- Не-ет. Ты мне случай из жизни незнакомки рассказываешь. Сюжет бульварного романчика с припадочной героиней, вставшей на путь феминизма. А Анжина больше к классике тяготеет. В ее лексиконе слово развод не имеет места, а в сознании - смысла.
- Теперь имеет, - грустно посмотрел на него Пит. - Я думал, хоть ты в курсе… Ладно. Может, позже все прояснится.
- А Ричард что говорит? Он-то понимает, в чем дело?
- Он понимает не больше нашего. На Сириус улетел, с Крисом разбираться.
Кирилл в раздумье забарабанил пальцами по столу и выдал через минуту:
- Я тоже полечу. Вечером наш звездолет идет курсом на Сириус, с ним и отправлюсь.
- Зачем?
- Выяснить хочу в чем дело. Сам, понимаешь? Не верю я. Неестественно все это, неправильно. Не то здесь что-то.
- Давай. Как говорится - две головы хорошо, а три…еще хуже, - понуро кивнул Пит. - Я экипаж ее звездолета дождусь и тоже к вам. Бывай.
- Свяжемся, - кинул Кирилл и отключился. Экран погас.
Г Л А В А 5
Межата боязливо потоптался вокруг `черного' человека и, наконец, решился, поднял на руки, испуганно замирая и подивился - легок-то, что перина маманина.
У того голова безвольно мотнулась и то, что парни приняли за глаза, съехало и шлепнулось на траву. Межата чуть не выронил ношу со страху, зажмурился, дичась: а ну там кость голая, али космы лешачьи? Кинуть бы, да не дело.
Парень приоткрыл глаза и вопросительно покосился на товарища - что там?
А тот, как зачарованный, таращился, рот открыв, голову набок - дурень дурнем. Межата нахмурился и тож глянул, обалдел. На него смотрели огромные золотистые глаза, то подслеповато щурясь, то изумленно расширяясь.
Парня в жар кинуло, и сердце захолонуло от открывшейся взору не виданной до селе красоты - никак бога приветили?
- Богиня! - выдохнул Мерило, подойдя вплотную.
- От дурень! Глаз разуй! - рявкнул Межата, - Волос короток, одёжа мужска! Где девку узрел?
- Сам таков! Ослеп, чай? Девку от мужа не отличаешь? На лик глянь! - ответил тот и склонился над девушкой, спросив ласково, - прозвана-то как, да чья будешь? - `голубка` хотел добавить, да не посмел, не ладно так, не по чести. Мало ль кто перед ними - ежели девка проста, так ей и без того позору хватит, волос-то вона под шею срезан. Кто знает - за что? Да тут еще угораздило в обществе двух неоженков оказаться, без присмотру - поди, отмойся оттого, что после злые языки начешут! А ежели и вправду богиня? Им ли, смертным, язык распускать? А ну осерчает?
Девушка вглядывалась в два блеклых пятна, маячивших перед ней, и никак не могла взять в толк - кто это? Откуда взялась? Вроде лица, да не разглядеть, стелется туман перед глазами, не тает. Голоса вроде мужские, но незнакомые, и вопросы заковыристые задают. И что им ответить, если сама не знает - кто она? Память подводит, молчит. В голове пусто, как в высохшем колодце, только одно слово эхом бродит, бьется в виски. Его и сказала:
- Ха лене…
Парней так к месту и приморозило, краска с лиц сошла, уставились друг на друга, не зная, что и думать. Можа ослышались? Голос-то тихий, еле слышный, будто и нет его, так, прошелестело что-то и стихло. Мало ль?
Они только дух перевели, а девушка вновь повторила, да отчетливо, не усомнишься: Ха лена. И сама не понимала - зачем? Ей пить хотелось попросить, а этим, в тумане, имя подавай! `Никто я - ха лене. Что ж теперь и напиться не дадут?` - огорчилась девушка и провалилась во тьму.
Парни переглянулись и, как сговорившись, поспешили в городище. Вечерело уже, но кованые ворота не затворены - их ждут. Ребята вошли с гордым видом, словно не из лесу, а с поля брани вернулись, и не только выжили и победили рать нечестии, но еще и клад нашли.
Они несли девушку в княжий терем, как Мирослав приказал. Его домина справа от ворот стояла, высилась, почитай, над всем городищем, как дозорный. Крепкая, из дубовых бревен слаженная, в два этажа, с высоким крыльцом, резными перилами и лошадиной мордой над крышей, из деревяшки искусно вырезанной, а уж внутри просторная, что алань за святилищем - и князю, и княжьей родне, и ближним дружникам места хватает, не запинаются за дружку, а и гости пожалуют, не утеснят.
На крыльце стояла пожилая, круглолицая женщина, ладони под передник прятала - их поджидала. Устинья князю по материной линии теткой доводилась. Как в прошлый набег лютичи племя посекли, так одна кровная осталась. С тех пор и жила с родичем под одной крышей, и мать всем дружникам, и стряпуха, и для молоди, что вечером княжья светлица сбирает - пригляд.
