"ПРОДОЛЖАЙ ДЕЛАТЬ, ЧТО ДЕЛАЕШЬ. ОТКРОЙ ТАЙНУ МАЛОГО ЗЛА, И ТЫ СРАЗУ ОБНАРУЖИШЬ СРЕДОТОЧИЕ ЗЛА БОЛЬШОГО. И СПОСОБ ПОКОНЧИТЬ С ОБОИМИ ТЫ НАЙДЕШЬ – НЕ ЗАБЫВАЙ, КТО ВЕДЕТ ТЕБЯ ПО ТВОЕМУ ЖИЗНЕННОМУ ПУТИ!"
"НО ХОТЯ БЫ В ЧЕМ-ТО Я СВОБОДЕН?"
"МЫ ВСЕ СВОБОДНЫ. МЫ СВОБОДНО МОЖЕМ ДВИГАТЬСЯ ПО ПУТИ, ПРОЛОЖЕННОМУ ДЛЯ НАС.
А ТЕПЕРЬ – ПРОЩАЙ!"
Анатолий не торопясь вышел из зала, спустился на первый этаж и вышел наружу. Охранники уже пришли в себя, но на всякий случай попятились от него. Монасюк не обратил на них внимания.
– Поехали, Коля, домой! – сказал он, садясь на этот раз на переднее сидение.
Впервые, с тех пор, как Николай возил его на "вольво".
"Да уж, думал Анатолий Васильевич. Свобода двигаться туда, куда ведут пути, проложенные не тобой – наверное, это не просто…"
Глава 24-я
Каладжи Неру отключил ноутбук и задумался.
Сколько людей погибло, и какой смертью! Сообщения о том, что творится в корпорациях Бейтса и Сото (и вокруг них) поступали постоянно.
Месть принимала масштабы, несоразмерные с преступлением.
– Колдун, – сказал он, подходя к священнодействующему у жертвенника Туси. – Я думаю, на этом мы должны остановиться.
Туси Кхрна, жрец вуду, человек, не знающий сомнений в выполнении своих обязательств перед Черным богом, перед Черными Силами, смотрел на Каладжи Неру и молчал.
"Эти людишки, думал он. Они никогда не знают толком, чего хотят. Они не понимают, что выпустив на волю Силу, невозможно вернуть ее назад в клетку. Они слабы не только в желаниях, но и плате за нанесенные им обиды. Они ничего не доводят до конца…"
Вслух он сказал Каладжи:
– Я не могу остановить то, над чем не властен.
– Но ты можешь не наносить следующий магический удар! Они уже заплатили достаточно.
– Это ты так считаешь. Вуду не останавливается. Мы готовили их к смерти – они должны умереть.
– Колдун! Я запрещаю тебе!
Туси Кхрна, который ощущал в себе прилив неведомых ранее сил, и потому чувствовал себя чуть ли не всемогущим, только рассмеялся.
– А что ты можешь сделать? Только одно. Уезжай с острова. А я доведу дело до конца.
Моторная лодка причалила к берегу. На набережной Робертсвиля было людно – с тех пор, как три японца увидели в океане НЕЧТО, сюда собирались жители при первой же возможности. По набережной гуляли, кафе и открытые веранды были переполнены, робертсвильцы как будто все время ожидали чего-то.
Каладжи Неру тяжело поднялся на набережную и пошел вперед. Он не знал, куда идет, он сейчас вообще не осознавал, что делает. Ему уступали дорогу, сочувственно смотрели вслед. О его связи с Туси Кхрна знали многие, не были лишь осведомлены о характере этой связи.
Какой-то бродяга подошел к Каладжи, заговорил с ним, потом взял за руку и отвел в тень дерева. Здесь сидели еще несколько таких же бедолаг – без дома, семьи, работы, но в тропических широтах можно десятилетиями жить в лесу, питаясь плодами деревьев, засыпая под кустом – если жить просто, без запросов.
Или, как мы говорим обычно, ЕСЛИ просто хотеть ВЫЖИТЬ.
Каладжи Неру сидел среди них и ни о чем не думал. Он на время утратил связь с окружающим миром. То, к чему он шел полвека обернулось кошмаром, и ему нужно было время, чтобы прийти в себя.
Тем временем Туси Кхрна подготовил ритуал, направленный на умерщвление своих жертв.
Как уже упоминалось, колдун хотел наслать проклятье не только на самих проклинаемых, но и на дорогих им людей.
Поэтому кукол в жертвеннике лежало четыре. Три большие и одна маленькая. Большие воплощали в себе человеческую сущность Бейтса, Сото и Осиновского. Маленькая – Саймона Бейтса. Каким-то образом в число любимых родственников, подлежащих проклятию, не попал Джереми Бейтс, что же касается Хироши Сото, то он сам стал частью черных сил.
Проткнув иглами наиболее важные органы каждой жертвы, окропив кровью жертвенной птицы куклы и фотографии, Кхрна стал бить в барабан и выкрикивать слова заклятья. Он посылал свое проклятие, желая, чтобы жертвы сгнили заживо и умерли, и насылаемая порча легко достигала своих жертв.
После отказа от услуг Монасюка все перестали совершать ежедневный ритуал установки индивидуальной защиты. Поэтому их биополя не были защищены, их организмы – открыты для постороннего влияния.
Конечно, результат наступит не сразу – то, что сделал Кхрна, напоминало заражение СПИДом и одновременно – проказой. Но проявиться заболевание должно было лишь через некоторое время.
