Волны… Волны морские. Хорошо вот так засыпать на берегу. Ш… шшш… уу… Слышу шум волн, методичный, успокаивающий. Так было и миллионы лет. Уже больше не увижу. Нет, весной еще успею съездить. Посижу на камушках. Подумаю о вечности.
Юра уснул. Действительно быстро. Молодость. Еще говорили: чистая совесть. Наверное.
Ничего у меня не болит сейчас. Может быть, я здоров?
Хорошо бы Люба была со мной. Приятно ощущать на своей ноге ее маленькую, мягкую ступню. Запомнилось давно. Странно, даже больше, чем ощущение другого. Еще запах волос.
Вздыхаю. Бездарность: ни разу не проспал с женщиной целую ночь! "Ах, уже поздно!", "Ах, уже нужно бежать!". И так всегда. Вчера утром еще была надежда: посплю. Растаяла.
Во втором пришествии.
Едва ли. Потерялся: будет анабиоз, не будет? Иногда кажется - бред, потом - реальность. Но я-то знаю: шансов ничтожно мало. Логика наших рассуждении примитивна. Многое просто не знаем, не можем охватить всей сложности проблемы.
Нужно поставить опыты с длительным анабиозом. Не успеть. Программа пробуждения вообще не будет отработана. Да и нужны ли опыты? Вдруг окажется: невозможно разбудить? А так есть иллюзия.
Нет. Нечестно. И не стоит продаваться за несколько лишних шансов пожить.
А что тебя в этом деле больше интересует: научный эксперимент или своя судьба?
Взвешиваю: не могу определить. Гордость: ученый. Хвастун ты.
Будут клетки синтезировать свою структуру или будет только распад? Если нет, то как быстро? Снизить температуру до двух-трех градусов, тогда обмен, наверное, уменьшится раз в тридцать. Плюс глюкоза, которая все-таки должна сгорать. При одном углеводном питании можно свободно прожить месяца два. Умножить на тридцать - будет пять лет. Через этот срок нужно пробуждать для подкармливания.
Тогда не надо.
Нет, все равно интересно. А кроме того, наверное, будет синтез белков.
Картина: я в саркофаге. Если применять для циркуляции плазму, то кожа будет совершенно белая. Бр-р-р! Неприятно.
Вообще никакого величия не будет. Камеру еле-еле успеем сляпать, машины все будут некрасивые. На соплях. Одно слово - макет. Макет величия.
Спать, спать нужно, друг.
Успеем.
Помнишь, как рассказывали о смерти одного иностранного коммуниста? Когда ему стало плохо, жена просила не разрезать пиджак: "Он у него единственный". Глаза тогда у всех стали влажными. Один только тип сказал: "Рисуется, пиджаки там дешевы".
Это было в Крыму.
Волны в Коктебеле. Ш… шшш… уу…
Люба в светлом зеленом платье идет мне навстречу по улице Ленина. Походка ее немного подпрыгивающая. Смеется, руки протягивает, счастливая… "Почему ты опаздываешь?"
Сон. Это уже сон?
Когда начинаешь слышать голоса…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вот и опять иду на работу. Шагаю бодро: раз-два, раз-два. Чудно как: тепло, ветерок.
Улица тихая. Каштаны до неба. Последние свечки опадают, как белый с розовым снег. Совсем последние - для меня. Не думать.
Люди навстречу. Смотрю на лица, стараюсь разгадать их мысли, судьбу.
Толстая старуха в черном медленно двигается, опираясь на палку. Глаза прикрыты тяжелыми веками. Застывшая маска мудрой усталости. "Прибери меня, господи!" Тень у нее тоже черная, большая.
Девочка с бидоном и кружкой бежит вприпрыжку, брякает на всю улицу. И напевает в такт: "Динь-дон, динь-дон!" Мама послала в молочную. ("Быстро!") Занятия кончились. Впереди целое лето счастья. И целая жизнь. Да будет так!
Пожилой человек быстро шагает с несчастным, злым лицом. Служащий опаздывает на работу. Поругался с женой. Впереди выговор от начальства за невыполненное задание. "Проклятая жизнь!" Все верно. Проклятая. Но успокойся! Все проходит. Вечером трехлетний Санька влезет тебе на колени, обнимет теплыми ручками, и лицо твое сморщится в горестную гримасу. Потом влажные глаза широко раскроются и засияют. "Нужно жить!"
Так мне рассказывала Люба. Меня-то не обнимали теплые детские ручки. "Вся твоя наука не стоит такого объятия!" Это она мне говорила. Не знаю. Может быть, и не стоит.
Вот институт. Летом он красивее. Каштаны. Никого нет у входа: работа уже началась. Тяжелая какая дверь, силы совсем мало. Шел не быстро, а дыхание учащенно. Брось, не надо прислушиваться. Совсем распустился за этот месяц. Селезенка тянет левое подреберье. Опять? Хватит!
Иду к себе в кабинет по коридору. Неуютно здесь после улицы, темно. Встречаются люди из других лабораторий. Здороваются. Смотрят с жадным любопытством: "Еще ходит, а говорили, рак, совсем плох". Не надо так. Смотрят хорошо: с участием и симпатией. Не нужно поддаваться зависти и досаде.
Вот и наши комнаты. Наши. Даже сердце забилось: столько сюда вложено души, мечты, энергии.
