Крис сжал трубку и уставился на Пита. Они так и стояли друг напротив друга в ожидании и в надежде на лучшее с одной мыслью на двоих - Анжина так поступить не могла! Не в ее это стиле.
- Капитан! - ожила трубка, и Крис тут же поднес ее к уху. В глазах засветилась надежда: `Розыгрыш это, чья-то злая шутка - и все!
- Звонил король Д'Анжу. Сам. Никаких клонов, дублеров, галокенов. Линия чиста, как слеза младенца. Звонок прямой. Подтекста, дубляжа, проявления не адекватности - нет. Состояние его королевского здоровья на момент звонка интересует?
- Нет, - сник Крис. - Ты уверен?
- На 200 %.
Капитан дал отбой и уставился на смолкнувшую трубку, как смертник на брачный контракт.
- Ну, что? - выдохнул Пит.
- Ничего. Все чисто. Никакого подвоха, - растерянно посмотрел на него капитан. Пит сложил руки на груди и, нахмурившись, сел на край стола:
- Что же теперь будет? Как сказать Ричарду?
Оба прекрасно осознавали, каким ударом это известие станет для короля. Он был патологически влюблен в свою жену и не просто любил, а жил ею.
- Какая муха ее укусила? Может она заболела? - предположил Пит. Крис задумчиво посмотрел на него и набрал номер:
- Питерс? Это капитан Войстер. Где вы находитесь? Почему мне не доложили о смене курса?
- Здравствуйте, господин капитан. Я думал вам уже сообщили…
- Что?
- Королева оставила нас при себе, на Сириусе. Правда, некоторые возвращаются.
- Что происходит?! - зло рявкнул капитан и тут же зашипел, чуть сбавив тон, - Слушайте, Питерс, это выходит за все рамки разумного! Почему я узнаю об этом сейчас? И не от вас? Почему не доложили мне о смене курса? Вы там случайно королеву не растрясли? Не повредили венценосную голову? Может, королева приболела? А может в рейсе что-то необычное случилось?
- Нет, господин капитан, - неуверенно пролепетал растерянный голос в трубке. - Все как обычно. Перелет прошел нормально, королева в полном здравии.
- Тогда отчего королеве взбрело на Сириус лететь? Или вы произвольно курс изменили?
- Нет, что вы, господин капитан, разве я могу самостоятельно принимать столь важное решение? Госпожа приказала. Мы уже домой возвращались. На третий день пути рано утром она сама пришла ко мне в каюту и приказала повернуть на Сириус. Я, конечно, удивился, но естественно перечить не стал, только заметил, что понадобится часа два на составление и проверку нового курса. Она кивнула и ушла. Вот, в общем, и все.
- Как она себя вела? Как выглядела? Она что-нибудь объяснила?
- Господин капитан - кто мы и кто она? Зачем ей объяснять мотивы своих поступков? Приказала и все, а выглядела, как обычно. Во всяком случае, ничего подозрительного я не заметил.
- Когда ты появишься на Мидоне?
- Простите, господин капитан, но я останусь на Сириусе, на службе у королевы. Вы же знаете, у меня вся семья здесь. Чего ж лучше: рядом со своими и на службе? Да и человек я подневольный - приказали - остался. Так же и другие… Как мы королеву оставим? Кто семейный, тем, конечно, тяжело, но говорят - семьи сюда переведут, госпожа Анжина поможет, а кто не хочет - те возвращаются. Холостым-то, сами понимаете, проще, почти все остаются.
- Кто возвращается?
- Вам списком?
- Да!
- Охрана: Моник Шабу, Микс Меле, Висти Литуа. Стюарт Паре Даткин. Бортрадисты - Карин Ливьер, Сигур Вивьер. Горничная Молли Зир и программный техник Росс Смайер. Все. Рейс через три часа.
- Перешли с Моник или Миксом данные с корабля, флешку полета и видеозапись. Понял? - приказал Крис и, не дождавшись ответа, отключил связь. Пит обреченно вздохнул и тихо заметил:
- Все. Финиш. Минут через 20 Ричард будет здесь.
Капитан с тоской посмотрел на настенные часы и, скрипнув зубами, процедил:
- Пошли. Встретим.
Г Л А В А 3
- Чур меня! - истово выдохнул молодой, светловолосый парень в линялой холщевой рубахе, мешком висящей на широких плечах, удивленно и настороженно разглядывая черную фигуру, развалившуюся под сосной - матерью. Страх стылым холодком пробежал по позвоночнику - невиданная доселе одёжа, огромные, черные глаза, да и глаза ли?
Чудище невиданное! Откель взялося в заповедном месте?
- Эй! - позвал он не смело, боязливо подходя ближе.
Молчит черный человек. Сидит, прислонившись к стволу, и ни звука, ни жеста. Вот и пойми - слышит ли, видит ли, да и жив ли? Лицо белое, что молоко в кувшине, разведи поболе - самый цвет получится, а волос короток, да черен, что крыло ворона, и глаза черны, огромны, на поллица, не как у людей. Что за диво? Чур, чур, чур!
- Можа помер? - предположил светловолосый и присел на корточки в метре от незнакомца, стараясь и лучше разглядеть его, и успеть сбегнуть, ежели чего тому вздумается недоброе.
