Боль достигла какого-то уровня и больше не усиливалась - теперь, когда понятно, что у нее есть предел, терпеть как-то можно… Брен опирался рукой на кладку. Он чувствовал шероховатость поверхности, шелковистую пыль веков, тепло нагретого огнем камня, который выломали из земли, чтобы построить это здание, еще до того, как земляне покинули свой родной мир. До того, как они заблудились и впали в отчаяние… Он взял себя в руки - вспомнил, что он "пайдхи", человек, стоящий между. Вспомнил, что сам выбрал эту долю, понимая, что награды не будет, но веря, хоть иногда, что атеви, конечно, имеют чувства и, конечно, как только он найдет правильные слова, нажмет правильную кнопку, отыщет ключ к мыслям атеви - он выиграет у атеви все, от чего отказался, покидая людей.
Ему тогда было двадцать два года, и то, чего он не знал, намного перевешивало его познания.
- Ваше поведение тревожит меня, - сказал Банитчи.
- Простите меня.
Громадный комок в горле мешал говорить. Но теперь Брен был уже намного спокойнее. Он решил не смотреть на Банитчи. Он ведь только выдумал, что видит на лице Банитчи подозрение и гнев.
- Я реагировал непрофессионально и навязчиво.
- Реагировали на что, нанд' пайдхи?
Предательский выбор слов. Опять я оступился, и серьезно оступился. Это головная боль… от нее снова закрутило в животе, желудок еще не вернулся полностью к норме…
- Я неверно истолковал ваше поведение. Ошибка была моя, а не ваша. Пойдете ли вы завтра на завтрак со мной, чтобы охранять меня от моей собственной глупости?
- Какое поведение вы неверно истолковали?
Снова Банитчи лезет в драку. Отказался клюнуть на наживку, которую ты бросил. А ты сейчас не в состоянии спорить, не сможешь обойтись холодной рациональностью…
- Я уже объяснил. Для вас мое объяснение не имело смысла. Собственно, и не могло. - Он смотрел в темный угол, куда не доходил свет от огня, и вспоминал, как истолковал Банитчи его объяснение. - Это была не угроза, Банитчи. Я бы никогда не стал вам угрожать. Я ценю ваше общество и ваши хорошие качества. Пойдете вы со мной завтра?
Назад, к самым простым, самым ранним, самым согласованным, надежным словам. Холодным. Не нагруженным эмоционально.
- Нет, нади. К столу вдовствующей айчжи никто не может пригласить себя сам. А вы приглашены.
- Но вы ведь назначены…
- Мой ман'тчи принадлежит Табини. Мои действия - это его действия. Пайдхи не мог забыть такой простой вещи.
Брен злился. Он смотрел на Банитчи, смотрел не отрываясь - как ему казалось, достаточно долго, чтобы Банитчи смог понять, как отнесся собеседник к словам "мои действия - это действия Табини".
- Я не забыл. Разве мог я забыть?
Банитчи ответил ему угрюмым взглядом.
- Спросите о пище, которую вам предложат. Проверьте, известно ли повару, что вы за столом.
В самой первой комнате отворилась дверь. Банитчи мгновенно насторожился. Но это пришла Чжейго, обрызганная дождем, как и Банитчи, явно в хорошем настроении - пока не разглядела их двоих. Лицо ее мгновенно стало бесстрастным. Она без единого слова прошла в спальню Брена.
- Простите, - буркнул Банитчи и двинулся за ней.
Брен сердито глядел на спину в черной форменной куртке, на резко дергающуюся на ходу косичку - двое охранников Табини, которые проходят через его спальню в помещения для прислуги; он резко ударил кулаком по каменной кладке, но боль в руке ощутил лишь потом, когда отошел от камина.
Глупо, сказал он себе. Глупо и опасно пытаться объяснить что-то Банитчи. Да, нади, нет, нади, ясные и простые слова, нади.
Банитчи и Чжейго прошли в помещения для слуг, где они расположились отдельно от других. Брен вернулся в спальню и разделся, поглядывая на мертвую сердитую тварь на стене - это выражение осталось на морде от последнего боя, когда зверь был уже загнан в угол.
Тварь тоже смотрела на него, когда он уже лежал в постели. Он взял книгу и начал читать - слишком уж разозлился, все равно не заснуть - читать о древних битвах атеви, о предательствах и подлых убийствах.
О кораблях-призраках на озере, о привидении, которое появляется в аудиенц-зале на этом этаже, о призрачных тварях, которые иногда шныряют по коридорам, вынюхивая и выискивая кого-то или что-то.
Он - современный земной человек. А все эти духи - старые атевийские суеверия. Но хватило взглянуть один раз в стеклянные свирепые глаза твари на стене, и потом уже он старательно избегал ее взгляда.
Ударил гром. Все лампы погасли, остался только огонь камина в соседней комнате, отбрасывающий неровные отблески, не доходящие до углов спальни и до темного прохода для слуг.