Тетка, упрежденная о болезнном госте, нижнюю светлицу занавеской огородила, красно чистое да воду приготовила и вышла на крыльцо поджидать. Ее приемная дочь - Верея, шестнадцатилетняя скромница, молчаливая да работящая, на скамье у крыльца сидела, хлопала белесыми ресницами, вишневые губы поджав, летник на коленях оглаживала. А ну как понадобится подсобить? Она вот - и позвать кого, и подать что - только кликни…
Любопытство девку мучило - что за гостя им лес послал? И рдели девичьи щеки в ожидании, сердечко колотилось - можа красив, да пригож гость незванный и не сговоренный - приглянется Верее, любым станет.
Устинья лишь головой качала, глядя, как дочь розовую ленту на русых волосах поправляет, знала, о чем глупая думает. В возраст давно вошла - сговаривать пора. Дружники княжьи, молодцы ладные да пригожие, что ликом, что статью, как на подбор, хороводят вокруг дочери. Любой в мужья годен, а Верея словно без ума - скользит взгляд голубых глаза мимо, никого не привечает. И чего девке надобно? - вздыхает мать недовольно. Но неволить не хотелось - пущай еще в девках побегает, успеется бабьей доли хлебнуть.
Устинья вдаль глянула и по бедрам от досады ладонями хлопнула:
- Купалу лешак несет! Как же! Куды без него?
От холма, с борбища, вниз по улочке, к терему вышагивал невысокий, коренастый мужичок, пылил кожаными сапожищами, поспешал, ребятишек резвящихся обгоняя.
- Ишь, бежит базыга кривоглазый! Неймется старому! Одни б не управились, что-ль! - ворчала Устинья не по злобе - для порядка.
Женщина она добрая была, всех жалела и этого вредного мужичка, правую руку Мирослава, то ж, но больно не по нраву ей было, что лез он в ее владения. Им вровень зим было, а разнились, почитай, во всем. Ворчливый Купала никому спуску не давал, все поучать норовил, да лез, куда не просят, и в женские дела то ж. И сколь хлебов напекла и ладно ль в горнице девицы убрались, да крепкое ли кросно наткали - до всего дело старому было. Тряхнет русыми кудрями и давай пытать: кто из дружников с девками в светлице засиделся, да почто Мариша с Беликом по воду долгонько ходят? Что ему дело молодое - объясни старому вотлаку, что милуются - до утра бухтеть станет, спасу не будет, изведет, а после забудет, словно не было. Вот и спрашивается, чего бажил? Одно слово - кедрачник. В крови у них ворчать да любопытничать. Послал Солнцеяр Мирославу десничего!
- Пойду я, матушка? - вскинулась Верея.
Боялась она Купалы - страсть! Глянет тот карими глазом на выкате, близна на вежде полуприкрытом, пожует полными губами, тряхнет бородкой, да как зыкнет - сердце девичье в пятки уходит, кожа лягушачьей становится. Одно слово - филин. В правду похож, правильно княжьи дружники его прозвали.
- Иди, дитятко, - кивнула Устинья. - В светелке погоди. Кликну, ежели понадобишься.
И сдуло девушку, словно и не было, только ветка рябинки качнулась. Застучали резвые ножки по гладкой лестнице и смолкло все. Устинья в сторону глянула, чуяла, неспроста Купалу несет, знать скоренько и гость будет - не ошиблась. Молодцы от ворот топали, гордые, словно одаренные, а кого тащат - не разглядеть, черное что-то, только руки безвольно свесились, болтаются. Видать совсем хвор чужак, гость неведомый.
Парни к терему в аккурат с Купалой подошли, в светелку вместе протопали, куда Устинья указала, а та все разглядеть норовила - каков посланец?
Межата положил ношу на лавку, застеленную лоскутным одеялом, осторожно, словно ларчик с бечатами, и, отойдя, крякнул: Вота!
Мерилу Купала сразу плечом оттер - иди, мол, погуляй, нечё те здеся! И к скамье подошел деловито, ладони за пояс кожаный сунул. `И меч не снял, вотлак! - недовольно поджала губы Устинья, но промолчала, не до того, лясы с ним точить, да баруздить, и бочком, бочком поближе протиснулась, разглядеть - чего черен гость?
- Да-а, - протянул мужик, затылок почесал огромной ладонью.
- Халеной сказалась, - со значеньем молвил Межата. Устинья так и всплеснула пухлыми ладошками, к губам прижала, глаза тараща - чур, чур, страх-то какой!
- А меня Солнцеворотом! - недобро глянул на парня Купала и кудри огладил, крякнув. - Девка, значит.
- Халена! - настойчиво повторил дружник.
- Ладно тебе! Иди ужо, без тебя чай разберем! - прикрикнул старшой. Парень затоптался, страсть, как уходить не хотелось. Вот откроет девица глаза свои распрекрасные, его увидит…
Купала так глянул, что Межата и думать про все забыл, вмиг за занавесь вынесло. Мерило на товарища сочувственно посмотрел, вздохнули оба недовольно: вот и честь добыли!
Они нашли, в городище принесли, а их, как молодь желторотую, вон гонят! Переглянулись и потопали, погрустнев, из терема, с княжьим десничим не поспоришь - лют дядька, спокою не даст.
А тем временем тетка место Межаты заняла, чтоб на девушку половчее глянуть, любопытство свое удовлетворяя, да так и ахнула:
- Батюшки светы!