю, и кислорода стало так много… она уже не могла справиться, для нее это как для нас рак… отравление организма… Почему она сразу не уничтожила к чертям собачьим эти новообразования?
- Вот-вот, - сказала тетя Женя. - Я тоже Коле об этом говорила.
- Тогда, - сказал я, - вы должны знать то, чего я так и не понял. Не смог связать. Гомеопатию и всемирное потепление.
- Лечение. Ты сам только что сказал: для нее жизнь, связанная с кислородом, - как раковая опухоль. Болезнь.
- Но послушайте! - я никогда не говорил с тетей Женей таким тоном. Я всегда подбирал выражения, потому что боялся обидеть, а сейчас забыл об этом, я и усидеть на месте не мог, вскочил и принялся ходить по комнате от окна к шкафу, натыкался на мебель, тетя Женя подобрала ноги, чтобы я не наступил, смотрела на меня с испугом, не с обидой, и я распалялся еще больше, совсем уже не контролируя свои рассуждения, возникавшие будто сами собой, а на деле представлявшие лишь выраженные словами мои раздумья, все, о чем я думал еще в Питере, о чем говорил с Новинским и что казалось мне слишком фантастическим, чтобы произносить вслух.
- Послушайте! Кто лечит рак гомеопатическими средствами? Надо прикончить разом! Цианобактерии? Растения? Она же управляла вулканической деятельностью! Так напустила бы… Тысяча вулканов! В те времена можно было и миллион. Любая цианобактерия погибла бы! Навсегда! Это глупо!
Тетя Женя не следила за моими перемещениями, руки держала на коленях и смотрела на свои пальцы. Она и головы не подняла, сказала тихо, но я, конечно, услышал:
- Если бы она убила цианобактерии, на Земле не возникла бы органическая жизнь… наша жизнь. Нас бы тут не было.
- И что? Вы хотите сказать, что она думала о будущей цивилизации? Вы много думаете о том, как спасти колонию поселившихся в вашем организме вирусов, когда принимаете ударную дозу антибиотика?
- Откуда Коле было знать, что она думала? Может, у нее было свои соображения. Может, не рассчитала, а потом оказалось поздно.
- Поздно! Все это фантазии какие-то! Она погибла? Нет же! Пробовала бороться с болезнью?
- Но ведь и человек… - сказала тетя Женя, перебирая пальцами материю юбки. - Когда не помогает традиционная медицина, цепляемся за соломинку… Обращаемся к гомеопатам, к народным целителям, к гуру всяким…
- К народным целителям, Господи!
- Коля говорил, что она пробовала разные способы. Наверно, пробовала. Что было в ее власти. Бывали периоды, когда органическая жизнь почти погибала, но потом…
- Слишком живучи оказались?
- Похоже.
- Ладно, - сказал я. - Все это недоказуемо. Игра воображения.
- И все это, - сказала тетя Женя, подняв на меня внимательный взгляд, - я сто раз говорила Коле.
- Погодите, - прервал я тетю Женю, мне нужно было закончить мысль самому - так, как я понял, или так, как не понял, я должен был поставить точку, не потому, что хотел самому себе доказать, какой я умный и понятливый, а для того, чтобы понять, наконец, что делает Н.Г. на Камчатке, и что станем делать завтра мы с тетей Женей. Все-таки странно она себя вела - ночи не спала, пока мы не нашли Н.Г., готова была на все, только бы скорее его увидеть, а сейчас, когда через несколько часов за нами прилетит вертушка… я на ее месте каждую минуту пытался бы звонить в поселок… пусть ночь, но я бы все равно пытался, я заставил бы притащить к телефону ее Колю, я сказал бы ему пару теплых слов, и он тут же помчался бы собирать вещи, потому что если тетя Женя говорит "я тебя жду", то…
А она тихо сидела на кровати, сложив руки на коленях, перебирала пальцами материю, смотрела в пол, изредка поднимала на меня взгляд - внимательный и… спокойный. Ей было достаточно сознания, что Коля нашелся?
Я слишком хорошо знал тетю Женю, чтобы не понимать: она знает то, чего не знаю я. И это знание придает ей сил, спокойствия, уверенности… В чем?
- Погодите, - повторил я, - за миллиарды лет кислородная воздушная оболочка…