– Я, Коля, воспринимаю физически облучение от телефонной трубки. Как только наберу номер, или мне позвонят по сотовому и я включаю прием – в общем, как только трубка оказывается у уха, то через несколько секунд начинает кожу уха и вокруг уха печь, как будто огнем жгут. Приходится руками "чистить" ухо – в смысле, движением кисти руки вокруг уха как бы снимать ожог. Ну, знаешь, как экстрасенсы "чистят" биополе?
– Да видел сто раз по телеку.
– Ну, значит знаешь, что к чему. Так вот, спрашивается – если я получаю облучение при пользовании телефоном, то, как говорят в Одессе "ну, и для чего мне это еврейское счастье?"
– Так вы ж не еврей!
– Нет. А счастье получается еврейским – в смысле, что евреям всегда все оборачивается бедами и невзгодами.
– Это Осиновскому, например?
– Коля! Чувства юмора поднаберись!
"Осиновский, Осиновский… – закрутилось в голове. Что и откуда ты узнаешь, Осиновский?"
Ах, как хотелось Монасюку "забраться" в его сознание и покопаться в нем – но нельзя, нельзя… Если уж простой охранник у ворот смог почувствовать Анатолия внутри себя, то что говорить о патологически осторожном Осиновском – мигом почувствует и все поймет! И поднимет шум, и по большому счету, будет прав – Бейтс, Сото и Паша Осиновский дали Монасюку огромные деньги, обращаются с ним, как с равным, а он без их согласия копается в их же головах…
Настроение испортилось. Выразилось это в том, что по приезде домой он не обнаружил на месте горничную – Галина опоздала на работу, так как жила на квартире в городе. Монасюк впервые раскричался, появившуюся в этот момент Галю обругал и довел до слез, а потом сам же и утешал, гладя молоденькую девушку по голове, как ребенка…
В глубине души он понимал, что все это результат навалившихся вопросов: "Что такое творится с Джоли? Почему исчез и не появляется Анатоль?"
И главный вопрос, даже не вопрос, а проблема – Осиновский…
Поэтому очень кстати оказалось содержание одного из телефонных звонков, полученных в отсутствие Монасюка и, наконец, доложенных ему, как только он получил для этого возможность, секретарем Лихтштейнером.
Из Америки звонил Саймон, племянник Бейтса. Он интересовался, не собирается ли Анатолий Васильевич к ним в Джорджию, так как хотел посоветоваться с ним "по очень важному делу" – Александр Лихтштейнер выделил голосом последнюю фразу.
– Александр, вы уже оформили мне визу на въезд в США? Тогда закажите мне билет на ближайший самолет до Джорджии – узнайте, какой там самый удобный аэропорт, чтобы из него побыстрее добраться до этого городка Фримена…
Летая самолетом Бейтса, Монасюк до сих пор обходился без визовых разрешений – у таких людей, как Бейтс, были особые отношения с властями собственной страны.
Но теперь Анатолий решил лететь как обычный гражданин мира – с наличием документов, разрешений и виз – в общем, "как все".
Виза была, билет через час заказан, переговоры с Изумрудной долиной оказались, как и прежде, безрезультатными.
Анатолий позвонил на мобильный телефон Джолианне – она собиралась вернуться назавтра и сразу приступить к работе.
Лихтштейнер проинформировал, что созвонился с господами Сото, Бейтсом и Осиновским – они сказали, что (далее он процитировал по бумажке): "Все хорошо, изменений никаких, благодарим за звонок".
От местного аэропорта до Фримена, а затем до фермы Джереми Бейтса Монасюк ехал в наемном автомобиле.
В Джорджии стояла поздняя осень, солнышко светило, но его то и дело закрывали низкие белые, быстро бегущие по синему небу облака, и тогда сразу же становилось прохладно.
Но Анатолий смотрел в открытое окно. Он сравнивал сельскохозяйственный пейзаж Средней Европы и Северной Америки.
Пожухлая трава, за лето выгоревшая на солнце, не имела вида ухоженной и окультуренной – в этом смысле просторы за окном очень напоминали российские просторы.
Но вот автодороги Америки – конечно, не случайно всегда были гордостью США.
Они ехали по дороге, не имеющей статуса федеральной трассы, но даже по ней старенький автомобиль шел беззвучно – лишь шуршали шины, соприкасаясь с гладким, почти как стекло, покрытием. Ни выбоинки, через каждые двадцать-тридцать миль – свороток к закусочной и заправочной станции, или к мотелю, магазинчику. И обязательно – туалеты.
Они ехали уже почти час, и не встретили ни одного человека близ обочины с расстегнутыми или спущенными штанами.
Мысль об этом заставила Монасюка улыбнуться – может быть, впервые за два дня. "Получается, что у них тут нет засранцев и ссыкунов – все достались на нашу российскую бедную голову", – подумал он, и эта мысль его очень развеселила.
Услышав, что мрачный пассажир подал голос, водитель – пожилой американец в широкополой шляпе, полуобернувшись, сказал:
– Через пятнадцать минут приедем, мистер, через пару миль – Фримен, а там до фермы Бейтсов рукой подать!