- Можа и помер, - неуверенно согласился второй парень, стоя в паре метров от первого и предусмотрительно не подходя ближе - жутко все ж! Аж русые волосы дыбьем встали! Кто его знает - а ну соскочит сейчас черный и загонит их в болото? Плутай потом до полудня. А то и хлеще - душу заберет. Ишь распластался меж корней, как крятун - знать добра не жди! Можа лешак насмехается, а можа и боги серчают. Не даром вчерась небо заревом полыхало, вот наполыхало - сидит теперь черный человек на святом месте, точно бодяк средь былинника, и страху нагоняет.
Ежели б знать, что точно человек, да кто ж из смертных в заповедное место заберется, да под сосну - мать усядется? А ежели и вправду простолюд, тогда точно помер. Боги кощунства не потерпят, враз накажут, и поминай, как звали.
- Проверить бы, - неуверенно спросился первый и покосился на товарища. Тот передернул широкими плечами, пожевал пухлые губы и выдал предостерегающе тихо:
- Ты, Межата, на рожон-то не лезь. Откель знаешь - кто таков? - и сделал шаг к другу, на всякий случай. Упрям тот, не послушает, ему, что в лоб, что по лбу - все едино, по-своему гнуть будет, а случись что? Кто на заступу встанет? Ему, Мериле, придется.
Светловолосый Межата сверкнул серыми глазами и несмело, чуть дыша, ткнул черного своей здоровенной ладонью и тут же отпрянул, с испуга свалившись наземь.
Черный мешком повалился на дерн и застыл в неестественной позе, перегнувшись через сосновые корни. Лицо в хвою щекой ткнулось и на парней чернотой глаз уставилось - одно слово - мертвец. Вот только пальцы на изодранных руках дрогнули, зашевелились и снова застыли. Парни озадаченно переглянулись.
- Живой, видать, - растерянно почесал затылок Мерило, и тяжелый подбородок брякнул на грудь - вправду не человек! - Надо бы нам к князю, Межата. Пущай он решает, что с ним делать.
- Бросим, значит? - недовольно скривился сероглазый. - А ну помрет? На ком грех будет?
- А ну притащим, а он - лютичей подсыл? - расправил плечи его товарищ и, уперев в бока ручища, сверкнул голубыми глазами. - Где ум оставил? Всяких без княжьего ведома в городище тащить - беды не оберешься!
- Глаза-то разуй! - фыркнул Межата. - Ты одежу таку у лютичей видал? По всему видать - чужак. Зверюшка неведома. Послал бог леса… - парень задумчиво почесал рябой нос картошкой и махнул рукой. - Твоя правда, побегли к князю. Лес послал - не нам отказывать, но и гостинец такой к своим тащить… Пущай старшой решает!
Парни развернулись, как по команде, и рванули в чащу, уверенно продираясь сквозь заросли, перепрыгивая буреломы, спугивая своим медвежьим топотом лесных жителей. Лишь серые, холщовые рубахи замелькали меж стволов. Вскоре показались остроконечные столбы ограды и кованые ворота - Полесье - городище мирян.
Город по их меркам большой, дворов на полтьмы, не менее. Всему племени мирян здесь вольготно было. Покой да тишина и заботы в радость, без опаски жизнь, что еще надо? Городище располагалось меж густых хвойных лесов, посередь. Захочешь найти - не сразу сыщешь, дён с пяток промаешься.
А и ладно, не все гости в радость, да с добром. Куда лучше со своими-то? Ни мороки, ни кручины, живи да радуйся.
Старшой племени - князь Мирослав был в это время там, где ему и положено, на холме у святилища. Сверху на своих воинов поглядывал, зорко следил за тем, как ратятся на поляне, у подножья холма, молодцы. Справно ли стрелы пускают, не хитрят ли, с мечами сходясь?
Русые волосы, перевязанные на лбу скорбной лентой, развивались на ветру, бились о бычью выю. Каменное лицо с тяжелым подбородком ничего не выражало, лишь уголки твердых, обветренных губ чуть подрагивали, если кто-то из дружников оказывался не так проворен да меток, как надобно.
Невозможно было князя не приметить. Высилась на холме его фигура - громадная да крепкая, как скала.
Ох, и здоров! Одним видом и старых и младых устрашал, а как глянет грозно карими глазами да брови насупит, так и не знаешь, под какую лавку ползти, где сберечься. Однако все знали - это только вид у него свирепый, на деле, зазря не осерчает. Хоть и строг, но справедлив, и сам в правде живет, и другим заповедует.
Уважали его в городище и о другом князе не помышляли. 40 зим ему уж минуло и, почитай, половину из них у мирян княжил. Мать его, Веренея, мирянка исконная, за князя любавичей пошла, да долго замужем не протянула - крут был Гневред, не бил, не охаял молодку, но мог на пустое осерчать и по две, три полных Мораны молчать да недовольно кривиться.
Тяжко было веселой да незлобивой Веренее к мужнину нраву приловчиться, да понять, на что серчает. А после, как Мирослав народился, красивый да ладный, князь начал на других девок поглядывать и, как сынку три годка исполнилось, второй женой Малену синеокую взял.