Туси так и замышлял. Он хотел, чтобы жертвы успокоились, поверили, что теперь они в безопасности, окончательно разорвали все связи со своим защитником.
И лишь после этого начали чахнуть.
Возможно, стоило потребовать у них выкуп? Они могли много заплатить, причем это ни к чему не обязывало бы Туси. Но он не мог – религия вуду не использует вымогательство, религия вуду карает, но не служит средством обогащения.
В Женеве было уже поздно – около полуночи, когда Джолианна услышала сигнал в дверь – к ней кто-то пришел.
Последние дни она боялась всего, поэтому подошла и посмотрела на экран сигнальной охранной системы. Внизу она увидела хорошо знакомого ей служащего Монасюка Селезнева.
Нажав кнопку связи, Селезнев сказал по-русски:
– Откройте, мадемуаузель Тортеуар! Нам необходимо переговорить.
Что-то заставило Джоли молча открыть запоры. Наверное, уверенность в голосе Селезнева.
– Анни-Лиза спит? – тихонько спросил Селезнев.
– Да, – ответила Джоли. Она уже поняла, что Селезнев все знает.
– Тогда пройдемте туда, где мы сможем поговорить спокойно.
Они сидели в креслах, торшер приглушенным светом освещал их лица.
– Джоли, – начал Селезнев, – я знаю все. Это ведь вы – информатор Осиновского.
Джолианна молчала. Она лишь закусила губу, глаза ее стали наполняться слезами. Она опустила голову, и, сжав щеки ладонями, стала раскачивать головой.
Потом она издала стон – горло ей перехватило, она не могла ни зарыдать, ни закричать.
Вот и случилось то, чего она так боялась…
Селезнев встал, подошел к ее креслу и сел на подлокотник рядом. Он обнял женщину рукой, легонько потряс ее и прижал к себе.
– Успокойтесь, Джоли. Я был в Верни, я разговаривал с многими людьми, я, наконец, вытряс правду из этого мозгляка Иванова – подручного Осиновского. Ведь это он организовывал все здесь, в Женеве?
Джолианна всхлипнула и молча кивнула.
Сергей Николаевич встал, вышел на кухню и принес стакан с водой.
– Выпейте, успокойтесь и расскажите мне все по-порядку…
Рассказ длился долго. Около двух часов внизу раздался короткий сигнал – гудок автомашины. Это приехал Николай.
– Джоли… – Селезнев говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово. – Вы уедете завтра же – вернетесь в Верни. Пусть угрозы вас не беспокоят – Анатолий Васильевич, когда узнает все, боюсь, просто оторвет Осиновскому голову.
Или вы хотите увидеться с месье Анатолем?
Джолианна изо всех сил замотала головой, ее волосы закрыли ей лицо. И хотя оно было заплаканым, глаза и нос опухли, она все-таки оставалась бесподобно красивой.
Да, Селезнев понимал своего шефа. И не жалел о том, что замыслил сделать.
– Я не могу, – глухо сказала Джолианна. – Он однажды сказал, что очень любит меня, и попросил никогда не предавать его. Я не могу…
– А вы, Джоли, вы любите Анатолия?
– И вы спрашиваете меня об этом? Конечно!
– Простите за очень интимный вопрос, но как сильно?
Джолианна подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо.
– Это не простое любопытство. Вы сейчас поймете, почему я спрашиваю. Ну, так как сильно вы любите его?
Джолианна вздохнула, и сказала:
– Так, как любят жизнь. Так, как любят солнечный день, как любят прикосновение в летний вечер морской воды к коже.
До Анатоля у меня была только Анни-Лиза. Когда я узнала, что она больная и умрет, я тоже умерла. Внутри, понимаете? Моя душа умерла, окаменела.
Когда Иванов выбрал меня и предложил вылечить Анни, за это я была готова на все. Анатоль понравился мне, и я ожила после встречи с ним. Но когда он вылечил Анни, когда повез меня в Москву… Вы – мужчина, вам не понять, насколько женщине важна трепетная нежность и бережное к ней отношение. А вы спрашиваете, как сильно я люблю его…
А Анни… Вчера она спросила, можно ли ей будет называть дядю Анатоля папой – она уверена, что мы будем жить единой семьей. Боже мой…
Женщину, наконец, отпустило, она упала головой на колени и зарыдала. В голос, отчаянно, как плакали русские деревенские бабы, потеряв самое главное в жизни – мужчину-кормильца.
Селезнев подошел к двери, остановился, и очень серьезно глядя на нее, негромко сказал:
– В России говорят – "Устами младенца глаголет истина". Уверяю вас – Анни не ошиблась. У вас все будет хорошо.
Мы все хотим этого. Утром вас у подъезда будет ждать Николай.
Селезнев поспал всего несколько часов, но уже в девять утра, гладко выбритый, со свежим лицом он сидел у дверей кабинета Анатолия.
Только после ухода Александра и Марты он вошел в освободившийся кабинет. Анатолий Васильевич сидел за столом и что-то выискивал на экране дисплея ноутбука.
– Здравствуйте и садитесь! – он рукой указал на кресло. – Догадываюсь, что вы с хорошими новостями.
– Это – как посмотреть. Анатолий Васильевич, я нашел крота.
– Значит, именно крот?
– Да. Подготовленный, залегендированный и внедренный для выполнения специального задания. И это – хорошая часть моего сообщения.