- Не. Работы много, время позднее. Дешевле никто не возьмется.
- Ишь, пострел. Ну ладно. Четыре так четыре.
Кряхтя, пожилой господин водрузил ногу на услужливо подставленный ящик.
- Только осторожнее, - предупредил он. - Я щекотки не выношу.
Посвистывая, мальчик оросил его ступню водой из бутылки, отер мягкой тряпкой и выскреб налипший между пальцев песок. Двумя мочальными кистями он лихо прошелся по заляпанной штанине. Потом так же сноровисто обработал другую ногу.
- Готово, - объявил он.
- Неплохо, малыш, - признал клиент. - Совсем даже неплохо. А ты, Вьюн, так и потопаешь в гости грязным?
- Надо спешить, - буркнул тот.
- Дело твое. На, сынок, держи. - И в ладошку чистилы упала тонкая, как лепесток, золотая монета.
Мальчик посмотрел на пожилого господина с благоговейным изумлением.
- У меня столько сдачи не наберется, - пролепетал он.
- И не надо. Это тебе за хорошую работу.
Глаза юного чистилы вытаращились до пределов, не предусмотренных, казалось бы, природой. Затем, стряхнув оцепенение, он подхватил свой ящик и кинулся бежать со всех ног. Чуть погодя лишь песчаный бурунчик виднелся в конце полутемной улицы, да и тот быстро скрылся из виду.
Старший из двоих провожал его благостным туманным взором.
- Когда-то и я был в точности таким вот мальцом, - начал он, снова двинувшись в путь. - Тоже чистил штаны всяким сукиным котам на Рэмастраат. А теперь вот, как вспомню, диву даюсь. Я ли это? Или, может, вот сейчас проснусь, между сестренкой и братцем, от маменькиного пыхтения? Сдается мне, Вьюн, что в душе человек не меняется. Что-то там снаружи происходит, а он сидит внутри себя, пялится на белый свет и только диву дается, когда ему брадобрей подносит зеркало.
- Боюсь, что сходке до этого дела нет, - заметил его спутник. - Они и без того злы, как черти, а мы еще опаздываем. Ублюдок Бонем что-то такое разнюхал и непременно выложит при всех, чует мое сердце. Неспроста все это. Бонем давно метит сам прибрать казну к рукам.
- Надо полагаться на провидение, - смиренно ответствовал пожилой. - Моя маменька, пусть ей песок будет перинкой, всегда говорила, что человеческий промысел - ничто перед могуществом судьбы. Она была благочестивой женщиной. Больше четверти золотого ни с кого не требовала. Потому-то мне и пришлось подрабатывать, едва научился ходить. Сперва клянчил подаяние, потом подался в чистилы. А уж после, когда маменька с братцами и сестренками сгорели, добрые люди меня подобрали и к настоящему делу определили. Тебе, Вьюн, этого не понять, ты и в детстве на золоте едал.
- Да что вы мне в нос тычете свою родословную, - огрызнулся Вьюн. - Мы давно одним миром мазаны.
- Ты хоть отца своего знаешь. Пусть он денежки свои промотал и его в конце концов прихлопнули бутылкой, все ж таки был отец. Мне и таковского не досталось. Чего надо, парень? - Последняя реплика относилась к прохожему в изрядно поношенной лакейской ливрее, который появился из переулка и ни с того ни с сего преградил путь.
- Добрый вечер, - приветливо промолвил тот. - Я имею честь беседовать с господином Рольтом, не правда ли?
- Ну, допустим.
- Он же Папаша, - продолжал незнакомец. - А вы - его личный секретарь Патке, известный под прозвищем Вьюн?
Вместо ответа Вьюн отступил на шаг и сунул руку за пазуху.
- А вы кто такой? - спросил он угрожающе, но оружие пока не выхватил.
- Не советую вам идти на сходку, - сказал человек в ливрее, игнорируя Патке с его вопросом и пистолетом.
Рольт в недоумении поднял брови.
- Оба вы не уйдете с нее живыми. Господин Торг Бонем, он же Хрящ, настроен весьма серьезно. И неплохо осведомлен о том, сколько миллиардов прилипло к вашим рукам, уважаемый господин Рольт. Кстати, не без вашего деятельного участия, Патке.
- Что-что-что-о?!
- Не ломайте комедию. Речь идет о крупных финансах, вверенных вашему попечению. И о той сумме, которую вы ухитрились прикарманить. Бонем исчисляет ее в девять с половиной миллиардов, но я со своей стороны полагаю, что их не меньше одиннадцати. Не в том суть. Важно в настоящий момент, что с вас потребуют отчета, представят неопровержимые доказательства, и расправа последует без промедления. Вы оба не доживете до утра.
Даже при плохоньком уличном освещении было видно, что рыхлое апоплексическое лицо Папаши побелело, как у зарезанного.
- Да кто же вы?! - рявкнул Вьюн, выхватывая пистолет.
- Погоди, сынок, - пробормотал Рольт. - Пальнуть всегда успеешь. Человек ведь дело говорит.
- Как понимаете, вы обречены, - заявил незнакомец. - Вряд ли вам удастся скрыться от мести.
Пистолет в руке Патке дрогнул и медленно опустился.
- Я имею к вам предложение, - продолжил загадочный прохожий. - Мои люди доставят вас в абсолютно безопасное место. Гарантирую вам неприкосновенность и, впоследствии, беспрепятственное возвращение.
