Не стерпела того гордая Веренея - у мирян одна жена на веку написана, и домой возвернулась и сына прихватила. Много после за то горя было, и серчал Гневред боле не оттого, что ушла, а что сынка ему не оставила. Да и тот, щенок, подрастая под материнским взором, на отца зубы скалит, без почтенья живет, без страха пред родителем, за мать вступается, отцовские наставления не принимает, равно как и подарки да льстивые посулы.
Из свово Полесья ни на шаг, словно медом ему там мазано. Словом, вотчина материнская Мирославу дороже была, чем Гневреда - Славль. Так и рос он под присмотром мирян, в их вере, их заботами, а как подрос да возмужал, племя его княжить над собой поставило, на мирянке оженило.
Гневред осерчал на то шибко, да и отверг сына прилюдно - мол, нету у меня старшого сына, середний княжить будет - Любодар. Мирослав на ту весть и бровью не повел.
А и разобраться - что ему? Своих забот завсегда хватит.
Миряне племя большое, да шабутное. Однако Мирослав справлялся, крепко всех держал, не забалуешь, но в строгости не перегибал, справедлив и мудр был не по летам. Зря не наказывал - по делам мерил, о каждом заботился, не разбирая дитя то, аль дружник, гридень - княжий человек, и берег людей.
Немногословный, сдержанный, ярость свою и злобу лютую лишь раз выказал, зим 15 тому назад, когда городище их лютичи в прошлый набег спалили. Свиреп тогда был князь, таку бойню учинил, что небо стонало. И отца бы родного, что лютичей через свою землю пропустил, да не упредил о беде, точно б порешил, да не успел - Боги вмешались.
Гневред сам помер, когда лютичи в обрат через их места шли. Любавичей они не пощадили и уговор не помог - изрядно пожгли да воровства учинили. Не вынесло сердце старого князя разору. Вот и скажи, зачем было сына предавать? С басурманами сговор держать? Неужто глаза да разум у бабьих подолов растерял? Что ж, за то и получил. Недаром в народе говорят: не копай другому яму, сам туда попадешь. Вот и попал - помер, как и жил, бесславно, в постели, самого себя перехитрив. Наказали боги, не помиловали. Осталась от него лишь скверная память да три сына от разных жен - младшой Окша - никчемный человечишка, алахарь и шалопай, средний Любодар, князь любавичей да старшой Мирослав.
Лютичи тогда за Белынь схлынули, ослабев под натиском мирян, да любавичей, поднятых Любодаром, но с тех пор нет-нет, а козни учиняли, вправду сказать, все больше любавичам доставалось и другим племенам.
Мирослав своих подале в леса увел, новые городища поставил и кедрачей, что к нему с поклоном пришли, под свое крыло принял. А что делить? Всем аймакам тогда горя хлебнуть выпало. От кедрачей, почитай, треть в живых осталась, от мирян две трети.
Почто разниться в лютую годину? - рассудил князь и слились два племени в одно под сенью вековых дубов, кедров да елей, начали новую жизнь. Да только лук и меч не кинули, старые раны не забываются и болят, долго ноют. У кого мать, у кого дитя, у кого брат али жена, а у кого и вся семья, как у Мирослава, в тот набег полегли безвинно - как забыть, как меч кинуть? А ежели завтра лютичи, аль другой на чужое позарится, в набег пойдет? Вот и учил князь мужей воинскому делу, крепкую дружину справил, дозоры на границе держал, берёжил своих.
Покамест тихо было, но зыбко, а с прошлого лета с других племен гонцы к князю пошли в пояс кланяться на воинское обучение, зашевелились нерадивые. С весны на границах неспокойно стало и слухи поползли тревожные, словно тучи грозовые сбираются, тянет холодом да теменью, сердце будоража, и запах стоит - то ль орешник расцвел, толь земля что плохое чует? А можа просто лесной дух буйствует недовольный. Орехов-то кедровых в прошлый год знатно набрали, было ль такое ранее и старики не упомнят. Да и урожай немалый земля родила, скотинка, опять же, разрослась, почитай, вдвое. Топчет клевер на полянах, листья молодые с кустов обрывает - оно, конечно, лесному богу не в радость, залютовал, ненастье да морок насылает. А вчерась весь дён да вечор хмарые тучи ходили, Гром баловал, страх нагонял, полыхая посуху и вота вам гостинец - черный человек под сосной. Понимай, как знаешь.
Парни взобрались на холм и остановились в метре от князя, дыхание переводя да его вниманья ожидая. А тот и бровью не повел, словно не слышал их молодецкий топот, не видал их. Ждал, когда сопенье умолкнет, тогда только повернулся, сверху вниз на них глянул: чего надобно?
Межату хоть бог ростом не обидел, однако супротив князя - окорёнок, по плечо тому, не более, чего ж о Мериле говорить? Тот и товарищу до подбородка. Вытянулись парни, головы задрали, замерли, пред князем робея. Хоть и не юнцы зеленые - по 24 зимы сравнялось, пятую весну в дружниках ходят, однако ж перед Мирославом до сих пор мальцами неразумными себя почитали.