Джереми с Саймоном встретили его радушно.
Вообще если сравнивать Бейтса и, скажем, Сото, сравнение будет в пользу Бейтса – он был душевнее, и, если можно так сказать о "капиталистической акуле" – человечнее, что ли. Это, судя по всему, было семейным, поэтому и брат, и племянник были, что называется, хорошими ребятами.
Поздоровались. Посидели на веранде, поужинали. А утром, на берегу реки, состоялся разговор, из-за которого приехал Монасюк.
Саймон начал его первым.
– Дядя Анатоль, мне нужен ваш совет, – сказал он.
– Спрашивай, Саймон, если смогу – помогу – так говорят у нас в России.
– Скажите, вам было трудно, ну, все сразу поменять?
– Ты имеешь в виду, очевидно, переезд из России в Европу? То есть – поменять жизнь?
– Да!
– Видишь ли, сынок, так получилось, что я сам-то ничего не менял. Меня как бы взяли за шиворот – и я оглянуться не успел, как из сибирского пенсионера стал миллионером.
И тут же меня так нагрузили проблемами, Саймон, что вот уже полгода мне даже подумать некогда об изменениях в моей жизни. Хочешь верь, хочешь – не верь, но у меня такое ощущение, что я всегда жил так, как живу сейчас!
Саймон задумался. Потом сказал:
– Тогда, наверное, вы не сможете мне ничего посоветовать.
Монасюк встал с бережка, отряхнул сзади джинсы и прогнулся назад. Потом подошел и присел рядом с Саймоном на корточки.
– У нас говорят – не попробуешь – не узнаешь. Ты говори, а там мы с тобой решим, могу я помочь или не могу…
– Да в общем-то все просто. Мне нравится наша с папой жизнь. Наша ферма, наш Фримен… Вот эта речка, запах земли весной, запах травы… я не знаю, как сказать…
– Я понял тебе, – сказал Анатолий, положив руку на голову мальчика.
– Но дядя Гил хочет, чтобы я переехал в большой город, закончил университет и заменил его, когда он совсем состарится, он не хочет, чтобы его компания распалась или досталась чужим людям…
И он, и папа говорят, что есть такое слово "надо".
Я понимаю. Но мне так не хочется уезжать отсюда… И я никак не могу решить, что делать.
Монасюк задумался. Перед мысленным взором промелькнула его жизнь – сколько была у него жизненных перекрестков, на которых не нашелся тот, кто показал бы ему правильное направление… И он принимал решения сам, и как считал немного погодя – это были неправильные решения… Вот и улетела жизнь…
А с другой стороны – может быть, именно сейчас у него она только начинается? И тогда все, что он делал раньше – правильно? Коль пришел в конце-концов к такому вот итогу?
Что тогда он может посоветовать этому мальчику?
– Саймон… – осторожно начал он. – Наверное, я действительно не смогу дать тебе совет – как поступить. Потому что часто я думаю, что сам ошибался всю жизнь. Поэтому вот мой совет – хорошо подумай.
Реши – что для тебя важнее? Жить, как подсказывает тебе сердце, или жить по велению разума?
Вот смотри. Если ты поменяешь жизнь – поедешь в большой город, выучишься, со временем заменишь дядю, что будет в итоге? Да, ты будешь богат, ты сможешь иметь все, тебе будет принадлежать ДЕЛО…
Но подумай, как устроена жизнь Гила Бейтса. Много ли он тратит денег на себя, много ли у него времени на отдых, на общение с вами…
Но с другой стороны, если ты останешься здесь, ты никогда не будешь богатым. Правда, ты будешь заниматься тем, что тебе нравится, жить так, как ты привык жить, как тебе по душе…
Если подвести черту, – Анатолий Васильевич встал, встал и Саймон. – Так вот, если подвести черту то получается, что унаследовав бизнес дядя, ты унаследуешь жизнь, когда не ты будешь иметь дело, а оно – тебя. Но так живут большинство богатых людей.
А если ты останешься здесь, ты будешь иметь дело, а не оно тебя. Ты будешь решать, когда, что делать, и вообще – делать ли?
А в большом бизнесе дело решает за человека, как ему жить и что делать…
Так что тебе предстоит выбрать жизнь по уму, либо по сердцу.
А решать – все равно тебе. В таких делах умные люди не берутся давать советов.
Вечером Монасюк уже летел в самолете – интуиция подсказывала ему, что в Европе происходит нечто важное, связанное с ним.
Но перед отлетом, словно что-то толкнуло его прямо в сердце – он вернулся с трапа, подошел к Саймону, который стоял вместе с Джереми, и сунул мальчику листок.
– Это – московский телефон, в России. Когда я не бываю в Женеве, я часто бываю там. Если почувствуешь, что очень нужна моя помощь – не стесняйся и звони в любое время.
Он еще раз пожал руку Джереми, обнял Саймона и вернулся на самолет.