- Вы что - из легавки? - спросил ошарашенный Рольт.
- О нет. И вообще не имею отношения к местным властям.
- Что вы за это хотите? - поинтересовался Патке, ощупывая взглядом старую ливрею незнакомца.
- Ничего.
- Так-таки ничего?
- Да. И не понимаю, почему вы колеблетесь. Это единственный шанс сохранить ваши жизни.
- Одного не возьму в толк, - выговорил Рольт, к которому по частям возвращался прежний, багрово-сизый цвет лица. - Ежели вы не из полиции и не от Хряща, то кто же?
- Оставим объяснения на потом. Время дорого, - ответил незнакомец, делая кому-то в переулке знак рукой. - Соглашайтесь же.
Взревел паровик, из переулка выкатился локомобиль-фургон с эмблемой скотопромышленной фирмы "Братья Хорндьюли".
- Прошу в экипаж.
Поколебавшись, Рольт шагнул к фургону.
- Ловушка!! - взвизгнул вдруг Патке и, вскинув пистолет, выстрелил в упор.
Не успела погаснуть пороховая вспышка, незнакомец, со сверхъестественной быстротой увернувшись от пули, вытряхнул из обшлага в ладонь удлиненный блестящий предмет с гнутой рукоятью. Раздалось два глухих хлопка. Патке выронил пистолет, шагнул, упал ничком. Обернувшийся на выстрел Рольт вздрогнул, как будто его толкнули, потом, нелепо загребая воздух растопыренными руками, осел на песок и повалился на бок.
Выскочившие из фургона двое дюжих парней мигом втащили бесчувственные тела в кузов. Локомобиль развернулся и умчался.
Когда над опустевшей улицей рассеялся дым и пар, ничто вокруг не напоминало о случившемся.
3
Чтоб мне лопнуть, вот это да.
Очухался я в чем-то навроде лазарета. В башке туман, язык пересох. Лежу под простыней, койка мягкая, шмотки рядом, на стульчике, сложены.
Палата двухместная. На второй койке дрыхнет мой босс-барбос. Сопит, ворочается, причмокивает. Не иначе, жратва ему снится.
- Эй, Папаша! - позвал я его.
Тот ка-ак подскочит!
- А?! Что?! - И себя, вижу, за грудь лапает. Что-то такое нащупал под сорочкой и успокоился.
- Где это мы? - спрашивает.
- Чтоб я знал, - говорю. - Я сам только что воскрес. Больница не больница, но что-то вроде.
Оделись мы, начали осматриваться. В палате, значит, по койке, по тумбочке и по стулу на брата. Сделаны они из какого-то вроде мутного стекла. Попробовал я один стул об стенку хряпнуть - не бьется. И на стенке - хоть бы царапина.
Подошел к окну, оно волнистое какое-то. Свет сквозь него пробивается, а что снаружи делается - не видать. Возле, на полочке, стоит непонятная штуковина. Ящик с кнопками, а в него вделана белесая стекляшка с ладонь величиной. Хотел его потрогать, однако передумал. Ну его к бесу.
Напротив окна дверь. Гладкая, ни ручки, ни скважины, ни волчка. Босс ее толкнул, потом еще плечом приналег - не поддается.
- Похоже, крепко мы влипли, Папаша, - говорю я. - Одно радует: это нам не Хрящ устроил. Он бы цацкаться не стал.
- Да уж, - бормочет тот.
- Интересно, какой выкуп они заломят. Дураки будут, если меньше пяти миллиардов.
- Что ты, что ты, - встрепыхнулся старый боров. - А мне что потом - по миру идти на старости лет? Ну миллиончик, ну два, ну десяток, еще куда ни шло...
Экий дурень. Эти ребята, что нас сцапали, отлично знают, сколько он прикарманил. И шутить не намерены, по всему видать. Я не я буду, ежели они с него семь шкур не слупят. Ничего не стал я возражать на его дурость, а только хмыкнул и занялся дверцей в стене - не то шкаф, не то кладовка, не то выход куда-то. Тоже без ручек, без замка - и не поддается. Однако вижу - на стене рядом с ней круглая бляшка с пуговицу величиной. Стоило ее тронуть - дверца отъехала. За ней - маленькая комнатка, вся заставленная белыми посудинами. Одна длинная, такая, что впору человеку поместиться, и стоит на полу. Другая - на стене, поменьше. Третья - в углу. Над ними из стен торчат блестящие трубки с рычагами. Ну я живо смикитил, что тут к чему. Умылся и все такое. Правда, чуть не ошпарился, потому как сначала из трубки в среднюю посудину потек самый натуральный кипяток. Потом оказалось, можно сделать струю и попрохладнее. На стенке здоровущее зеркало - полтыщи монет, наверно, стоит, ей-ей, не совру. Богато здесь живут. Полюбовался я на свою суточную щетину и прикинул, что времени прошло не так уж много и далеко нас увезти не могли. Самое большее - на Архипелаг. Объяснил я моему дурню, как пользоваться этой хитрой комнаткой, завалился на койку и думаю.
Дело худо. За нас крепко взялись, причем не полиция и не Хрящ, ясно, как светлый день. Похоже, все эти штучки не от мира сего. А от какого - пес его разберет, но уж точно, что не от нашего. Странно это все.