Загляну в операционную. Знакомая, приятная картина: готовятся к опыту. Все тут? Поля, Коля Гулый, Толя, Валя. Вон Вадим наклонился над столом.
- Здравствуйте, товарищи!
Вадим бросается ко мне, хватает за обе руки, трясет, смеется.
- Ура шефу!
Все меня обступили, трогают, улыбаются. И немножко смущены. Как вести себя? Здоровым всегда стыдно перед больными.
- Ну как? Как себя чувствуете? Может быть, рано вышли?
- Ничего не рано! В самый раз.
Это Вадим, конечно. Валя выбежала в коридор, побежала в соседние наши комнаты. Слышу, кричат:
- Девочки! Иван Николаевич пришел!
Тепло. Хорошие они все какие. Любят меня. Любят!
- Знаете, как без вас плохо? Совсем замучили нас начальники. Три опыта в неделю, допоздна сидим, а в свободные дни все считаем и чертим.
К Вадиму:
- Чего они чертят?
- Как чего? Характеристики, кривые. За опыт мы теперь получаем столько цифр, что ужас! Аналог-код щелкает быстро. Вот целые рулоны.
Да, действительно на окне бумажные катушки с цифрами.
- Ну хорошо, ребята, готовьте опыт, а я должен поговорить со старшими. Вадим, собирайтесь ко мне. - Не бойся, я недолго.
Выхожу, провожаемый шумом. Потом, слышу, затихли. Наверное, говорят: "Ах, какой он бледный, худой!.." Ничего! Еще повоюем!
Вот он, мой кабинет. Здороваюсь, как с другом. Все на привычных местах: фотография Павлова, корешки книг в шкафу. Даже цветы поставили.
Очередность чувств: радость от встречи. Любят. Еще дальше маячит тоска: скоро придется расставаться. Теперь это чувство меня уже не покидает. Обострение заставило тело поверить в болезнь.
Ничего нового они мне не скажут. Каждый день кто-нибудь приходил и докладывал. Но, может быть, не все? Щадили. Сегодня посмотрю сам. Сверю с планами и внесу поправки. Сколько мне еще отпущено? Давид утешает, но разве можно верить? Упреки, что плохо лечился, много работал. Хочет, чтобы я почувствовал себя больным, прислушивался. Что же, он достиг цели: болезнь все время присутствует на заднем плане. Стал портиться характер, обида и зависть к людям. Сам вижу. Пока еще контролирую себя, но вот-вот сорвусь. Плохо.
Нужно торопиться с отъездом, иначе болезнь совсем меня скрутит. Вот опять голова кружится и тошнит. Кажется, и ничего такого не съел. Все ли я принял лекарства? Давид сказал, нужна пунктуальность. Может быть, лучше было бы еще полежать? Давид…
Слушай, ты. Пошли к черту Давида и лекарства. Сегодня важный опыт. Или уже ничего не осталось важного, кроме пилюль? Чтобы лишний день дышать, есть и мочиться? Понимаю, если бы мог что-нибудь еще… А это…
Все ясно. Нужно следить за мыслями, не позволять болезни завладеть собой. Лечиться, но в меру. Жизнь не самоцель. Почаще задумываться: "А для чего?"
Выстоять.
Как меня встретили хорошо! Нельзя их предавать. У каждого человека есть плохие мысли, все дело в их удельном весе. В доле воздействия на поступки. По ним нужно оценивать, по сумме поступков. Количественная оценка добра и зла. Критерии. Обсудить.
Входят все сразу. Значит, собрались заранее: обсуждали "платформу", как себя вести со мной. Хорошо, берегут, но плохо, что не будут откровенны. Расспросить отдельно. А может быть, кое-что лучше и не знать? Всегда есть достаточно неприятностей.
- Здравствуйте, Иван Николаевич!
Это Семен. Нормальный голос, а мне кажется, что он не так смотрит. Борьба за власть? Не надо подозрений.
Игорь такой же красивый. Юра и Вадим серьезные. Какие-то новые. Впрочем, я их видел на днях, но обстановка меняет.
- Садитесь, ребята. Я собрал вас, чтобы обсудить кое-какие вопросы. Положение, в общем, мне известно, если вы не утаивали от меня.
Смотрю им по очереди прямо в глаза. ("Испытующе". Штамп!) Нет, не все ладно.
- Семен Иванович, прошу вас.
- Все было, кажется, хорошо. Как вы знаете, мы получили комнату, в которой будем монтировать саркофаг. Работали как надо. План, по-моему, выполняется. Правда, я не все знаю, они же мне отчетов не дают.
Замолк обиженно. Не слушались. Есть трещинка.
Вадим вскакивает. Нахмурен. Игорь делает жест: "Остановись". Заныло под ложечкой. Сейчас неприятности. Не хочу!
- Не делай мне знаков! Шеф не кисейная барышня.
- Не все хорошо, Иван Николаевич. Ваша болезнь принесла большой вред, и впредь вы должны следить за собой строго. Нужно приходить в лабораторию и делать вид. Стоило вам лечь в больницу, как этот, грязная свинья О директоре. Нет, не сделать тебе карьеры, начал нас притеснять. А ты, Семен, ему потворствовал! Да, это все знают. Не трогайте меня, я все равно скажу!