- Прости, княже, за помеху, - начал Межата, посмелее сотоварища себя считая. - Дело у нас спешное. Под сосной заповедной нашли мы человека черного. Лежит меж корней яки мертвый, одёжа чудная, невиданная, глаза черны, в поллица, и волос черен, короток, а лик-то белехонек, кожа гладенька. Одежа мужеска, а сам худ, пальцы тонюсеньки, рудой обпачканы, сбиты. Ненашенский. Бросить - неладно, а и без ведома твово в городище тащить, не по чину, кабы хуже не было.
- На лютичей он не похожий и на других тож. Вроде человек, а вроде нет. Можа дух лесной учудил? Да разве ж руда у духов выходит? - добавил Мерила.
Князь брови на переносице свел, задумался - что за невидаль? Чужак недобрый аль подарок лесной? На беду аль на радость? К добру аль к худу? Надо ль чужаков в не спокойное время привечать? А ежели подсыльный? Али вправду несчастье с человеком приключилось?
Князь поверх голов дружников обвел задумчивым взглядом крыши домов соплеменников, виднеющиеся у подножья холма, и вдруг дрогнуло в груди, нахмурились брови сильней - Ханга?!
Знахарка - вещунья стояла у святилища на холме, невдалеке от мужчин, и, не мигая, смотрела на князя, словно слышала все, наперед знала. Седые волосы трепал ветер, а морщинистые руки устало примостились на дубовой клюке.
Стара была вещунья. Сколь зим ей минуло, и сама, поди, не упомнит. Не один набег пережила, а скольких потом родичей выходила и не сосчитать. В последний набег лютичи двух ее сынов да трех внуков сгубили, с тех пор ноги ее и не слушали - по двору еле передвигалась, в княжий терем да в святилище на праздники на руках приносили, а тут и сама на холм взобралась… Надо ж! Князь прищурился и внимательно посмотрел ей в глаза. Она словно этого и ждала, улыбнулась беззубо и, кивнув со значением, развернулась и в городище пошла, медленно переставляя слабые ноги.
` Знать, про гостя ей ведомо. Добро`, - подумал Мирослав: `А и вправду, не дело живого на погибель оставлять. Бог послал - не нам судить. Чай, там разберемся: лесной дух, засыльный аль честной человек`.
- Примем гостя, - кивнул парням князь. - Ко мне в терем несите. Да Устинью упредите - пущай похлопочет.
Г Л А В А 4
Ричард вылез из автоплана и обнял друзей:
- Три недели не был, а словно месяц. Где же моя любимая королева? - улыбался он, поднимаясь по широкой лестнице на крыльцо, обратил внимание, что друзья его не сопровождают. Он обернулся и в недоумении уставился на двух истуканов, застывших с постными лицами на первой ступени.
- Не понял? - выгнул он бровь. Друзья переглянулись меж собой и, с видом приговоренных к казни, нехотя поднялись к королю.
- Рич, Анжины нет во дворце, - тихо сказал Крис, старательно разглядывая резной рисунок входной двери.
- Не вернулась еще? На Энту звонил? Надолго задержится? - спокойно спросил король, не подозревая о плохом, и достал трубку.
Он уже начал набирать номер жены, как рука Пита накрыла телефон. Ричард вскинул удивленный взгляд на друга, вопросительно выгнув бровь. До него, наконец, дошло, что с друзьями что-то не то - хмурые какие-то, потерянные.
В груди кольнуло дурное предчувствие:
- Что-то случилось с Анжиной?
Крис пожал плечами и посмотрел на Пита, упорно не желая смотреть в глаза королю:
- Она жива, однако не могу сказать, что здорова - с головой у нее похоже не в порядке. Она на Сириусе. Подает на развод.
Ричард тряхнул головой и рассмеялся:
- У вас своеобразное чувство юмора, граф.
Друзья не смеялись. Они с совершенно серьезным видом смотрели на него и молчали. И Ричард осекся, нахмурился:
- Повтори.
- Она больше не желает быть твоей женой, - чуть ли не по слогам повторил граф.
- Бред!
- Звонил сам король Сириуса и просил тебя связаться с ним, как только ты появишься. Он выслал адвокатов.
Ричард, силясь понять услышанное, переводил удивленный, недоверчивый взгляд с Пита на Криса:
- Друзья мои, вы здоровы? Какой развод?
Крис отвернулся. Пит пожал плечами. В его глазах плескалось та же растерянность, что и в глазах Ричарда. Король выгнул бровь, все еще не желая принимать их слова на веру, и, набрав номер жены, отошел от друзей к перилам. Сейчас он услышит любимый голос и все встанет на свои места.
- Слушаю, - бальзамом на душу пролился голос Анжины.
- Здравствуй, любимая! - облегченно вздохнул Ричард. - Как твои дела? Ты где сейчас?
- Разве тебе не сообщили?
- Да, я знаю, что ты задерживаешься. - Нет, ты не понял - я ушла от тебя. Разве Иржик не связался с тобой? Он должен был…
- Ушла? Но… подожди… - король совершенно растерялся и даже удивленно посмотрел на трубку. Что-то было не так, и он никак не мог взять в толк - что? То ли голос жены был непривычно холодным, то ли связь плохой?
- Подожди, милая, я… не понимаю. О чем ты? Что случилось?