Он сказал себе, что, видимо, молния ударила в трансформатор.
Но весь замок после этого погрузился в зловещую тишину, лишь доносился через стены странный отдаленный частый топот или глухие удары, словно где-то билось сердце.
Затем в служебном коридоре, дальше за ванной, послышались шаги, приближающиеся к его спальне.
Он соскользнул с кровати на пол и опустился на колени.
- Нанд' пайдхи, - окликнул его голос Чжейго. - Это я, Чжейго.
Брен вытащил руку из-под матраса, нырнул обратно в постель, тут же сел и увидел, как вся бригада слуг проходит тенями через его комнату и дальше, наружу. Лиц он не мог разглядеть. Заметил короткий как искра отблеск света на металле - как ему показалось, на униформе Банитчи.
Одна тень осталась.
- Кто здесь? - встревоженно спросил он.
- Чжейго, нади. Я останусь с вами. Ложитесь спать.
- Шутите…
- Скорее всего, это просто удар молнии, нанд' пайдхи. А слышите вы вспомогательный генератор. Он поддержит холод в кухонных холодильниках - по крайней мере до утра.
Брен поднялся, пошел искать халат и ударился коленом о стул - ножки скребнули по полу, Брен почему-то смутился.
- Что вы ищете, нади?
- Халат.
- Вот этот?
Чжейго немедленно обнаружила халат в ногах постели и протянула Брену. Атеви видят в темноте намного лучше людей, напомнил он себе - и ему вовсе не стало приятнее от этой мысли. Он надел халат, завязал пояс и прошел в гостиную, так сказать, менее провоцирующее помещение; огонь в камине гостиной был единственным источником света - плюс еще время от времени за окнами сверкали молнии, выбеливая все вокруг.
Легко ступающая, поблескивающая металлом тень проследовала за ним. Глаза атеви светятся отраженным светом, бледно-золотым. Атеви находят что-то зловещее в том, что у людей глаза не светятся и потому люди могут незаметно проскользнуть в темноте. Различия между атеви и людьми порождают и у тех, и у других ночные кошмары.
Но в этом мире нет для тебя более безопасной компании, напомнил он себе, и еще напомнил, что вся эта тревога - всего-навсего удар молнии, и что Банитчи, когда вернется сюда, наверняка будет мокрый, промерзший и злой.
Но Чжейго была не в халате. Когда свет выключился, она была в униформе и при оружии, и Банитчи тоже.
- Вы не спали? - спросил он, остановившись у огня.
Двойной отблеск ее глаз скрылся на миг - это она мигнула, потом совсем исчез, когда она тоже подошла поближе и оперлась локтем на каминную полку. Ее тень нависла над Бреном, блики огня заблестели на черной коже.
- Мы бодрствовали, - сказала она.
Дела вокруг него продолжаются - без объяснений. Ему было холодно даже в халате, он думал, как нужно выспаться - чтобы утром успешно противостоять вдове.
- Вокруг этого места есть защита? - спросил он.
- Конечно, нади-чжи. Это все еще крепость - когда требуется.
- С туристами и всем прочим.
- С туристами. Да… Завтра должна приехать группа, нади. Пожалуйста, будьте благоразумны. Им не обязательно видеть вас.
Он стоял у огня, укутавшись в халат, дрожал и чувствовал себя все более хрупким и уязвимым.
- А туристы когда-нибудь отстают от группы, скрываются с глаз охраны?
- За это полагается суровый штраф, - сказала Чжейго.
- За убийство пайдхи, наверное, тоже, - пробормотал он. На халате не было карманов. Атевийского портного никогда не уговоришь сделать карманы. Он сунул руки в рукава. - Как минимум, месячное жалованье.
Чжейго решила, что это смешно. Он услышал ее смех - редкий звук. Как и ее утешения.
- Утром я завтракаю с бабушкой Табини, - сказал он. - Банитчи на меня страшно сердится.
- А почему вы приняли приглашение?
- Я не знал, могу ли отказаться. Не знал, какие сложности это может вызвать…
Чжейго хмыкнула - негромко, насмешливо.
- Банитчи говорит, это потому, что вы считаете его салатом.
Какое-то мгновение он даже не мог рассмеяться. Все это было слишком серьезно, на грани глубокой обиды; но все-таки и вправду смешно, Банитчи с этой мрачной растерянностью, и сам Брен с его отчаянными, чисто человеческими попытками найти точку приложения для своих осиротелых привязанностей. А теперь - внезапная, беспрецедентная словоохотливость Чжейго.
- Я поняла, что это вызвано сложностями перевода, - сказала Чжейго.
- Я пытался выразить ему свое самое глубокое уважение, - объяснил Брен. Слово "уважение" было холодным, далеким и приличествующим. Весь тщетный спор снова поднялся перед ним непреодолимым барьером. - Уважение. Благорасположение. И все это - вместе.
- Как это может быть? - спросила Чжейго.